Nun, liebe Kinder, gebt fein acht

Не шевелился ни один листок на редких деревьях, ни единого дуновения ветра не касалось мокрого от пота лица. Измотанная лошадь плелась, еле переставляя ноги. Альтаиру отчаянно хотелось нырнуть в ледяную воду и не вылезать оттуда с полчаса. Дорожная пыль, набившаяся в глаза, нос и рот и хрустевшая на зубах, тоже не добавляла хорошего настроения. Если бы не письмо от Аль-Муалима с просьбой срочно приехать, Альтаир бы точно не вышел на улицу в этот ужасно жаркий даже для Святой Земли день. Обычно бдительные стражники тоже прятались в тени, не решаясь выйти под палящее солнце в своих тяжёлых доспехах. Казалось, всё живое замерло в ожидании… Чего? Хоть бы грозы, тоскливо подумалось Ла-Ахаду при взгляде на блеклое безоблачное небо. Чувство долга и, пожалуй, жажда гнали его вперёд, заставляя пришпорить лошадь и игнорировать её возмущенное тихое ржание. В Масиафе тоже было безлюдно — деревенские попрятались в хибарки, загнав скотину в хлев. Крепость встретила тишиной и плеском воды в саду, где собрались все от учеников до наставников, чтобы посидеть у прохладного пруда. Только Аль-Муалим остался верен себе и ждал на обычном месте встреч в глубине замка. — Мира и покоя, повелитель, — чуть склонил голову Альтаир. — Прибыл так скоро, как смог. Природа сегодня особенно к нам неблагосклонна. — И не только она, — мрачно сказал владыка. — Ты отправишься в Иерусалим. Пропал один из наших братьев. За несколько дней до этого произошли два странных убийства, в них тебе тоже предстоит разобраться. — Между пропажей нашего брата и убийствами есть связь? — произнесено это было скорее утвердительно, чем вопросительно, потому что Альтаир за долгие годы общения с наставником научился угадывать направление его мыслей как никто другой. — Скорее всего. Я пошлю голубя Малику, можешь идти, — Аль-Муалим вернулся к изучению какого-то свитка. Снова выйдя на свет, Альтаир невольно зажмурился. Натянув капюшон пониже, он проследовал к лошади, после питья и пары клочков сена немного приободрившейся, и направился к месту назначения. Теперь помимо удушающего марева его тормозила необходимость встречаться с рафиком иерусалимского бюро. То, что происходило между ними, нельзя было назвать ни дружбой, ни враждой, вообще не было такого слова ни в одном известном Альтаиру языков. Точно понятно было одно — от их общения боль испытывают оба. Каждый свою, ясное дело, и никто из них не знает, как разрешить эту проблему. Малик прикрывается ширмой колючего сарказма, Альтаир делает вид, что не понимает шпилек в свою сторону — раз за разом цикл идёт по кругу. Ла-Ахад более всего желает вырваться из него хоть каким-то способом, будто раненое животное из капкана, и даже перспектива оставить частички своей плоти на железных зубьях ловушки его уже не страшит. Сложнее всего затушить пламя беснующейся совести и смирить затмевающую глаза гордыню и уверенность в собственной правоте. Взбираясь на безымянную высоту, не стоит забывать о вероятности падения и последующего крушения надежд и стремлений. А также о тех, кого ты оставляешь внизу, или же, в данном случае, скидываешь в пропасть, видя в них лишь инструмент для достижения цели. Есть ли оправдание подобному поступку? Стоит ли напрочь отметать человеческое в стремлении выполнить задание любой ценой? Как выяснилось, ответ на эти вопросы весьма однозначный, но, к сожалению, слишком поздно. В раздумьях он не заметил, как добрался до города. Спешившись и сложив руки в молитвенном жесте, Альтаир прошёл через ворота с группой паломников. Впрочем, маскировка не имела особого смысла — стражники и здесь халатно дремали на посту. Искать зацепки тоже было бы бесполезно — возможные свидетели и городские сплетники скрылись от безжалостных лучей до вечера, а то и до следующего дня. Оставалось смириться с судьбой и дойти до бюро. Никуда не торопясь и глядя по сторонам, Альтаир следовал самыми глухими и запутанными улочками, периодически уходя на крышу и анализируя обстановку сверху. Было слишком тихо и спокойно, что не могло не насторожить. Ассасинское чутье прямо-таки кричало о том, что где-то рядом притаилась опасность, но в ближайшее время она не