something more alive than silence

In The End — Tommee Profitt, Fleurie feat. Jung Youth После тренировок Каре не требуется много времени, чтобы выбраться из тени слабости и мягкости, в которой она сознательно оказалась. Она приходит в себя с пугающей одержимостью — боль и кровь морд-сит, который она была, и боль и кровь морд-сит, которой она должна быть. Далия наблюдает за этим с восхищённым трепетом — между ними никогда не было и не должно было быть дистанции. Между ними всегда пылало острое желание, кровь и сдавленные стоны — все, что делало их морд-сит. Между ними никогда не должно было быть всего этого, и все же. Далия с упоением наблюдает за тем, как Кара преображается во что-то прекрасное, знакомое и родное. И теперь Кара с величием надевает форму морд-сит — не то жалкое подобие их одежды, в которой она нашла ее, нет. Теперь на ней блестящая кожа, жёсткая и плотная, которая одним своим существованием демонстрирует силу. Ремни пересекаются на ее груди, преобразуя тело в остро натянутую тетиву. Кара вновь заплетает себе косу, которая, конечно, не такая длинная и устрашающая, как раньше, но это признак принадлежности — признак доминирования. Далия улыбается, нежно закалывая упрямые пряди, которые выбиваются из идеальной картины. И эта одна из тех вещей, которые они всегда делили с Карой — они поддерживали в друг друге силу и гнев, уничтожая любые слабости и недостатки. Тогда почему эта слабость, подобно яду, расцвела в Каре? Кара ведёт себя уверенно, властно, пугающе — она величественно проходит через всю боль, доводя Далию до безумия. И это то, что она знает — отношения, построенные на проверенной и обжигающей силе. Чужая кожа скрипит в безмолвной тишине храма, когда рука Кары сжимает рукоять эйджила — так сильно и самоотверженно, что, должно быть, по ее ладоне пошли ядовитые оттенки боли. Но ее лицо все ещё неподвижно, лишь мрачная ухмылка расползается по губам, словно приговор. И, кажется, ей недостаточно — пустота внутри никогда не будет достаточной: Кара сжимает эйджил ещё крепче. Знакомая ухмылка расползается по лицу Кары, когда она понимает, что всё ещё помнит, как довести Далию до безумия. Они делят воспоминания, и все же. Ее приказы вновь обретают жесткость, силу и уважение — она с подчёркнутым отвращением отзывается о человеке, которому совсем недавно присягнула на верность. Ее горячий шепот превращается в соблазнительное мурлыканье, когда Далия податливо отзывается на все ее ласки. Вкус ее тела кажется знакомым. Кара рычит, когда в глазах Далии плещется потребность в одобрении, это ее выдает. Кара — безжалостная тень агрессии, насилия и чистого наслаждения. Она собрана из осколков, крови и боли — изуродованная красота. Ее оскал хищный, пугающий; взгляд холодный, пустой, убийственный. Кара воплощение силы, контроля и красоты. Кара — это то, что Далия знает, что Далия помнит. Кара — это то, что каждую ночь разрушало и собирало Далию вновь. Кара — это осколки того, какой она была, есть и будет — кажется, Далия насквозь изрезана этими осколками. Она теперь нечто другое, совсем не как раньше — кто она теперь? Но когда они лежат в оскорбительной близости друг к другу, когда чужой жар отдает собственным, и когда в воздухе витает запах секса и пота, у нее закрадываются сомнения. В момент отвратительной хрупкости, в уничтожающей кульминации Далия задаётся вопросом, а действительно ли Кара сломалась. Фантомная боль расползается холодом по ее венам, пока Далия испытывающе заглядывает в глаза напротив. И тогда она понимает, действительно понимает, что любой, кто не знал бы Кару так хорошо, как она сама, не заметил бы этого. В ее глазах мелькают призраки. Они никто и ничто — мертвые тени, которые каким-то образом прорвались сквозь завесу, угрожая навредить всему тому, что вновь создала Далия. Они спрятаны где-то глубоко внутри, где все горит и пылает, где тишина обрывается в их сломленных