Так это был ты

Хан Джисон по натуре своей наблюдатель. Наблюдает за небом стремительно меняющим окрас, с ярко голубого до чёрного с мелкими точками звёзд; за деревьями, что роняют листья на холодную сентябрьскую землю, пока он идёт в университет; за одногрупниками снующими то туда, то сюда; и за Ли Феликсом, сидящем в дальнем углу библиотеки, каждую среду. Последнее получается случайно. Он не хотел следить за одним человеком никогда. В конце-то концов это подсудное дело…но за ним интересно наблюдать. Впервые он замечает его, когда Феликс по собственной неуклюжести роняет стаканчик с кофе, наводя шуму в извечно тихой гробнице книг. Он извиняется скороговоркой и кланяется по сто раз перед библиотекаршей — пожилой жинщиной в очках с толстой оправой. Та только смотрит приподняв нарисованные брови и говорит, что все в порядке, но беспорядок просит убрать. Феликс смущённо улыбается и уходит за тряпкой, а Джисон впервые думает, что парень с дизайнерского очень милый. Вторая их встреча случается все в той же библиотеке с запахом старой бумаги и чернил. Феликс сидит снова там же и читает какую-то толстую книжку, Джисону не видно какую — он сидит через три стола, — в этот раз предусмотрительно отодвинув стаканчик с кофе подальше. Джисон это замечает, как и то, что Феликс хмурит брови во время прочтения, видимо, напряжённых моментов, или как закусывает губу, скрывая улыбку, все от той же тлостенной книжонки. Всё эти мелочи, Джисон, подмечает и складывает в папочку в своей голове, пока без названия, но это временно, он уверен. Но лучшей из всех, случайных встреч по средам, Джисон считает третью. Феликс тогда засыпает прямо над конспектом, который так усердно писал, тихо посапывая, а Джисон считает это знаком с выше и позволяет себе подойти поближе, рассмотреть человека, что вот уже третью неделю не даёт спокойно спать. Черты лица у Феликса мягкие, нос немного курносый, верхняя губа пухлее нижней и целая вселенная из веснушек. Джисон бережно прячет этот момент в папку без названия и уходит, на последок оставив кокосовый батончик и зелёный чай, без записки и прочего, просто так, что бы проснувшись тот улыбнулся. А через полгода наблюдений у папки появляется название «моя душа». Это происходит спонтанно, неожиданно даже для самого Джисона, просто в одну из сред в пыльной библиотеке, он ловит себя на мысли, что хотел бы наблюдать не из далека, а рядом и не только наблюдать, а наконец услышать и понять мысли человека, что так давно бороздит душу. Он все так же в тихую приносит кокосовые батончики и зелёный чай; все так же наблюдает, но уже за два стола от Феликса; читает те же книги, что бы понять, что вызвало те или иные эмоции у человека, что так осторожно вошёл в неспокойное сердце. Всё это превращается в рутину Хан Джисона, а он и не сопротивляется — сдался без боя. Эта среда не отличалась ничем. После окончания последней пары, Джисон, как обычно отправляется в библиотеку, по дороге вытресая из автомата батончик с чаем. Он улыбается украдкой, будто боится, что кто-то поймёт его мысли и прячет свою покупку в рюкзак. С появлением в его жизни Феликса наблюдать за окружающим его миром просто не выходит, поэтому он пропускает мимо себя светлую макушку, что с любопытством поглядывает на него из небольшой группы студентов, активно обсуждающих, предстоящий, проект. Джисон в это не вникает — не его дело, — и продолжает свой путь в приподнятом настроение. Он знает, что снова не сможет подойти к Феликсу и прямо поговорить, но порадовать, уже привычной сладостью точно сможет. Настроение не портится даже после того, как его сбивает с ног стайка студентов и даже после встречи с дотошным профессором Паком, решившим поболтать о курсовой в коридоре. Настроение все же портится, как только он переступает порог библиотеки: Феликса нет на обычном месте, хотя он всегда оказывался в библиотеке раньше самого Джисона, и выглядел так, словно сидит тут не меньше получаса. Расстроенный, он все же подходит к столу, не решаясь нарушить традицию, с намерением все же оставить свою нежную неуверенность, принявшую форму сладкого батончика с горьким травяным чаем, как тут же ронят на пол вместе с челюстью. Из-под стола на него смотрит Феликс, лукаво улыбаясь. Сердце делает ровно три удара, а после Джисон ничего не слышит, кроме шума крови в ушах. Феликс аккуратно подбирает сладость и чуть менее аккуратно вылазит из-под стола, ударившись головой, чем сильно напугал, итак ели дышашего, Джисона. –Так это был ты, –неловко потирая голову, не спрашивает — утверждает Феликс и смеётся тихо и как-то облегчённо. –Я, –он по глупому отвечает и смотрит, смотрит, смотрит, бесконечно считая веснушки, но так же бесконечно сбиваясь после семнадцатой. –Я рад, что это ты, Хан Джисон, — в глаза смотрит так нежно. — Может сходим куда-нибудь? –он улыбается неуверенно, но Джисон то видит, что неуверенность эта наигранна: черти на дне карих глаз выдают Феликса с головой. –Да, конечно. Прости, что раньше не подошёл. И по раскинутым рукам, Джисон понимает, что зла на него не держат, со спокойной душой ныряет в объятия, наконец спокойно выдыхая. Конец февраля стал тёплый анонсом, для Джисона, на предстоящую весну.