покажется. Осмотревшись в поисках лишних глаз, Ла-Ахад спрыгнул в открытый вход бюро. Как ни странно, никого из братьев, кроме Малика, редактирующего карту, рядом не оказалось. — Мира и покоя, брат, — как можно более непринуждённо поприветствовал его Альтаир. — С твоим появлением они пропадают, — буркнул Аль-Саиф. — Все претензии к Аль-Муалиму, — и ухом не повёл Ла-Ахад. — Расскажи мне про исчезнувшего. — Латиф должен был разузнать про торговые махинации одного непорядочного купца и отчитаться сразу же. Он был новичком, — Малик нахмурился. — Первое серьёзное задание. Я ждал его вечером того же дня, но он не появился. Никто из братьев его не видел, информаторы тоже. Стражникам он не попадался. Как будто растворился в воздухе. — Может, люди купца прирезали, — пожал плечами Альтаир. — Он вполне мог быть неосторожен. — Нам нужно убедиться, — отрезал рафик. — Раз владыка уверен, что это не обычная пропажа, значит, так оно и есть. — Ладно, ладно, — Ла-Ахад примирительно поднял руки. — Я этим займусь. — Уж будь добр, — фыркнул Малик. — У нас и так с молодняком не очень. — Братство держится на таких желчных стариках, как ты, — не удержался от подколки Альтаир, и ему вслед полетела старая учётная тетрадь. Со смехом увернувшись, он ушёл отдохнуть с дороги и поразмыслить. Парень вполне мог перейти не тем людям дорогу, но в таком случае обнаружилось бы тело, рано или поздно — местные богатые преступники любят показательные убийства. Случайная смерть от ножа грабителя? Маловероятно, тренируют новобранцев очень хорошо, и неспособные за себя постоять отсеиваются довольно быстро. — Куда же ты делся, новичок? — пробормотал Ла-Ахад, и в этот момент с неба упали первые капли дождя прямо ему на лицо. Кажется, весь Иерусалим вздохнул с облегчением, освободившись от удушливых оков жары. Впрочем, непогода скрывает многие детали и приглушает органы чувств за исключением особого чутья. Самое время для тёмных дел, которые при свете дня творить несподручно. Глядя сквозь прозрачную крышу бюро на стального цвета тучу, растянувшуюся над городом, Альтаир слушал, как Малик рядом бормочет себе под нос переносимые с ветхих свитков на более новые строчки. Создавалось впечатление, что он никогда не спит и крайне редко ест, существуя исключительно в измерении книг и карт. Причина была на поверхности — он пытался забыться в работе, чтобы отстраниться от своего увечья и, как следствие, беспомощности. Ясное дело, Малик всё ещё мог сражаться, и весьма неплохо, но долго в схватке он не выстоял бы. Он чувствовал на себе чужие сочувственные взгляды и неимоверно на них злился, воспринимая сострадание как оскорбление. Малик всеми силами старался доказать, что все еще полезен для братства. Притушив всколыхнувшееся чувство вины, Ла-Ахад прикрыл глаза, проваливаясь в прилипчивую дрему. На границе сна и яви он услышал, как Малик устраивается чуть поодаль, видимо, утомившись от работы при свече. После этого Альтаир окончательно отключился. Так повелось ещё с детства — они хранили сон друг друга и могли быть уверены, что враги не застанут их врасплох. Не раз один будил другого, сообщая об угрозе, или же отгонял кошмары своим присутствием. Став взрослым, Альтаир временами скучал по спокойным совместным ночам, наполненным подобием уюта и чувством защищенности. Сны были тревожными. Альтаир бродил по бесконечному базару, что-то разыскивая и путаясь в поворотах и прилавках. Товары лежали бесформенной грудой, сваливались на землю, некоторые пищевые отсеки были окружены стаями мух и испускали запах гнили. С каждым шагом лабиринт становился мрачнее и неуютнее, а за левым плечом Ла-Ахад видел расплывчатый зыбкий силуэт с горящими зелёным глазами. Пока что сущность не приближалась, изучая… Нового противника? Да, тень была настроена явно не дружелюбно. В какой-то момент она шагнула в стену с тихим зловещим смешком. Потом была башня с исчезающими из-под ног ступеньками, лестницами, ведущими в никуда, странными синеватыми факелами, живой, бархатной на ощупь темнотой. И пространство пристально следило за незваным гостем, это чувствовалось всей кожей. Позже сумерки прорезал красноватый тусклый свет, то гаснущий, то вспыхивавший с новой