Котская история Степана Ёжикова

Справа от Степана сидела Виолетта Парфеняновна, а слева возвышалась Анжелика Кальпурновна. Виолетта Парфеняновна была похожа на римскую статую, нещадно забеливала лоб и носила струящиеся надушенные шарфы. Анжелика Кальпурновна красила ногти кроваво-красным лаком, поминутно собирала губы в слегка морщинистый бантик и, носились слухи, подбривала усы. Среди этих значимых и величественных дам Степан Иванович Ежиков был ничем, пустым местом, серым пятнышком, и сидел за своим компьютером, сгорбившись, и покорно опустив глаза. В обед Анжелика Кальпурновна вынимала алюминиевый лоточек с мелко накрошенной капусткой. Виолетта Парфеняновна пила бирюзовый чай сквозь морщинистые губы. Степа доставал бутерброд из ломтика белого хлеба и разогретой в микроволновке котлетки, и тоже молча ел. - Запах, - морщилась Виолетта Парфеняновна. – Состав вашей котлетки, Степа, рога, копыта и туалетная бумага. - Вредно! – восклицала Анжелика Кальпурновна. – И воняет, Степа. Степан сменил котлеты на вареную колбасу. - Вам пора жениться, - сухо сказала Анжелика Кальпурновна, не помнившая всех своих мужей по именам. – Вы меняли рубашку, Степа? Скажу вам по секрету, к нам заходят не дыша. Говорят, как в казарме. Степа украдкой нюхал рубашку в туалете. Ничего такого… никакой казармы. Вчера стирал, купил ополаскиватель с эффектом горной свежести. Впрочем, может, у дам особый нюх? И Степа стал брать на работу вторую рубашку. Тем не менее, казарма витала в воздухе, по мнению Виолетты Парфеняновны. А Анжелика Кальпурновна настаивала на женитьбе. Жениться Степан не мог. Не потому, что был крив, кос, циничен или совершенно гол. Нет, у него была двухкомнатная квартира и внешность, напоминающая женщинам фильм «Гардемарины, вперед», хотя толком никто не мог сходства объяснить, потому Степан и не знал, действительно ли он похож на красавцев гардемаринов или, скажем, на их коней. Обладая гардемаринской внешностью, Степан обладал качеством непростительным для настоящего гардемарина – он постоянно отставал на один шаг. Он приходил с букетом и признанием на следующий день после свадьбы избранницы. Назначал свидание на субботу, а приходил в воскресенье. Покупал билеты на фильм, который девушка видела три раза. Дарил букеты страдающим от аллергии. В общем, был непомерно нелеп и даже оскорбителен в своих действиях по отношению к прекрасному полу. Друзей у Степана тоже не было. Вроде, был он нормальный парень, любил смотреть бокс по телевизору и пытался даже приглашать знакомых увлекающихся разделить с ним это счастье. Покупал холодное пиво и орешки, ждал допоздна, но к нему ни разу так никто и не пришел. С помощью в работе не отказывал, сигаретами делился, во все корпоративы вкладывался, на свой день рождения торты покупал. Сотрудники ели торты, поздравляли Степана, сообщали ему, что он молоток, но почему-то на следующий день даже не здоровались. Степан менял имидж по совету Анжелики Кальпурновны. Покупал шелковые рубахи и желтые галстуки. Художественно рвал новые джинсы. Купался в одеколоне. И добился только подозрений в нетрадиционной ориентации, слухи о которой распространила сама же Анжелика Кальпурновна. Степан собрал галстуки в пакет и выдвинул его на балкон, а на работу утром пришел в обычном синем свитере и серых целехоньких джинсах. - Таким, как вы, Степа, - сказала Виолетта Парфеняновна, - только и поможет, что кота завести. - Кота? Виолетта Парфеняновна тонко улыбнулась. - Да, Степа, кота… Знаете, примета такая? Прибился к дому кот, значит, к хозяину счастье прибилось… Вечером Степан шел с платформы, растопырясь крабом. Скользко было и очень холодно. Одинокий фонарь бился над головой. Из подвального проема навстречу выбежали вдруг тонконогие котята с дрожащими