* * *
Родной дом встречает Иккинга очень тихо, когда родители, крепко его обняв, оставляют одного. Тишина тяжело ложится на его плечи, когда дверь закрывается. Он ходит и осматривается в своём собственном доме, как в чужом, уже незнакомом месте, напоминая больше красную тень, чем человека. Украшения в его волосах и на его шее бледно переливаются в утреннем свете. Лицо ровное, лишенное кошмаров, но по-прежнему уставшее и тяжёлое. Сосновые половицы скрипят под ногами, когда Иккинг медленно поднимается на второй этаж и мягко скользит когтистой перчаткой по перилам. Ладонь боязливо проходится по столу с неразобранными рисунками и по мехам на кровати. Комнату убирали совсем недавно, и всё же она всё равно выглядит заброшенной. Холодной без человеческого тепла, согревавшего бы её стены, и без запаха драконьей чешуи. Беззубик здесь не спал, никто из них не приходил сюда, пока он был в когтях врагов. Он не успевает проникнуться глубокой тоской, когда с первого этажа доносится череда маленьких шажков и на него прыгают с громким писком прямо в ухо. Беззубик поднимает уши, пока Фиби со всем отчаянием зализывает лицо Иккинга и ругается на него громкими требовательными криками. — Ох! Моя ты хорошая, — Он обнимает её и быстро-быстро целует в морду, — Всё хорошо, Фиби… Больше не пропаду, всё хорошо. Он хлопает ее по спинке, пока его со всех сторон облепляют его жуткие жути и трутся об ноги с такими же обиженными криками. Руня, самая красная и самая требовательная, так и вовсе лезет вперёд и пытается свергнуть Фиби с его рук. — Кажется, они по тебе очень скучали. — Вигго заходит в комнату ровным шагом и останавливается, сложив руки за спиной. Иккинг оборачивается к нему, облепленный маленькими драконами, и улыбается. Ему улыбаются в ответ. Вардис, застывший на лестнице, встряхивает головой и фыркает, еле помещаясь на ней. Игнис вместе с другими ужасными чудовищами осматривает первый этаж и заинтересованно обнюхивает каждую вещь, пока наверху раздаются человеческие голоса. — Иногда мне кажется, что они как маленькие дети с хвостами. — Иккинг берет и Руню, и Фиби, и теперь все остальные жути пытаются залезть к нему на руки. Вигго усмехается с нежным прищуром и встряхивает головой, но ничего не говорит. Вардису приходится неловко потесниться, когда вперёд лезет Беззубик, и даже недовольно щёлкнуть зубами. Вигго отворачивается от них и говорит: — Кажется, нам с тобой нужен дом побольше, чтобы вместить их всех. Он бросает взгляд на зелёного Огневичка, который подходит к нему и приветливо трётся об ноги, подняв хвост. — …Или построить снаружи больше стойл. — Я специально построил больше стойл и для Беззубика, и для Брандта С Вегардом, но они всё равно спят на первом этаже. Когда Иккинг встречается с непонимающим лицом Вигго, то добавляет: — Мои ужасные чудовища. Брандт это который красный, Вегард — синий. — Ох, так у них всё же есть имена? — Ха-ха. Конечно же есть. Ты думаешь, я не дам имена своим телохранителям? — Иккинг приподнимает бровь и его взгляд становится упрямым и раздражённым. — У каждого дракона должно быть имя. Он немного мнётся, умещая на своих руках четвёртую жуткую жуть, но Вигго делает вид, что не замечает чужого стыда. — Я просто не слышал, чтобы ты называл их по именам раньше. Щёки Иккинга краснеют ещё сильнее, но он ничего не говорит в ответ. Они стоят молча, каждый в своих мыслях, пока Вигго не решает нарушить неловкую тишину: — Надеюсь, мы здесь уместимся на первое время. — Надеюсь. Иккинг медленно поднимает к нему непонятный взгляд, но мысль о том, что теперь они будут жить вместе, ложится на плечи каждого из них по-разному. Вигго с трепетом предвкушает, пока Иккинг пытается привыкнуть.* * *