силой. Источник обнаружился в дымящейся крестообразной могиле. Интуиция подсказывала, что заглядывать туда не стоит. Альтаир проснулся с затекшей шеей и долго и жадно глотал воду из кувшина. Светало. Пора было приниматься за работу. Бросив последний взгляд на спящего Малика, он неслышно выбрался наружу и уселся на козырьке, оценивая обстановку и щурясь на восходящее солнце. Грозовой фронт не ушёл до конца, что давало приятную прохладу. Понемногу жители выползали на улицы, занимаясь привычными делами. Подождав ещё немного, Альтаир спустился на мощеную улочку и отправился на поиски свидетелей убийств. Внимание ассасина привлекла одна парочка. — Видано ли дело, выколотые глаза! — активно жестикулируя, возмущался торговец овощами. — Ещё сердце и печень вырезали, ты слышал? Наверное, колдун какой-то постарался, — отвечал ему сосед. — В страшное время живём, — покачал головой первый. — Говорят, стражников некоторых даже стошнило при виде трупа. — Да брось ты, — махнул рукой собеседник. — Их ничто не пугает больше, чем урезанное жалование. — И почему именно Зариф? Он был тихим мирным человеком, не перечил никому, — вздохнул торговец. — Это не гарантирует, что у него не было недоброжелателей, — философски заметил его товарищ. — Ладно, Мустафа, хватит болтать, покупателей полно. Колдун? Звучало как бред суеверных обывателей. Хотя метод убийства слишком изощрённый для рядового наемника… Второй труп к общей картине добавил вырезанные сухожилия правой руки — тоже, кстати, пропавшие, как и сердце. На первый взгляд, между убийствами не было связи. Один — торговец, другой — матрос, незнакомые друг с другом. Места обнаружения трупов тоже разные — крыша церкви и окраина города. Интуиция подсказывала, что новичок ассасин тоже мёртв. Это примерно, как издалека посмотреть на лежащее на земле животное и сразу понять, спит оно или замерло в посмертном окоченении — способность, доставшаяся нам от предков. Между предыдущими убийствами была разница в три дня — значит, сегодня должен появиться ещё один участник событий. Альтаир сидел на краю крыши, задумчиво глядя вниз на суетливых прохожих. Следующее место предугадать невозможно, оно может быть где угодно. Попытка, с одной стороны, выставить эти смерти совершенно обычными, бытовыми, и с другой осквернение тел… Хотя кто сказал, что манипуляции были проведены после кончины? У него есть только слова сплетников и парочки стражников, особенно не изучавших трупы перед тем, как передать в руки гробовщиков. Альтаир неплохо разбирался в анатомии благодаря обширной библиотеке крепости, где было полно древних томов с подробными описаниями от врачей прошлого. Посмотреть бы на тела лично… Возможно, многое стало бы понятно. Слившись с толпой, Альтаир неторопливо шагал по улицам, пытаясь обнаружить что-то, выбивающееся из общей картины. Увернувшись от бормочущего себе под нос сумасшедшего и приставучей попрошайки, он вышел на небольшую тенистую площадь и сел на скамейку. Неизвестность раздражала. Слишком много времени уходит на несложное, вроде бы, дело. Хотелось действовать, но убийца будто бы издевался, заставляя изнывать от нетерпения и злости на собственную беспомощность. Услышав женский крик, Альтаир поднял голову и обомлел. На стене напротив был распят человек в белом одеянии, медленно алеющем от крови. В несколько прыжков добравшись до него, Ла-Ахад без особой надежды коснулся его шеи — пульса вполне ожидаемо не было. Игнорируя собирающихся зевак, он осматривал тело. Снова нет глаз, из рваной раны на груди медленно течёт пока что тёплая кровь, сердце отсутствует, в ладони и ступни вбиты металлические колышки. Повинуясь какому-то странному порыву, Альтаир вытащил их, бережно подхватил непривычно лёгкое тело и скрылся под вопли стражников. Оставлять им мёртвого брата не было никакого желания. К тому же в безопасном и тихом месте появится возможность подробнее проанализировать труп. Путь до бюро не был лёгким, да и прибытие тоже. С тяжёлым сердцем Альтаир вошёл в приёмную. — Малик… Его убили, — он всё ещё держал тело на руках. На пол с невероятно громким в звенящей тишине звуком капала кровь. Спустя минуту молчания Аль-Саиф произнёс бесцветным голосом: — Спасибо, что забрал его. Полагаю, ты хочешь изучить… его получше и найти возможные улики, я прикажу подготовить стол. — Я быстро, обещаю, — Альтаир отнёс мёртвого новичка в указанную комнату и принялся за тщательный осмотр. Бледное лицо, искажённое болью и, кажется, страхом навеки замерло в гримасе. — Он был ужасно напуган перед смертью, — пробормотал Альтаир, убирая от раны на груди часть одежды. — Его пытали. — Кто бы это ни был, он пожалеет о содеянном, — в тёмных глазах Малика плескались ничем не прикрытые ярость и печаль. — Нам всем следует быть осторожнее. Вероятно, у убийцы есть своя извращённая логика, но мне она непонятна, так что каждый из нас под угрозой, — Ла-Ахад прищурился, склонившись над трупом. — У него на веках вырезаны какие-то странные символы, я не знаю такого языка, взгляни. — Это одно из древних иудейских наречий. Секунду, у меня вроде бы есть словарь, — ненадолго отлучившись, Аль-Саиф вернулся с увесистой ветхой книгой. — Так… Посмотрим… Если я правильно интерпретировал, то здесь написано «забирающий слезы». — Либо я схожу с ума, либо те два торговца правы насчет колдуна, — Альтаир схватился за голову. — Расскажи, что удалось выяснить, — Малик нетерпеливо тронул его за плечо. — Альтаир, у нас нет времени размышлять, насколько у тебя помутился рассудок, говори. Ла-Ахад взял себя в руки и поделился обнаруженной информацией. — Скорее всего, мы имеем дело с безумным фанатиком, — Малик нахмурился. — Знаешь, что… Отправляйся в медресе, у них самая большая библиотека во всём регионе. Думаю, там ты найдешь ответы на многие вопросы. А я пока займусь похоронами. Переменив одеяние, чтобы не бросаться в глаза, Альтаир за четверть часа добрался до пункта назначения. Пролетев над головой у стражи и забравшись в окно, он бродил по секциям библиотеки, ища мифы и легенды. Вытащив по интуиции несколько книг, ассасин уселся на одной из потолочных балок и принялся листать пожелтевшие страницы, быстро пробегая глазами по строчкам. Истина была близко, он это чувствовал, бумага будто горела под пальцами, направляя и подталкивая к ответу. На третьем часу штудирования литературы в голове у Альтаира словно раздался щелчок — вот оно! В тонкой пыльной книжонке, не имеющей названия и автора на выцветшей красной обложке и заброшенной на самую высокую полку, он нашёл то, что искал. Ближе к середине говорилось: «У него много имён — Голос из подушки, Забирающий слёзы, Ночной Охотник, Повелитель грёз. Он появился на заре веков, когда человечество научилось видеть сны и лезть, куда не следует. Днем он слаб и находит себе оболочку и, захватывая её разум, нападает на других жертв, ночью же он невероятно силен и принимает истинный облик, способен свести с ума любого, насылая наваждения после того, как заберется в память жертвы. У него нет сердца, и поэтому он ищет себе новое, забирая у смертных и пожирая, поскольку ни одно ему не подходит и не может подойти. Особым деликатесом для него являются человеческие глаза, несущие в себе невыплаканные слезы, а значит, энергию чувств, которая насыщает Охотника лучше всего прочего». Ла-Ахад с трудом отвёл взгляд от книги, его мутило. Он никогда особо не верил в сверхъестественное, придерживаясь достаточно рационалистической картины мира. Аль-Муалим учил его, что самая страшная тварь — человек, а не мифические порождения фольклора. Но отстраниться от суеверий не получается, когда детали головоломки так идеально подходят друг другу. Альтаир надавил на место между большим и указательным пальцами, возвращая себе концентрацию, и снова погрузился в чтение. «Убить Ночного Охотника нельзя, но можно ослабить и усыпить. Его притягивают могилы самоубийц, если сжечь кости, то он надолго потеряет возможность вселяться в людей и питаться. Однако перед этим следует победить Охотника в поединке разумов, потому что он всеми правдами и неправдами будет стараться защитить место силы. Стоит заметить, что его появление обусловлено большой концентрацией человеческих смертей и страданий в поселении или городе». — Что за бред? — Альтаир потер налившиеся болью виски. — Почему я вообще верю каким-то мистическим россказням неизвестного автора? «Примечание: Ночной Охотник любит играть с жертвами. При его обезвреживании стоит быть максимально осторожным». Мимо пролетело что-то белое и с глухим стуком упало на пол. Ассасин чуть свесился с балки и вцепился в неё крепче, увидев на полу распростёртое тело монаха с отрубленной левой рукой. — Он нарушает порядок игры, — пробормотал Альтаир, спрыгнув рядом с трупом. — Пугает? Блефует? Что, шайтан его задери, хочет сказать этот ублюдок? Обломок кости белел на фоне рваных сухожилий и мышц, кровь растеклась большой лужей. Надо уходить, пока не подняли тревогу, подумал Ла-Ахад и по вершинам шкафов вернулся тем же путём, каким и пришёл. Гул встревоженных людских голосов выплеснулся волной ему вслед, облизав пятки сапог. Впервые за долгое время причиной паники был не он, и Альтаир не знал, как к этому относиться. Тревога. Он чувствовал тревогу, заворочавшуюся где-то в животе и растекавшуюся по конечностям. Страх? Не бывать такому! Страха Альтаир не ощущал очень давно, с тех самых пор, как… Не время ворошить прошлое, надо срочно добраться до бюро, чтобы поделиться с Маликом найденной информацией. Он, конечно же, будет ехидно смеяться, когда услышит легенду про тварь, манипулирующую людским разумом, но рано или поздно примет эту версию, услышав доказательства. Внезапно Альтаир потерял бдительность и едва не соскользнул с крыши на камни мостовой, в последний момент уцепившись кончиками пальцев за край. «Ночной Охотник любит играть с жертвами». Сердце, глаза, печень, сухожилия, левая рука. Первое убийство — случайное, пробное, второе и третье — целенаправленные, четвертое… От дальнейшей мысли Альтаир рванул к бюро так быстро, как только позволяли его ноги. Охотник оставлял подсказки для следующей жертвы. Печень — намёк на то, что матросы много пьют, сухожилия — скрытый клинок ассасина, левая рука — рафик иерусалимского бюро! — Он следил за мной всё это время, — пробормотал Альтаир. — Вот же хитрая тварь, прекрасно знает, куда ударить побольнее! И смерть новичка была спланирована, чтобы привлечь моё внимание… Больше всего Ла-Ахад боялся опоздать и обнаружить труп Малика за письменным столом. Он был готов выплюнуть лёгкие, когда тигриным прыжком скакнул в обитель ассасинов. — Малик! Малик, где ты? — судорожно окликнул рафика Альтаир. — Отзовись! — Здесь я, чего разорался? — недовольно ответил Аль-Саиф, выходя из дальнего отсека библиотеки. — Ты следующий, — хрипло сообщил Альтаир, переводя дыхание. — Я разгадал его загадку, он оставлял улики специально для меня, чтобы я понял… — Я всегда ценил твою проницательность, брат, ты не подвёл и в этот раз, — Малик как-то странно улыбнулся. — Он может оказаться кем угодно, надо закрыть вход, — Ла-Ахад метнулся было к стене, потом обернулся, внимательно глядя на друга. — Малик?.. Всё нормально? — Всё прекрасно, Альтаир, за исключением того, что ты не сделал последний шаг в расследовании, — Аль-Саиф продолжал улыбаться, вот только теперь улыбка больше походила на оскал. — Ты видишь, но не замечаешь. — Ты о чем? — Альтаир нахмурился. — Я что-то упустил? Обычно тёмные глаза Малика на мгновение блеснули мертвенной зеленью. Осознание обожгло Ла-Ахаду затылок и спустилось горячим сплошным потоком по позвоночнику. «Знает ли он, что я знаю?» — проскользнула мысль, и скрытый клинок будто бы сам рванулся на свет. Альтаир понятия не имел, как действовать дальше — он привык принимать спонтанные быстрые решения и работать со сталью, но сейчас? Тварь забралась в тело Малика, а его смерти Альтаир ни за что бы не допустил. После этого время и пространство замерли, причудливо изменяясь, искривляясь, ломаясь. Ассасин не чувствовал своего тела, словно повиснув в пустоте, напоминавшей момент перед тем, как отправиться в сон. По бокам вырастали из ниоткуда знакомые здания, под ногами вылезла чешуйчатым массивом потертая черепица, вились внизу маленькие улочки, в которых Альтаир мог бы пройти с закрытыми глазами. Однако что-то было не так, как будто камешек застрял в сапоге, только на уровне чутья. Подняв голову, Альтаир уткнулся взглядом в кроваво-красное небо, заваленное чужими созвездиями и пятью холодными безразличными лунами. — Нравится? Я создал этот мир специально