каждое чувство, как морфий - а я не хочу быть наркоманом.

Стук туфель доносился ещё за несколько метров перед тем, как дверь открылась. Палата наполнилась блеклым светом, исходящим из коридора. Это уже была ночь, а в Готэме ночи очень тёмные. Из каждой из палат в этом крыле можно было наблюдать развалины Нэрроуз и наслаждаться непрерывными дождями, в частности, ужасными ливнями. Эта - не исключение. Больница, напоминающая тюрьму. Тюрьму для души. Но если у сумасшедших и так нет души, по идее, им нечего терять. В любом случае, каждый из пациентов в той или иной мере был рад приходу своих докторов. В некоторых случаях - доктора были рады прийти к своим пациентам. У каждого в этом грешном городе была своя алчная цель. У кого-то она заканчивалась грабежом, да и только, но некоторые, как правило те, кто более смышлён, ставили перед собой высшую цель. Ту, которую смогут постигнуть лишь они. И здесь открываются две линии: одна - провал с треском по карьере и личной жизни, опущение до дна эволюции и уровня развития, а вторая - безумие. Безумие лишь потому, что человеческий мозг не может понять всего масштаба, а таких людей, либо считают безумцами, либо они таковыми становятся. Когда дверь открылась, с самого крайнего угла показалась фигура мужчины. Его серый костюм почти сливался с обоями, так же, как и его тёмные волосы. Блестели только очки - бежевые, безрамочные квадратные очки . Они отражались от больничного, режущего глаз света. Его выражение лица, как обычно - безэмоцианально. Вероятнее всего, этот человек никогда в жизни не испытывал большего, чем равнодушие. Правильно говорят, что люди в очках, будто закрываются от всего мира и от всех переживаний. Ему и они не были нужны. Замкнутый, вечно в себе. Хороший коллега - это всё, что о нём можно сказать. Доктор, разбирающийся в своей сфере - психофармакология. Он буквально говорил “психофармакология - мой конёк“. Правда, чаще всего, доктор работал в качестве психиатра, тщательно подбирая себе пациентов. И сейчас, когда все вроде бы спят, он зашёл проверить одну из своих любимых - Харлин Квинзель. Бывшая коллега. Можно было бы подумать, что её свели с ума амбиции, ведь в своей профессии она была действительно очень хороша, но нет. Глупая ”любовь”, если её вообще можно назвать любовью, повела её не в ту сторону. Окунувшись в чан с кислотой, бедная девочка совершенно обезумела и стала Арлекином с двумя хвостиками. Харли Квинн - прозвище, которое дал девушке её возлюбленный, если его всё же можно таковым назвать - Джокер. Как двое клоунов, выбежавших из театра кукол, белые, как кафель, с разукрашенными лицами, решили вершить анархию в Готэме. Вскоре, их праздник жизни закончился, и обоих посадили сначала в тюрьму, а затем как раз-таки доктор Джонатан Крейн диагностировал у Джокера маниакально-депрессивный психоз, а у Харли - шизофрению и истерическое расстройство личности. Дело Джокера на время отложили из-за якобы «ложного» диагноза, так как другой доктор отрицал у пациента биполярное аффективное расстройство и его отправили на временную реабилитацию в тюремный госпиталь, а Квинн перевели в Аркхем. У Крейна в руке только саквояж, без которого он не приходит ни к одному пациенту. Захлопнув дверь на замок, он размеренно и холодно начал: — Мисс Квинзель, я пришёл осмотреть Вас. Если вы спите, я вынужден разбудить Вас. Харли лежала поперёк кровати, которая буквально находилась на полу. Ржавые ручки уже давно прогнили и полностью подкосились. Она повернула голову на голос доктора и в привычной для неё манере широко улыбнулась. — Если это будете делать Вы, доктор Крейн, — она подскочила с матраса и подошла ближе к окну, — я буду совершенно не против! Джонатан поставил чемодан на пол и сел за стол напротив неё. — Прошу, Харли, садитесь. Он бережно поправил очки и указал на стул рядом с ней. — Харли, скажите, Вы заметили какие-либо изменения после утренней терапии? — в ответ она залилась громким смехом, что из соседней палаты ей злобно постучали. — Вы что? Имеете ввиду вот э-э-то? — Квинзель приподнялась и указала на саквояж, — Да! Ты умеешь напрячь! А лучше бы расслабил как-нибудь… а-то я ведь даже не знаю, как и что за стенами. Да! — снова оглушительный смех, — Нет, нет! Мне и не нужно. Доктор Крейн, будто и не слышал всего того, что только что тараторила Харли, продолжил. — Что ж, значит, она оказала на Вас влияние… — О да! Несомненно! — и она ещё раз приглушённо, но безумно засмеялась. — Я