Несётся череда пиров, где громко поют и веселятся все всадники, кроме одного, принесшего победу на своих крыльях. Стрекочут молодые драконы, хлопая украшенными золотом крыльями, но большинство лишь смотрит со стороны, поблескивая позолоченными кольцами победителей на своих рогах. Иккинг старается улыбаться, когда на него смотрят друзья, или мягко касается рукой Вигго, сидевший рядом. Корона на его голове сверкает золотом, как живое солнце, но Иккинг не пытается красоваться ею перед людьми. Он больше молчит, чем говорит, и то и дело, что потирает знакомое драконье колье на своей шее и кольца на руках. Золотые скрилл и фурия скалятся на любого, кто подходит к нему, а рубин в их ртах злобно сверкает, как кровавое око. Вигго ласково проходится взглядом по его ключицам каждый раз, когда Иккинг заново трогает украшение, и всегда спасает его от неловких разговоров, перетягивая внимание людей на себя. Когда он говорит, золото и рубиновые нити гордо переливаются на его плечах, как языки пламени и крови, в тон красным одеждам его предначертанного. В центре его груди, там, где расположено у людей сердце, на чёрной переливающейся ткани горит крупный рубин. Он сверкает в окружении более мелких, но таких же красных камней, как раздавленное кровоточащее сердце, и каждый раз, когда Вигго поворачивается к своему возлюбленному, оно переливается ещё более глубоким тёмным цветом. Через несколько дней после празднования деревня затихает. По крайней мере, тогда, когда её вождь тенью пропадает от громких песен и людских голосов. Морские стаи и левиафаны лениво дремлют под водами Олуха, в небо редко поднимаются всадники, а корабли стоят молча и неподвижно у берегов острова. Иккинга чаще можно увидеть в одиноком небе, чем в собственной хижине. Вигго ничего не говорит ему, когда почти каждую ночь тот ложится в их кровать с запахом ветра и леса в своих волосах.* * *
Раскатистое стрекотание проходится по сводам молодого гнезда и оно гудит где-то в своей глубине, пропитанное дыханием спящих левиафанов и нежным голубым светом. Драконы усаживаются на свои места и готовятся ко сну, когда Иккинг подходит к самому краю ледяных берегов и останавливается напротив морских вод, заходивших в гнездо. Чёрная вода лениво плещется, как сплошная и самая густая темнота, выдернутая из ночного неба. Похрустывает сверху лёд и гудит сопение драконов. Иккинг сливается с тенями, как их родное продолжение, когда поднимает руку и отдаёт жест ладонью. Внутри гнезда слышится тонкий свист, и синяя вспышка освещает его. Беззубик фыркает и отворачивается от сияющих потолков. Волны расходятся, и из-под них обнажаются молочно-белые бивни со слишком громким для спящего гнезда плеском. В уходящей синеве от вспышки Иккинг кладёт когтистый палец на свои губы, и смутьян, успевший увидеть это, выходит из воды тише и медленнее. Он укладывает морду прямо перед всадником и размеренно выдыхает в его сторону потоком свежего инея. Свистит ещё одна вспышка и вздрагивает гнездо от тысячи лазурных бликов, которые рассыпаются по его ледяным сводам, как падающие осколки от разбившихся звёзд. — Извини, если сильно встревожил тебя, Гейрмунд, — Иккинг подходит совсем вплотную и кладёт ладонь на подбородок гиганта, — Просто хотел… Хотел… Всадник заминается и поджимает губы, не находя в себе слов, а Гейрмунд ещё раз выдыхает в него инеем. Взгляд Иккинга опускается, сверкнув бирюзой, как уходящая звезда, и его лицо снова прячется под наступившей темнотой. Тишина длится недолго. В свете третьей вспышки взмахивают четыре крыла, и к ним приземляется Грозокрыл. Его золотые глаза становятся холодными ото льдов, но по-прежнему яркими, как огни, и он шелестит посеребрённой чешуей, когда мягко спускает свою всадницу со спины. Иккинг ничего не говорит и даже не оборачивается, а только продолжает чесать когтями чешую своего левиафана. Его дыхание тяжёлое, а лицо бледнее обычного. Валка снимает с себя рогатый шлем и оставляет его висеть на седле. Её свободная рука тянется к знаку на груди, а вторая мягко спадает с шеи своего дракона. — Ты тоже больше времени проводишь с ними? Её голос мягкий и спокойный, но её плечи и губы вздрагивают, когда она подходит к Иккингу. Её глаза такие жё холодные и потревоженные, как ледяные своды над ними. Гейрмунд