для тебя, Альтаир ибн Ла-Ахад, — раздался вкрадчивый шёпот рядом с ухом, и ассасин резко обернулся, надеясь сбить противника с ног выверенным ударом, но кулак прошёл сквозь воздух. Никого сзади не обнаружилось. Знакомый хриплый смех отдавался по всему телу, вызывая волны мурашек. — Хватит прятаться, как распоследний трус! — крикнул Альтаир, надеясь разозлить духа и заставить показаться. — Выйди на честный бой! — О, так ты хочешь сразиться? — глумливо поинтересовались откуда-то сверху. — Ты хоть представляешь, насколько мучительной будет твоя смерть, если ты проиграешь? — Мне плевать, — Ла-Ахад фыркнул. — Я знаю, что ты не можешь отказать мне в поединке разумов. — Да, таковы правила, — на крыше напротив материализовался высокий широкоплечий мужчина с обнажённым торсом, испещренным огромными неровными шрамами, пальцы его рук оканчивались невероятно длинными изогнутыми когтями, всё, что чуть ниже груди, скрывал рваный мятый балахон из темного материала, почти не отражающего свет. Вокруг глаз разлились чернильными кляксами пятна, лицо было бледным и покрытым невысыхающими брызгами крови. — Явил, наконец, истинный облик, — Альтаир выдержал голодный взгляд сущности. — Я намерен сразиться и победить. Ты покинешь наш мир и уйдёшь обратно в небытие. Также ты оставишь невредимым человека, чье тело ты захватил последним. — А если удача от тебя отвернется, ассасин? — оскалился Ночной Охотник, обнажив гнилые, по-акульи острые зубы. — Тогда сожрешь мои сердце и глаза, как и у остальных, — пожал плечами Ла-Ахад. — Идёт? — Идёт, — кивнул дух и плавно перескочил на соседнее здание. — Знаю, ты хорош в беге, посоревнуемся? В ответ Альтаир рванул с места, концентрируясь на равновесии и точности бросков. Ясное дело, тварь будет мухлевать, думал он, то нагоняя, то отставая из-за растягивающегося на сотни миль расстояния. Здесь не выиграешь честно, потому что правила нарушает их создатель. Нужна другая тактика. Особенно с учётом того, что дальнейшие шаги Охотник может предсказать, как следует покопавшись в голове противника. Препятствия были самые неожиданные: то обвивающие щиколотки колючие кусты, то обращающиеся в маленьких зубастых монстров черепицы, то кипящая лава вместо мостовой. Изобретательности Забирающего слёзы не было предела. Внезапно земля ушла у Альтаира из-под ног, и он полетел вниз с огромной высоты. Почти прыжок веры, вот только с одним нюансом: сена внизу не наблюдалось. — Я не разобьюсь, — сказал сам себе Ла-Ахад и сгруппировался так, как будто сам начал этот полёт. Возможно, подействовало самовнушение и ассасин не разбился о камни, вот только альтернатива была не лучше: он оказался в воде. Она простиралась, насколько хватало глаз, и нельзя было обнаружить ни клочка суши. Судорожно барахтаясь и пытаясь оставаться на поверхности, Альтаир злился. Он ненавидел, когда отыгрывались на его слабостях и тыкали в них носом. Охотнику не было необходимости лезть глубоко в разум соперника — необходимые точки давления рядом, только руку протяни. Хлебнув щедрую порцию воды, Альтаир ощутил очередную волну паники и усилием воли подавил её. Что за детские шалости? Не надо быть всесильным существом, чтобы издеваться подобным образом. — Слабый ход, — сказал он в пустоту и, набрав воздуха, нырнул в самую темень, инстинктивно раздвигая руками воду и болтая ногами. Вскоре, когда запас кислорода подошёл к концу, и Ла-Ахаду показалось, что он так и сдохнет в проклятой глубине, появился проблеск света, растущий по мере приближения. Из последних сил ассасин доплыл до него и вынырнул, с хрипом пытаясь отдышаться. Спустя мгновение он осознал, что лежит на деревянном полу в каком-то доме с невозможно высокими потолками. Одежда была полностью сухой. — Господи… — пробормотал Альтаир, не в силах приподнять голову. — Так это была разминка. Тварь оказалась весьма изобретательной, создавая локации, основанные на его воспоминаниях и дополненные мазками ничем не прикрытого кошмара. Реальность напоминала горячечный бред, такая же удушливая, нелогичная, лишающая привычных навыков и ясности суждений. Пол пружинил под ногами, но уцепиться было не за что и привычно пройти поверху не получалось, так что ассасин