хвостиками-морковками. Закружили вокруг Степы, пища. Степа попытался их рассмотреть – черненького и рыженького. Рассмотрел, и побежал обратно, в магазин. Там он купил два пакетика "вискаса" и вернулся к подвальному продуху. Котята ждали. Степан разодрал пакетики зубами – руки не слушались, и вывалил кусочки корма. Черненький и рыжий соединились в диковинный инь-янь, переплелись хвостами и принялись есть. Скрепя сердце, Степан сбежал. Не знал и не понимал, как можно ухватить двоих бездомышей, что с ними после делать, как воспитывать. Совесть мучила его целую ночь, и утром, в черный еще мороз, он вышел из дома с корзинкой и маленьким пледом. Спасать. Себя и котят. Котят возле продуха не оказалось. Вместо них сидел гигантский рыжий кот с зелеными глазищами и боевым откусанным ухом. - Ты отец? – спросил у кота Степан. – Ты сдурел? В холодину, в зиму… настрогал. Кот посмотрел на Степана очень внимательно. - Давай зови их, - сказал Степан, сам наклонился над продухом и позвал: - Кис-кис… Из продуха несло теплом, тряпками и пылью. - Ну и где они? – расстроился Степан и поставил корзинку на снег. Котят он ждал до девяти утра. Замерз и как-то угас. Прохожие смотрели на него с брезгливостью, принимая за пьяного. Кот сидел рядом, дыша рыжим мраморным боком, и только осторожно понюхал воздух, когда Степан закурил. - Я сюда еще приду, - пообещал ему напоследок Степан. – Вдруг спят… И он приходил еще и еще, каждый вечер на протяжении двух недель, но котят больше не видел, и только раз померещились ему в продухе зеленые глазищи. Ударили морозы. Если раньше было просто холодно, то стало леденяще холодно. Виолетта Парфеняновна пришла на работу в пуховом платке. Анжелика Кальпурновна принесла иней на усах. Степа сидел в двух свитерах, и снова подвергся казарменным нападкам. Свитера благоухали смесью горного воздуха и алтайских цветов. Сам Степа был морожен, как крабовая палочка. Стоимость его дезодоранта превышала стоимость обеда в хорошем ресторане. Дамы склонялись к мысли, что не мылся он последние две недели. Степан утром дрожал от холода в душе, натираясь мятными гелями и посыпая себя тальком. И все равно ему было стыдно. В обед Степан развернул шоколадку. - Вы так загубите фигуру, Степа, - меланхолично сказала Анжелика Кальпурновна. – Я вот не ем шоколад уже тридцать лет… Степан ничего не ответил. Шоколадкой он отмечал свой день рождения, первый день рождения, в который он не тащил в офис десяток тортов, перевязанных веревочкой. Не ходил по кабинетам, приглашая отпраздновать. Он решил забыть об этом дне, и вместе с ним забыли и остальные. Точнее, не вспомнили. И все-таки, праздник, подумал Степан вечером. Завернул в магазин и купил бутылку шампанского. Пусть – будет болеть голова! Пусть. И еще, пожалуйста, салатик оливье. Триста грамм. По пути Степа все-таки заглянул в продух. Покискал. Никто не отозвался. И даже не шевельнулся. Руки в перчатках ныли от холода нестерпимо, Степа еле держал пакет. - Глупые вы животные! – крикнул он в продух. – Я же не просто так тут шляюсь, я же жить к себе зову! Дома тоже было холодно. В уголках окон нарисовался белый узор. Степа включил две конфорки на плите, и узор скоро исчез. Переодевшись в вязаный, с протертыми локтями свитер (белые олени по синему полю, красные ромбики), Степан с грохотом открыл шампанское и со скрипом – оливье. Закинул ноги на пуфик, подтянул поближе плед и включил спортивный канал. Сначала смотрел внимательно, а потом шампанское принялось хихикать у него в голове, булькать в желудке и прыгать в висках, потому Степан опрокинулся на диван, повалялся немного, сонный и спокойный, а после заснул. Исполнилось ему в этот день ровно двадцать шесть лет. Спал Степан крепко, и приснился ему странный сон. Будто хлопнула то ли дверь, то