криках — в конце концов, это место должно быть уничтожено, раздавлено и сожжено дотла. Далия видит их. Далия наблюдает. Тени — это множество осколков того, что уже давным-давно мертво. Далия знает каждый из них, но она замечает там новые, окровавленные и пугающие: обещания, которые были стёрты, обрывки важных признаний, уродливые слезы, нежность, свобода, выбор — это все и многое другое, что было выжженно болью, по крайней мере, так думала Далия. Но они там, расплывчатые, неполные, едва заметные. Призраки в глазах Кары отдают синевой — чужие глаза яркие, чистые, почти хрустальные. Далия знает, кому принадлежат эти глаза. И чужое влияние — опасное влияние — демонстрирует силу, которую не способна искоренить даже боль. Это понимание приводит Далию в бешенство: она ненавидит ее ещё больше — не Кару, а ту, другую. Она ненавидит ее ласковые руки, ненавидит сияющие голубые глаза, ненавидит то, как Кара прижимается к чужому телу, ненавидит всю ее сущность, ненавидит то, что она сделала с Карой. Но Кара продолжает ухмыляться, неровный оскал, в котором плещется первобытный голод — никогда не бывает достаточно. Кара — это адское пламя, которое берет, берет и никогда не насытится. И Далия надеется на это: то, как Кара смотрит на нее, едва ли не бросает ее за черту — она кричит, умоляет и изнывает. Так умеет только Кара. Ее Кара — всегда и навечно. Далия измучена и истощена настолько, что кажется, будто ее тело окончательно онемело, но вид Кары в темном мерцании факелов все равно посылает очередную волну удовольствия по ее телу — это удовольствие проникает в каждую ее клетку, словно чужие пальцы и язык, которые берут, берут и не хотят останавливаться. Далия кричит от возобновившегося желания, выгибается, прижимаясь ближе к Каре, стараясь слиться с ней полностью и безоговорочно. Время растягивается в бесконечность — вязкую и густую, обещая им целую вечность друг для друга. Кара грубо сжимает бедро Далии, причиняя боль, клеймя и требуя вновь. — Ты моя, — рычит Кара, торжествуя над чужим удовольствием. Кажется, их губы не отрываются ни на секунду, тяжёлое дыхание смешивается в одно целое, а ухмылки теряются в животном оскале. Их движения напоминают сражение, которое в конце концов погубит обеих, но желание и страсть от этого понимания разгораются ещё сильнее. Далия кривится, зная, что за всей жестокостью и властностью прячется шёпот, удушающая молитва: «Сохрани мой образ живым». «Спаси меня от собственной слабости». «Я потерялась в своих кошмарах». А ещё Далия слышит то, что пугает ее больше всего на свете: «Я скучаю по ним». «Я скучаю по ней». И в этот момент блуждающий взгляд Кары вынуждает ее чувствовать настоящее отвращение. Абсолютная неприязнь к тому, что у них могла быть глубокая, уродливая связь, которую не смогли стереть ни боль, ни нетерпеливые прикосновения Далии. Эти мысли вызывают в ее голове настоящую бурю: неужели эти руки, содержащие в себе всю мерзость этого мира, чудовищную силу, смели касаться тела напротив, нанося несмываемые отметины, дающие этим призракам вечное пристанище. Или Кара, ее Кара, хотела, чтобы эти призраки жили? Если честно, Далия даже не знала, что из этого хуже. Или что из этого причиняет ей большую боль. В глазах Кары мелькают призраки, и Далия может видеть их в полутьме. Они крадут моменты, крадут самообладание и слова — они угрожают затащить ее обратно в ад — они угрожают прорваться сквозь завесу. В глазах Кары мелькают призраки, и Далия чувствует одного из них прямо здесь — он живёт в прикосновениях, желаниях и порочных деталях. Но Кара не останавливается: их губы сталкиваются в очередном поцелуе, сражаясь за власть и принадлежность — и когда язык Далии проходит по ее губам, она клянётся, что может почувствовать вкус той, другой. В глазах Кары мелькают призраки, но их становится легче игнорировать, когда знающая рука Кары скользит вверх по ее внутренней стороне бедра.