ступал максимально осторожно, не зная, чего ожидать за поворотом. Его чуткий слух улавливал шорох и еле различимый шёпот, словно где-то за стеной находилась толпа людей, неспешно шествовавшая параллельно. Наконец Альтаир вышел в огромную залу, уставленную по кругу свечами — одно неверное движение, и всё вспыхнет. В воздухе витал густой сладковатый запах, и в нём еле ощутимые нотки падали. Один из углов был погружён во тьму, и из него помимо шёпота доносились сдавленные всхлипы. — Эй, кто здесь? — громко спросил Ла-Ахад, и ответом ему стал плач, переходящий в истерический смех. — Альтаир… Альтаир… Альтаир… — визжали и шипели десятки, может быть, даже сотни глоток, и в круг света выползло НЕЧТО. При всём желании было бы сложно описать это существо достоверно, приблизительно же можно сказать, что оно напоминало неумело слепленную фигурку из глины, содержащую в себе части тел других фигурок, меньше размером, покрытые слизью и издающие жуткий смрад. На ассасина уставилось множество белесых глаз с раздутых, искореженных в гримасах лиц. С ужасом он осознал, что все эти лица — его жертвы. Навскидку в обычной ситуации он вряд ли бы вспомнил тех, кого убил, когда был новичком, однако это не значило, что воспоминания о них пропали без следа — в глубинах памяти хранится вся его жизнь. — Ты не заставишь меня испытывать чувство вины! — очнувшись от ступора, рявкнул Альтаир, схватил первую попавшуюся свечу и бросил в существо, затем ещё одну и ещё. Он обжигал пальцы и ладони, но не переставал закидывать противника огненными снарядами. Химера булькала, шипела, колыхалась всем неповоротливым грузным телом и медленно рассыпалась на части, с пузырением исчезая между щелями в полу. Вскоре огонь пополз по стенам, и стало трудно дышать из-за жгучего дыма. Утерев слезящиеся глаза, Альтаир заметил на доступной высоте что-то вроде балки и с разбегу на ней повис, после подтянувшись. Выше вели удобные уступы, по которым он и забрался, оказавшись у люка. С трудом его подняв, Ла-Ахад вылез в коридор крепости в Масиафе. Стояла мёртвая тишина, будто все обитатели скопом решили покинуть здание. Судя по свету из маленьких окошек под потолком, был день. Заглядывая в пустые залы и комнаты, Альтаир заходил дальше и дальше. В какой-то момент он пришёл к выводу, что реальных ориентиров более не осталось — уж слишком долго он осматривал окрестности. Наконец его чуткий слух уловил звук шагов. Распахнув ближайшую дверь, Альтаир увидел Малика, задумчиво ходившего из угла в угол. Комната была точь-в-точь, как та, которую они делили в детстве, даже рисунки на одном из кирпичей сохранились. — Малик? — недоверчиво воскликнул ассасин. Да, большая часть этой реальности ненастоящая, но слишком уж достоверно выглядела обстановка, сбивая с толку и заставляя сомневаться. — Привет, брат, — Аль-Саиф замер, заметив гостя. — Проходи, не бойся. — С чего бы мне бояться? — хмыкнул Альтаир, сев на край своей кровати. В изголовье из-за подушки привычно выглядывала фигурка воина, сплетённая из соломы; её подарила мать, когда Альтаиру было всего несколько месяцев — это он знал с её слов. Единственная и любимая игрушка, которую он сжёг, когда узнал о смерти матери… — У всех есть страхи, Альтаир. Даже у тебя, — спокойно заметил Малик, и Ла-Ахад перевёл на него взгляд. В глазах как будто двоилось — с одной стороны, он видел юного Малика, лет пятнадцати, неловкого, угловатого, весёлого, такого, каким он запомнился Альтаиру в день посвящения в один из ритуалов братства; с другой стороны, уже взрослого Малика, сгорбившегося под тяжестью дней, вечно хмурого и неулыбчивого. С пустого рукава капала кровь, словно руку только что ампутировали. Альтаир отвернулся, не в силах больше смотреть на живое свидетельство своих ошибок. — Больно, Альтаир? Мне тоже было больно, когда ты бросил нас на растерзание тамплиерам, а сам сбежал, — Малик вытащил из-за пояса кривой клинок и ласково улыбнулся. — Ну ничего, любую боль можно излечить. — Малик, не надо, — Ла-Ахад невольно отшатнулся, когда старый друг навис над ним. — Тебя заставляют. Ты этого не хочешь. — А ты? — приподнял бровь Аль-Саиф. — Ты можешь не произносить этого вслух, но, пожалуй, нет