ли окно… И под плед забрался кто-то с ледяными ушами. Степан подвинулся, потрогал эти уши и пробормотал: - Шляешься по холоду… Уши виновато исчезли, а вместо них у самых губ задышало теплом. Плед пополз и расположился на двоих. Степан спал и хорошо осознавал, что спит, чего только раньше ни снилось, поэтому без какого-либо сомнения обнял и принялся согревать чуть теплое, живое тело. Тело было не против, и подставляло то плечи, то спину с крепкими мышцами, то шею с быстрым биением жилки. В темноте Степан разглядел – крупную голову, волосы, стоящие торчком, и внимательные глаза, цвет которых разобрать не удалось. После обнаружения глаз Степан окончательно убедился, что все хорошо, и когда его ласково повернули на спину, ласково тронули губами у виска, у уголка века, за мочкой уха, - просто вздохнул и расслабился. Погладил только лохматую голову. И поцелуй встретил расслабленно, словно так и надо было, и представил себе шмеля, падающего и вновь поднимающегося над мисочкой меда, - а именно так вел себя ночной гость над Степиным телом. Не удивился, когда «шмель», пободав головой колени Степана, раскинул их, и кончиком чуть шершавого языка привел Степин член в выжидающее состояние, крепкое и напряженное. И только укоризненно укусил гостя за ухо, когда стало больно. Правда, оказалось, что ухо это уже кем-то погрызено, но другого не подвернулось. Долго и очень медленно качался Степа в ласковых руках, пока не обнаружил, что еще немного, и ему станет страшно оттого, что слишком все реально… и слишком правда. Тогда Степан забился, попытался вырваться, но гость держал его крепко, запрокинув лохматую голову и показывая напряженную шею. А еще чуть позже стало все равно. Проснулся Степан от дикого холода. Фиалка на подоконнике поблекла и опустила листья. Форточка была открыта. По квартире гулял ветер. Голова у Степана болела страшно, свитер валялся на полу, плед сполз туда же. По телевизору гремели новости. Их Степан вырубил первым делом, а вторым – полез закрывать форточку. Ему было совсем нехорошо. Шампанское – штука коварная. В конце апреля, когда снег еще лежал, но уже грязноватыми кучами, Анжелика Кальпурновна заметила: - Степа, шоколад вам на пользу не идет. Вы жутко толстеете. Виолетта Парфеняновна показательно побрызгала вокруг себя духами, демонстрируя, что Степа не только толстеет. - Набрал немного, - согласился Степан. – Зима. Знаете, зимой человек накапливает жир для… - Ф-фу… - сказала Виолетта Парфеняновна. – Накапливает… жир! Степа, вам самому не противно? Жи-и-р. - В холода полезно, - ответил Степа. – Греет. - Цивилизованного человека греет одежда, - наставительно сказала Анжелика Кальпурновна. - Чистая одежда, - добавила Виолетта Парфеняновна. Степа обычно сносил все молча. Не мог он бодаться с такими величественными дамами. Неприлично. Но на этот раз в нем что-то оборвалось. Он молча стянул с себя сначала свитер (горная свежесть), потом рубашку (алтайские травы), встал и повесил свитер – на голову Анжелики Кальпурновны, а рубашку – на голову Виолетты Парфеняновны. - Могу добавить носки, - сказал он. – Морской бриз. А потом натянул куртку на голое тело и вышел, хлопнув дверью. Дрожал весь, как натянутая струна, а успокоился, купив целое лукошко безумно дорогой клубники и съев ее прямо в супермаркете. Когда он вернулся, великолепные дамы извинились наперебой. Оказывается, ту вонь издавала брошенная под батареей тряпка. - Вы представляете, Степа? Мерзавка уборщица, никогда ее не моет, а бросает у нас… - Представляю, - ответил Степан. Ему в последнее время тоже стало очень лень мыть тряпки. Степан все-таки взвесился. И обнаружил, что поправился на три кило. А через пару месяцев – еще на два. Пришлось купить новые джинсы. Заниматься спортом, бегать по утрам