бросает на всадницу быстрый взгляд, Беззубик одним ловким прыжком исчезает за её спиной, как тень. — Да. Здесь мне спокойнее. Валка кивает, пускай Иккинг и не смотрит на неё, а потом скользит взглядом по ледяным сводам гнезда и драконам. Он пусто осматривает их, слепо проходясь по крыльям, по льдам, по хвостам, пока в голове зреют совсем другие мысли. У обоих всадников начинают дребезжать знаки в груди. — Не думай о чём сейчас думаешь. — рождаются слова в приходящей темноте и обнажается истинная мысль, с которой она пришла. — О чём же я думаю? Иккинг успевает взглянуть на лицо матери, прежде чем гнездо погаснет. Они остаются в тихих тенях, не видя лиц друг друга, но прекрасно ощущая все взгляды и всех драконов вокруг. Рассыпается тихий вздох, исходящий от Валки. — О том, что ты недостойный правитель для нас. И что твоих дел и подвигов недостаточно. Иккинг закрывает глаза, пускай те и так не видят многого в тенях, но слова оседают на нём тяжело и горячо. От них не удаётся отмахнуться, как от случайно попавших на кожу углей или пепла перед лицом. Шаги шуршат за его спиной, когда Валка подходит ближе и прикасается именно к его руке. — За тобой пошёл великий взрослый смутьян, уже управлявший стаей и знавший свою власть. Гигант, рождённый в море и который мог бы сокрушить сразу несколько островов своей силой. Дракон, который не считается ни с одним человеком на этом архипелаге. — Он считался с Драго. — Он боялся Драго. Он не выбирал ни его, ни кого-то другого на том острове. Только тебя. Валка поджимает губы и сожалеет о том, что не видит лица своего сына. Но стоит ей только подумать об этом и прочувствовать горечь на своём сердце, как гнездо озаряется розовым цветом. Оба всадника поднимают головы и видят дневную фурию на ледяном пере, которая склоняет голову набок. Валка отворачивается от неё и смотрит прямо на Иккинга, чьё лицо теперь освещено всеми оттенками рассветного неба. — К тебе годами приходили сотни драконов Драго и склонили головы те, что остались у него. Все до единого. Тебя выбрал великий смутьян, вид прирожденных альф в природе, тебя выбрала стая, тебя выбрали люди и все всадники. — Она касается ладонями лица Иккинга, пока по её щекам ползут еле заметные слёзы, — И они идут за тобой и будут идти за тобой. Разве тысячи драконов могут ошибиться сердцем и избрать для себя не того? Иккинг молчит, его горло качается, а глаза начинают блестеть. Он сдавленно выдыхает через нос и снова смотрит на матерь. Валка ласково гладит его по щекам и льнет свои лбом к его. — Драконы следуют за самым сильным из них и тем, кому они могут доверять. Если вера в их альфу гаснет, они уходят. Таков их закон. Свистит ещё одна вспышка и гнездо снова озаряется розовым. Иккинг поднимает глаза на дневную фурию и та пригибается ко льду, трепеща крыльями на несколько мгновений. Недолго, но достаточно, чтобы он увидел. Гнездо молчит, как и оба его альфы, а когда темнота снова хочет накрыть его, со своих мест поднимается красная стая, и среди ледяных стен вспыхивают сотни и сотни разноцветных огней, подсвечивая своды. Вслед за огнём шипит и бирюзовый поток инея, выдохнутого Гейрмундом. — Никто из них не ушёл. И никто не собирается. Иккинг смотрит на Валку с поджатыми губами, но его взгляд становится мягче. Он ничего не отвечает, когда она уходит, но её слова звенят в его голове вплоть до самой ночи.* * *
Следующее утро выдаётся ленивым и прохладным после первого дождя, темнота ещё не ушла с неба, и первые лучи только начинают появляться на горизонте. Драконы спят на туманных улицах, небо тёмно-синее и тяжёлое, а море спокойное. В этом неуверенном полумраке рождается движение, когда Иккинг шевелится, лениво вытащенный из сна. Он жмурится, потирает глаза и переворачивается на спину, заснув на ещё несколько мгновений, пока до его руки не коснётся драконий нос. — Беззубик, ещё очень рано… Ему никто не отвечает и когда он наконец-то раскрывает глаза и поворачивается, то видит перед собой не