считаю, что нужно закрепить результат. На этот раз я внёс небольшие изменения в состав. Думаю, Вам, мисс Квинзель, будет нескучно. Он положил на стол чемодан и раскрыл его, взяв грубую маску и баллон. Через несколько секунд доктор уже был в маске и походил на огородного пугала. Джонатан распылил прямо ей в лицо газ и дождался, пока она не вдохнёт его полностью. — Я знаю, что Вам трудно, мисс Квинзель, что Вам непросто, — доносилось хриплым голосом из ужасной маски,— поэтому доверьтесь эмоциям. Она из последних сил вдохнула остатки газа и погрузилась во что-то на подобии гипнагогии. Первая галлюцинация выглядела сюрреалистично. Огромная тень душит её. Не совсем тень, а какое-то насекомое, но казалось, будто у него лицо человека. Вокруг будто всё кружится так же, как после огромного количества выпитых таблеток. После этой рваной мысли ей показался образ доктора. Он стоял за насекомым. Крейн, будто спихнул таракана, отчего тот упал и раздробился на несколько частей, из которых вытекала слизь. Такого же цвета были волосы Джокера - ядовито-зелёные. Она оборачивается по сторонам и видит реки крови, точнее, кровавые реки. В них нет никого и ничего, только камни. Доктор Крейн хватает её за шею, вцепляется каждым пальцем до боли и та поворачивает голову к нему. Она кричит, истошно и противно, а он улыбается. — Доверьтесь эмоциям, — с ядовитой ухмылкой шепчет Крейн, — мисс Квинзель… Она смотрит под ноги: по полу ползут черви, каждый из которых разного цвета. Все вместе, из неоновых бликов, они образуют лицо Харли. Оно расплывается, даже скатывается и становится ужасно уродским. Она пытается закрыть глаза, но у неё не выходит, ей не дают. Начиная плакать, она замечает, как на её колени капает чёрная жидкость. Пытаясь убрать, она лишь причиняет себе боль и страдания. Доктор Крейн снова заставляет её смотреть на него, и в его холодных глазах читается какая-то эмоция. Ей пока её не понять, это что-то смешанное. Непривычно смотреть на доктора, который показывает хоть какие-то эмоции. Следом вся картина пропадает и остаётся лишь чёрная комната. В ней никого нет, кроме неё и Крейна. Харли смотрит на доктора, он кидает взгляд на белый стул напротив, после чего она садится. Джонатан обходит её и как только он оказывается сзади нашёптывает. — Дорогая Харлин, Харли, — он берёт её за плечи и прижимает их к спинке стула, — вся утопия в том, что ты не поймёшь - реальность это, или нет. Крейн вытаскивает из кармана шприц и начинает заправлять его фиолетовым раствором. Харли исподлобья наблюдает за ним и снова заостряет своё внимание на глазах. Через очки не очень хорошо видно, было бы здорово снять их. — Доктор, — она поворачивается лицом к нему и перешагивает через стул, — Вы можете сказать, что я особенная? — она пристально смотрит на него и подходит ближе. — У меня к Вам другой вопрос. Вы впервые заговорили о моём отношении к Вам, значит, я Вас изменил? — Крейн плавно смотрит на неё снизу наверх и останавливается на глазах. Она начинает громко смеяться. — Вы не можете меня изменить, после… — Но я уже это сделал. — с идеальным спокойствием проговаривает доктор. Уголки его губ складываются в желчную ухмылку, которая притягивает всё больше и больше. Наконец, их лица находятся в нескольких сантиметрах. Харли закусывает губу и снимает с него очки, она кидает их на пол и они, конечно, разбиваются. Прикоснувшись к его шее, она ощущает холод быстро сменяющийся на страх. Доктор прогибает голову назад и тяжело вздыхает. Она проходит длинными ногтями по его волосам и дотрагивается до его губ - тёплых и нежных, в отличии от её - сухих. Крейн закрывает глаза и довольно яро отвечает на поцелуй. Странно, что удовольствия Харли не давали получать пугающие картины, оставшиеся где-то далеко в подсознании и Джонатан - единственная возможность избавится от них, наверное. Квинн спускает руку к галстуку и понемногу стягивает его. Он берёт её за талию, прижимая к себе. Когда она доходит до второй пуговицы, проводит по ключицам и Крейн издаёт едва слышный стон. Харли садиться на стул, тянет его за собой. — Вы не ответили на вопрос, доктор…— она прерывает поцелуй и широко улыбается. Вместо ответа доктор вкалывает ей в плечо шприц и та падает на пол. — Милая Харлин, регрессия, словно у ребёнка — он смотрит на неё презренно, в прямом смысле, свысока — каждое чувство, как морфий - а я не хочу быть наркоманом. Он включает свет, берет саквояж и выходит из палаты, запирая её на замок.