и крутить педали Степа не мог. Он мог только есть и спать. Притом есть ему хотелось даже во сне, а за тарелкой он засыпал. В обед теперь он разворачивал гигантские свертки. Варил макароны, резал туда жареную колбасу. Покупал уйму овощей, фруктов, зелени и строгал все в один салат. Поливал майонезом котлеты, сосиски, жареные окорочка, закусывал йогуртом и чувствовал себя счастливым первые пятнадцать минут после съедения всего этого. Потом бежал в буфет за булочками, пирожками, шоколадом, орешками, слойками и бутербродами. Вечером жарил огромные ломти мяса, варил картошку кастрюлями, закусывал кильками, шпротами, горошком и кукурузой. Сверху обязательно добавлялся торт. - Да вы, Степа, будто бы в положении… - пошутила как-то Виолетта Парфеняновна, глядя на Степана, засыпающего с куском сосиски во рту. - Паразиты… - шепотом сказала Анжелика Кальпурновна. - И не говорите, - вздохнула Виолетта Парфеняновна, - у меня трое, что я, не знаю? - Да нет, - удивилась Анжелика Кальпурновна. – У него – паразиты… провериться бы. И обе дамы задумались. Степан же, краем уха выслушав разговор, как-то странно перепугался. И сразу же побежал в аптеку, чем обеих дам очень обрадовал. В аптеке Степан купил тест на беременность. Он не был дураком, и не был сумасшедшим, однако те взбрыки, что иногда чувствовались в животе и относились на счет переедания, определенно к еде не относились. - На мужчин действует? – спросил взволнованный Степан в аптеке. - В каком смысле? – осторожно поинтересовалась аптекарша. - Ну… у мужчин беременность диагностирует? - Лучшая фирма… - растерянно ответила аптекарша. – Полная гарантия. Высокая точность, начиная с двух недель. - Спасибо, - сказал Степа, забрал тест и вышел. С тестом Степан не справился. Он не понял, по какую полосочку и куда окунать, утопил его унитазе и долго вглядывался в плавающую внизу тонкую бумажку. Она так ничего и не продиагностировала, несмотря на лучшую фирму и высокую точность. Утром Степану стало плохо. Сонный, вялый, на работу он не вышел без предупреждения. Просто не смог добраться до телефона. На следующий день приехал к обеду и уснул на рабочем месте. На третий день Степан позвонил и сказал, что не может прийти, потому что потерял ключ от двери. На четвертый день его уволили, и Степа был очень рад этому обстоятельству, потому что есть он бросил, и деньги на это больше не требовались, а не спать не мог. И почти месяц Степа спал, просыпался попить водички и снова ложился спать, напрочь забыв про Виолетту Парфеняновну и Анжелику Кальпурновну. Однажды Степана разбудил звонок в дверь, и на пороге обнаружились два вежливых полицейских, за спинами которых маячила соседка Наталья Васильевна. - Вот он, - страшным шепотом сказала она. – Тунеядец и наркоман. На работу не ходит, мусор не выносит. Разврат. Полицейских Степан впустил. Они постояли в прихожей, оценили скромность Степиной квартирки и извинились за вторжение. Работа такая. Есть заявление, надо рассмотреть. - Могу чаю налить, - сказал Степан. – Только у меня нет ничего к чаю… Уволили меня. От чая полицейские отказались, зато в крепких выражениях обрисовали Степино начальство и вообще все зажравшееся начальство в этой запиканной стране. И ушли. Степан посмотрел в глазок. Наталья Васильевна с другой стороны двери смотрела в него же. Степан вздохнул и пошел звонить. До него дошло, что его положение не из лучших, и спаньем делу не поможешь. Он нашел номер в рекламной газетке, дождался ответа и спросил: - Скажите, а можно… вот это самое сделать только не через то место? Разрез на пузе, например. - Молодой человек, - ответил ему бодрый врач. – Не переживайте! Все у вашей девушки будет в кружевах и лентах. Никаких изменений вы не заметите. Только ленты и кружева. - А все-таки? Разрез