родную чёрную морду, а белую. Голубые глаза ровно смотрят на него, и у Иккинга вмиг перехватывает дыхание. — Ох… Доброе утро тебе? — Он неловко улыбается и драконица убирает морду от него. Её чешуя переливается в робком утреннем свете, как жемчуг, и Иккинг мельком бросает взгляд на окно. Ни рассвет, ни ночь. Вигго под его боком спит, как и Беззубик, свернувшийся в углу комнаты, а жуткие жути дремлют одним цветным клубком вокруг Фиби. Не найдя в себе больше сна, Иккинг трёт лицо и тянется за луком и сапогами, и дневная фурия преданно идёт за ним, когда они оптравляются в самую глубь свежего утреннего леса.* * *
Дневная фурия довольно облизывает кровь пойманной добычи со своего рта, и всё её существо переливается в сумерках, как звезда, сорванная с неба. Иккинг улыбается, когда она льнет к его ладони, и старается запомнить каждый отблеск на её чешуйке, впервые разглядывая её так близко. — Ты прямо как звезда в ночном небе. Только сейчас Иккинг замечает волшебный отблеск на её морде и крыльях и понимает, что перед ним творение не слепого дневного света, а создание из мягких и серебряных лучей сверкающих звёзд. Чистое серебро и жемчуг, отколовшиеся от самой луны. Может быть, и сама луна. Волшебная, прекрасная, спустившаяся из другого, более красивого мира. Тогда Иккинг вспоминает свои собственные слова:«У каждого дракона должно быть имя.» Он замирает, пока ветер тревожит деревья и играет в его волосах. На горизонте начинает загораться первый розовый луч. Он вспоминает, как быстро дневная фурия рассекает ночную пору, как свистит серебряный ветер на её крыльях и как вспыхивает небо пурпурным пламенем, когда она того захочет. Её имя само приходит ему на ум. — Комета? Быстрая, свирепая, своенравная, рассекающая чёрное звёздное небо белым светом, и такая же магическая. Иккинг улыбается в ответ на одобрительное урчание и чешет фурию под подбородком. — Теперь ты Комета, — он смеётся, когда драконица ластится к его груди, где расходится счастливый трепет от знака, — Теперь у тебя есть имя.* * *
Иккинг, как обычно, возвращается в ночь, когда улицы спят, а в небе и на горизонте летают только дозорные. Его дом тихий, но вместо знакомой черноты его встречает раскрытая пасть зажженного камина и тёплые тени, пляшущие на стенах. В кресле сидит его избранный, положив одну из жутких жутей на колени. Вигго шевелится, заслышав скрип, но не смотрит в сторону двери. — Почему не спишь? — Иккинг проходится рукой по волосам и мельком смотрит на спящих Беззубика и Вардиса. Вегард теснит его носом, протискиваясь в дом, и ложится к остальным драконам, устало выдохнув струи дыма из ноздрей. Вигго отрывается от камина и смотрит на своего предначертанного. Огонь играет на его лице и в чёрных глазах, но там нет обиды или злости. — Они меня подняли. Хотели есть. — он указывает на спящего Огневичка в своих руках и откидывается на спинку кресла, — После этого уже не смог уснуть. Иккинг усмехается и щёлкает застёжками на своём костюме. Взгляд его мужчины проходится по линии его бёдер, но Иккинг не замечает этого. Он отвлечен танцем огней и теней на стенах. — Ты с ними ладишь. Я рад этому. — Броня клацает, сброшенная на пол, и Иккинг потирает плечо, слегка прикрыв глаза. — Никогда бы не подумал, что буду любимцем жутких жутей. — У тебя ведь есть одна? — Да, но он с Райкером сейчас. Вигго не отрывает глаз от силуэта Иккинга, подсвеченного в огне, когда тот садится в кресло поблизости. Ему не отвечают, но и Вигго и не ждёт этого. Там, где расходится белая ткань рубашки, он видит утонченный знак, словно бы выведенный божьей рукой. Грудь Иккинга вздымается и опускается, кожа блестит и перекатывается бликами, когда он лениво шевелится, а глаза кажутся почти золотыми. Вигго долго засматривается на них, не пытаясь скрываться. — Ты думал о том, что будет потом? Иккинг трёт свои пальцы от нервозности и возвращает взгляд Вигго. Тот пытается поймать его и удержать на себе как можно дольше, но Иккинг снова отворачивается к