Несочетаемые

      Торалей и Клео не сочетаются. От слова совсем.       Торалей Страйп — это острые ногти с облупившимся чёрным лаком, до неприличия разодранные колготки, заношенная чернильно-черная кожанка, собственноручно криво-косо обстриженные выше плеч в порыве самовыражения огненно-рыжие волосы и дешёвые сижки, нагло украденные у возмущённой Пурсефоны.       Клео Де Нил — это аккуратный маникюр, стоящий баснословных денег, брендовая одежда (мелькающие бирки Gucci и Versace сами за себя говорят), идеальная укладка пышных и до спины длинных чёрных кудрей, да сигареты Marlboro.       Торалей постоянно оставляет за собой перезвон цепей-цепочек на шее и множества колец на тонких пальцах, прячет в кармане нож-бабочку, запугивает младшеклассниц, портит настроение всем вокруг и ходит на грани отчисления.       Клео постоянно оставляет за собой запах дорогих духов, блещет массивными украшениями из настоящего золота, синие-чёрные юбки-платья становятся все короче, а каблуки все длиннее с каждым выходом в свет.       Торалей — изгой-бунтарка, которая на все клала длинный и толстый, переписывается с единственными подружками-близняшками прямо на уроке под shut me up, не обращая внимания на усталые вздохи учителя и может по три дня носить футболку AC/DC, которую позаимствовала у Клодин ещё в прошлом году на выпускном бале, когда они переспали и больше не пересекались. Тора эту группу даже не слушает.       Клео — Королева школы, капитан команды черлидеров, самая популярная девушка с тысячами фолловеров в Инстаграмме и богатым папочкой-бизнесменом, рисует стрелки чуть ли не до ушей, появляется на каждой более менее приемлемой вписке и в свои семнадцать с четвертью попробовала уже все, что только может хорошенько вставить и подарит головную боль на утро. При всем этом она все ещё в школе на хорошем счёту.       У Торалей есть сухая ненависть к Клео, существующая за просто так и следы укусов на ладонях, тщательно скрытые чёрными перчатками без пальцев. У Клео — рвотные позывы после каждого куска пищи и нелюбимый бойфренд.       Дьюс — тупой, как пробка, и с эмоциональным интеллектом зубочистки. Просто считается лучшим, а Клео падка до людского мнения, пусть и убеждена в ином.       Торалей сидит на подоконнике в школьном коридоре, ковыряя дырку в рыжей водолазке, на стене рядом висит объявление «садиться на подоконниках — запрещено!!!», на другом конце Клео в окружении подруг-пустоцветов выбирает себе компаньонов на вечеринку по идиотскому случаю. Настолько идиотскому, что Торалей даже не узнавала. — Тор-р-р-а, а ты пойдёшь? — спрашивает Мяулодия, как всегда отдельно проговаривая-промяукивая «р» в ее имени. — Пойду ли я смотреть на тухлое сборище круглых дур и идиотов? Конечно. Куда денусь.       Пурсефона усмехается почти про себя, а Мяулодия понятливо хмыкает.       Странно, но сборище проходит в школьном спортзале, украшенным дешевыми ленточками и видавшем виды диско-шаром. Наверняка, это Френки постаралась.       Алкоголь, конечно же, запрещён. Торалей думает об этом, наблюдая за доказывающим всем, кто готов слушать, что он может поджечь сам себе голову Хитом. Клод и Гил чуть от смеха не падают, а Дракулаура усилено пытается успокоить бедного мальчика. Есть в ней эта жалость к убогим и неумение краситься.       Тору это все вдруг так адски бесит, что она не выдерживает и уходит в туалет. Покурить.       Заезженные строки о вечной любви и тающем льде, что звучат в очередном попсовом треке, проникают даже сквозь закрытые двери. Торалей стряхивает пепел от сигареты прямо на снятые и брошенные на пол перчатки. Сама так и сидит, согнув ноги в коленях, наблюдая, как дым медленно вьётся к потолку.       Вокруг грязно-розовая, вызывающая одним оттенком омерзение, штукатурка. Торалей отколупывает кусок, пытается вспомнить, какое сегодня число и ловит очередной приступ желания вцепится зубами в руку. У нее все кисти искусаны, иногда до крови.       Торалей не нравится боль также, как и вода. Но поделать она с собой ничего не может, когда мысли вдруг становятся тучными, тяжелыми, липкими-скользкими, и прогнать их можно лишь сомкнув на руке челюсти.       Наизнанку выпотрошенную идиллию прерывает громкий хлопок дверью, в маленький мирок врывается Клео и модельной походкой от бедра направляется к кабинке, где наизнанку выворачивает уже ее.       Торалей своими огромными зеленющими глазами, будто неловко затесавшимися среди болезненно-бледной кожи, кое-где обсыпанной веснушками, равнодушно смотрит, как королева без трона подходит к раковинам, с шумом и фальшивым пафосом умываясь, а затем поднимает голову и видит в местами треснутом и заляпанном зеркале отражение Торалей. К частично мокрым волосам и смазанной туши добавляется очень злая усмешка. — Чего уставилась, рыжая? Хлеба и зрелищ мало? — Да нет, — Торалей встаёт, бросает окурок на пол, по-кошачьи плавно потягивается и лениво давит остатки сигареты ногой. — Что-то не то проглотила? Дьюс защитой пользоваться не умеет что ли или ты, — в глазах вспыхивает пламя жестокого ехидства, выдерживает театральную паузу. — переела?       Тора от сплетницы Спектры знает, что Клео над каждым граммом трясётся.       Знает, что от такого иногда вешаются. Или лечатся так долго, что вся жизнь сквозь пальцы утекает.       Знает, и все равно говорит. Потому что Торалей плохая и злая. — Ты бы так не налегала. А то в свой размер скоро не влезешь.             Агрессия бессмысленная, пустая, как и ненависть к Клео, с которой они совсем не враги, нет тут Шекспировских страстей, они просто две ученицы из разных миров. Несочетаемые.       Клео кратко смеётся, глаза закатывает, подбирается близко, а потом звонко лепит пощёчину. — Дрянная сука.       Торалей в ответ с кулаками не лезет, и вовсе не от княжеского всепрощения. — А ты кукла крашеная. Рада, что мы называем вещи своими именами, — Торалей улыбается-улыбается, широко и открыто. В тусклом свете лицо Клео кажется невероятно уродливым, а глаза пустыми. Торалей ее целует, впиваясь клыками в нижнюю губу, будто прокусить готова, а руками цепляется за бёдра. Клео отвечает ей в порыве сухой и бессмысленной ярости.       Бунтарка усаживает Королеву школы на возвышение с раковинами, и им обеим плевать на то, что дверь в школьный туалет не запирается.       Это все так грязно, мерзко и неправильно, также, как и их будущее, которого каждая из них до одури боится, только никогда и никому не признаётся.       Потом Клео, поправляя макияж и выходя из помещения, бросает: — Ты бешеная. — А ты — стерва. Падкая на рыжих девочек, — Торалей надевает на палец последнее кольцо, застегивает последнюю подвеску и вгрызается в руку. Сильно-сильно. Больно-больно. Но не так больно, как внутри.       Все-таки они ну совсем не сочетаются.