бы на пузе. Бодрый врач повесил трубку. Степан вздохнул, посчитал свои скудные сбережения и отправился за коляской. Потом купил кроватку, которую грузчики бросили на пороге подъезда. Потом три пеленки. Чепчик и соску. Бутылочку и погремушку. Книгу о ращении младенцев. Денег почти не осталось. Степан до ночи собирал кроватку, собрал и тихо заплакал в темноте. Утром он ощутил странную ломоту в спине. Тошноту и нервный тик в правом глазу. Боль становилась все сильнее, и Степан бродил по комнатам, держась руками за живот. Его страшно мутило, и пришлось прилечь. Лежа он кусал губы, метался, хрипло дышал и к вечеру измучился так, что вцепился пальцами в голую кожу со всей силы. И кожа поддалась. Разошлась, будто под руками заправского филиппинского хилера. Внутри оказалось горячо. Что-то билось, что-то скользило, что-то дрожало. Смотреть Степан не стал. На ощупь нашел собранное в комочек маленькое тельце и выволок наружу. Тельце пискнуло. Красные от крови руки Степа вытер о простыню, потом спохватился, завернул в нее же тельце, потом испугался, схватил пеленку, завернул в нее и понял, что смотрит в маленькое сморщенное личико. Серо-голубые глаза смотрели сосредоточенно. - Ты кто? – пробормотал Степа, развернул пеленку и посмотрел. – Ты девочка… На голове у девочки топорщился огненно-рыжий пух. Девочку Степан назвал Олькой. В книге о младенцах говорилось, что купать их требуется два раза в день. Олька купаться не любила. Степан быстро перешел на одноразовое купание, потому что из двухразовых выходил исцарапанным, как после ночи с заманикюренной садисткой. Одноразовые оставляли на нем куда меньше следов. Купать Ольку было жалко. Она рыдала навзрыд, сворачивалась в комок и потом долго дрожала у Степана на животе. В книге о младенцах говорилось, что есть они должны каждые четыре часа. Олька ела всегда. Бутылочки Степан менял методом конвейера. Одна закончилась, вторая как раз согрелась. Олька сосала их, глядя на Степана круглыми сосредоточенными глазищами и крепко держа его за палец. В книге о младенцах говорилось, что гулять с ними нужно не меньше трех часов в день. Каждое утро Степан, набрав пакет бутылочек, заворачивал Ольку и вытаскивал ее в коляске на улицу. Гулял он вдоль маленького лесочка, избегая встреч с различными мамашами и вообще, людьми. Он стеснялся. И переживал, потому что Наталья Васильевна, засунув как-то в коляску нос, удивленно пропела: - Сумасшееедший… милицию надо вызывать. - Я сам вызову! – гаркнул Степан, всей душой болея за Ольку. – Самогон кто гонит, кляча старая?! - Ты посмотри, какой… - с уважением сказала Наталья Васильевна и отстала. В книге было написано, что в три-четыре месяца младенцы начинают делать «агу-агу». Олька делала нежное певучее «р-р-ру… р-ррууу». Особенно она старалась, когда ее подкидывали под потолок. Степану так нравилось это «р-руу», что он подолгу кидался Олькой, а Олька с удовольствием и восторгом урчала до полного обмокания ползунков. - А говорят, самая сложная буква, - ласково рассуждал Степан, старательно елозя своей расческой по Олькиному рыжему пуху, - а ты ее сразу освоила… В книге говорилось, что младенцам нужно читать вслух. Степан читал. На детские книги денег не было, поэтому читал он «Войну и мир», «Братьев Карамазовых» и «Героя нашего времени». Олька слушала внимательно, почему-то особо реагируя на смерть Грушницкого, печально заводила «р-р-рууу…мя». - Да, умер, - соглашался Степан и перелистывал страницу. Жизнь Степана, впрочем, наладилась, но деньги вскоре закончились совсем. Родственников у Степана не было. Мама его скончалась пять лет назад в этой самой квартире, отец относился к семейству «этих козлов», и имени его Степан не знал. Братьями-сестрами обзаведен не был, друзей не нажил. Олька висела на нем