огню. Дрова хрустят под его языками, а драконье сопение становится более чётким и громким. — После Драконоубийцы? — Да. — горло всадника единожды качается, но голос остаётся ровным, — После него. — Раздавим остатки врагов и несогласных, объявим мир на архипелаге и будем жить вместе. Строить деревню, тренировать драконов, как ты всегда и хотел, мой дорогой. — Вигго опирается щекой на одну ладонь. Его голос звучит глубоко и мягко в ночной тишине, но Иккинг не находит в себе ответа. Он смотрит в пламя, словно бы оно может помочь ему, но от камина летят только молчаливые и редкие искры. Кресло под Вигго скрипит, когда он приподнимается. — Это ведь то, чего бы ты хотел, мой дорогой? — Да, конечно, да, — Иккинг мотает головой и трёт уставшие глаза, и Вигго становится спокойнее. Он снова расслабляется в кресле, лениво рассматривая чешуйки на носу Огневичка и линии голубых вен на своих запястьях. Камин продолжает хрустеть, и Иккинг подбрасывает в него ещё дров. — До войны я бы хотел узнать, откуда у меня и моей матери это, — он проходится подушечками пальцев по символу на своей груди и Вигго следит за движением его руки, — Мне всегда это было интересно. Пока я воевал, у меня не было времени задумываться об этом так сильно. Но может, когда это всё закончится… Я смогу наконец-то узнать, кто я? Огонь обжигает глаза, когда Иккинг смотрит в него слишком долго, и он отворачивается к успокаивающей черноте теней. Вигго думает над его словами пару мгновений, не переставая гладить дракона на своих коленях. — Астрид рассказывала мне про мир, где она была. Откуда она привела смехокрылов… И она сказала, что врата в него близки к нашему новому острову. Тому, откуда его выкрали одной холодной ночью. Молчание между ними сгущается, а Вигго весь обращается в слух, замерев в рыжих отблесках, как неживая фигура. — …Она говорила, что это волшебный мир. Мир, откуда пришли все драконы. — Иккинг, не зная, что делать со своими руками, начинает играть с кольцами на своих пальцах. Двое из них были подарены Вигго и мужчина с нежностью рассматривает их на его руках. — Возможно, это мир, откуда пришли и такие, как я. — Возможно. — Вигго дарит ему лёгкую полуулыбку, — Когда война закончится, мы можем вместе полететь туда и остаться там на столько, сколько ты захочешь. — А Клыки? — Райкер хорошо справляется без меня. — Вигго хмыкает сам себе и не замечает странный взгляд, брошенный в его сторону. Иккинг задерживается, с большим вниманием рассматривая человека перед собой. С трепетом на сердце он понимает, что не видит прежнего высокомерия в чужих глазах. Вигго был мягче, его глаза нежнее, но на коже, наоборот, лишь добавилось шрамов: бледные извечные напоминания. — А как же твой трон…? — Иккинг шепчет, забрасывая прежнюю уловку, из-за которой они скалили друг на друга зубы полгода назад. Обращённые к нему глаза такие же тёмные, как и густые тени вокруг, но на их глубине кипит горечь. Вечная и непрощенная, до сих пор терзавшая его предначертанного в особенные тихие минуты. Иккинг обжигается об неё и глотает собственный вздох. — Зачем мне трон, если даже с ним я не смог защитить того, кого люблю? Блестит слеза, но Вигго не даёт ей упасть. Он молча отворачивается. Слова жгутся на сердце железом, и им обоим становится тяжело. Иккинг не роняет слёз, его глаза остаются влажными, но впервые они смотрят на своего предначертанного по-другому. — Ты стал другим, Вигго… Теперь мы больше похожи. Тот снова бросает на него взгляд, чтобы понять, плохо это или хорошо, но за влажной пеленой весь мир смазывается. — Одна боль, одни шрамы. Даже там же, где и у тебя, — его ладонь проходится по своему боку. — Я не про шрамы, Вигго. Я про самого тебя. Комната делит их молчание, сгущая в себе тени, когда огонь начинает ослабевать. Вытерев влагу с глаз, Вигго впервые видит глубокую нежность, исходящую от своего предначертанного. Они молчат, пока камин не догорит, а потом возвращаются в кровать, разделяя остаток ночи в тепле друг друга.