постоянно. И есть тоже просила постоянно. Степан как-то подкрался с коляской к отдыхающим на лавках мамочкам и услышал, что есть такое заведение как «молочная кухня», а в нем детям бесплатно дают еду, стоит только взять какую-то справку у доктора. Степан решился. Приготовился к куче вопросов, намереваясь отстаивать Ольку насмерть. Снарядил ее празднично, надел чепчик с рюшами и выгладил комбинезончик. Сунул Ольку в коляску и отправился в поликлинику. Там Степан очень нервно выждал очередь, ловя на себе непонятные и возмущенные взгляды. Оно и понятно – в очереди сидели только ухоженные мамочки, а Степа в старой мятой рубашке и небритый, выглядел, наверное, по их мнению, ужасно. В кабинет врача Степан зашел совершенно пунцовый. Врач посмотрела на него и отложила ручку в сторону. - Генриетта Александровна, - сказал Степан, заранее прочитавший имя на табличке снаружи. – Поймите меня правильно… я никаких прививок ей не сделал… но я готов сделать, и карту завести готов. Что еще нужно? Все готов. Она моя, точно моя. Я вас уверяю. Но только нам очень нужно бумажку на молоко. Очень. Генриетта Александровна не спеша сняла с носа очки, протерла их салфеточкой и водрузила обратно. Олька посмотрела на нее, извернулась и схватила Степана за нос. Степан отвел ее ручонку. - Молодой человек, - задушевно сказала Генриетта Александровна. – У вас на руках кошка. - Кошка? – глупо спросил Степан. - Котенок, - уточнила Генриетта Александровна. – А я не могу выписать справку на снабжение молоком котенка. - Но ее зовут Олька… - Мне очень жаль. Я тоже их люблю. И Генриетта Александровна, высморкавшись в ту же салфетку, вынула из кожаного кошелька пятьсот рублей и протянула Степану. - Только не покупайте «вискас». Он им очень вреден. Степан купил молока. Толкая коляску, вдруг разглядел, что глаза у Ольки изменились, и теперь не мутно-голубые, а изумрудно-зеленые. Олька получила бутылочку, схватила ее обеими ручонками и зачмокала. Степан нагнулся и поправил ей чепчик. Дома он уложил Ольку с очередной бутылочкой и обошел квартиру, прикидывая, что можно продать. Старенький телевизор. Компьютер. Серебряные ложечки. Упаковывая ложечки и выдирая телевизор из розетки, услышал звонок в дверь. Вышел, не зная, чего ожидать. Полиция уже была, после похода в поликлинику оставались только санитары. На пороге стоял здоровенный рыжий парень в кожаной куртке и с двумя пакетами. Парень отодвинул Степана плечом, бросил пакеты на пол и кинулся к кроватке. - Ага! – сказал он. – Какая принцесса в тепле выросла! Как назвал? - Олька, - ответил ошарашенный Степан. – В честь мамы. - Ольги Тарасовны? Помню. Рыжий сунул Ольке палец, и она сразу за него схватилась. - Р-р-р, - сказал рыжий. – Ты пакеты там разбери! Я пиво купил, сегодня бокс вечером. Степан заторможено наклонился к пакетам. - И рыба там. Еще эти… смеси детские. Шапку посмотри! Шапка классная, с шариком наверху. - Помпоном? - С ним. Рыжий сбросил куртку, вывалился из комнаты и крепко обнял Степана. - Обиделся? - спросил он, заглядывая в лицо Степе. – Не обиделся? Да живодеры чертовы... Поймали… Телефон звонит, слышишь? Трубку возьми. Степан развернулся и молча взял телефон. - Степааан Иванович! Ежиков! Ну как же так? Где вы? Где вы, я спрашиваю? - Здесь, - ответил Степан, узнав голос бывшего шефа и холодея. - А я здесь! А я здесь, Ежиков, и между прочим, без начальника отдела! Почему вы до сих пор не приступили? - Я приступлю, - твердо пообещал Степан. - Другое дело! Рыжий в это время распихивал банки и свертки по пустому холодильнику. - Ты зачем телевизор отключил? – удивленно спросил он. – А как же бокс? - Ты кто? – спросил Степан, собрав остатки хладнокровия. - Я? – рыжий задумался. – Я Мартин. Ты извини. Но должен же я был к кому-то прибиться.