в мире ничего сильнее, чем твоё желание умереть. Сам подумай: с самого происшествия в храме Соломона ты лез в самое пекло, находясь на волосок от смерти, лишь бы хоть ненадолго заглушить чувство вины. Каждая миссия, каждая вылазка в опасные места Святой Земли, кишащие стражниками и бандитами. Скажешь, я не прав? — Прав. Ты всегда прав, — прошептал Альтаир, заваливаясь на спину под внезапной тяжестью безысходности и отчаяния. — Позволь тебе помочь, — лезвие клинка уперлось ему в живот, пока что слегка продавливая кожу чуть ниже пупка. — Станет легче, обещаю. Только смотри, ни за что не отводи взгляд, ладно? — Хорошо, — кивнул Альтаир и закусил губу, когда ледяная сталь рванула мышцы, проникая глубже. — Можешь кричать, Альтаир. Мне нравится, когда ты кричишь, — шепнул ему на ухо Малик, и внутренний взор Альтаира застлали обрывки воспоминаний, которыми он не поделился бы ни с одним из священников мира. В ордене не поощрялись, но и не осуждались тесные отношения между братьями, если это не вело к нарушению кредо. Некоторые считали, что любовь и чрезмерная привязанность делает ассасина слабым. Альтаир мастерски игнорировал эту часть общественного мнения, считая, что само как-нибудь образуется. И весьма, весьма потом ошибся, заталкивая в подсознание истинные чувства и невольно заменяя их болезненной гордостью… …от неровного пламени свечи тени бесновались на стенах в неистовой пляске. На стуле лежала позабытая книга, заложенная куском ткани примерно посередине — дочитать ее следовало к утру, однако в столь поздний тайный час никого не волновали задания от наставников. Торопливые, жадные поцелуи, переходящие в укусы, заставляли Малика ерзать на жесткой постели, но ненасытный Альтаир не давал ему уворачиваться, настигал раз за разом, требовал большего, требовал всего в своей обычной манере. И Малик не мог ему отказать, хоть пытался, и не раз, впрочем, понимая бессмысленность этих попыток. Как же отступишь, когда по телу разливается жар преисподней, а глаза цвета расплавленного золота ловят каждое твое движение? В воздухе маячило слово, которое Малик не решался произнести, до последнего держась за традиции. Альтаир любовался распростертым под ним Маликом, его сомнением и тем, как он податлив, когда найдешь нужную точку, в нужном месте и в нужный момент прикоснешься, когда поймаешь губами сдавленный стон — они изо всех сил пытались быть скрытными, но временами выходило из рук вон плохо. Альтаир хотел быть настолько близко, насколько это вообще возможно… …Нож медленно вгрызался во внутренности, и Ла-Ахад уже не мог сдерживаться, дергаясь, пытаясь увернуться, зажмуриться, хоть как-то прекратить багряную вечность боли. Он выл по-звериному, метался под Маликом, сидящим на нём верхом и неумолимо ведущим клинок дальше, вспарывая грудную клетку. Металлический блеск и теплые цвета нутра смешивались в безумную палитру, заполнявшую пространство и останавливавшуюся разве что на островках костей. Глаза неумолимо возвращались к буйству смертельных красок. — Так-так, что тут у нас? — Аль-Саиф отложил нож и запустил руку Альтаиру меж ребер. В следующую секунду ему выбило остатки воздуха из лёгких — сердце сжала чужая рука и рванула прочь, забирая. Невероятно, но Альтаир все ещё его чувствовал, и комок плоти судорожно трепыхался и брызгал кровью в пальцах Малика. — Оно… Твоё, — прохрипел Альтаир. — И всегда им было. — О, я польщён, — неестественно длинный язык облизнул бьющееся, словно птица в клетке, сердце, и у Альтаира перед глазами вспыхнули искры, а тело прошиб разряд странного возбуждения. «Так не должно быть. Это неправда. Это ненастоящий Малик», думал он, балансируя на краю сознания. Время встало, нужно попытаться. Собрать обломки себя в единое целое и совершить решающий бросок. Умирающий хищник самый опасный, это и ребёнок знает. Однако всесильная тварь слишком увлечена триумфом, забыв о предосторожности. Влажный от крови эфес привычно лег в ладонь. — Играть с жертвой опасно для победы в схватке, — еле слышно произнёс Альтаир и по самую рукоять всадил клинок в глазницу фальшивого рафика иерусалимского бюро. Его лицо начало расползаться, обнажая судорожно сокращающиеся лицевые мышцы, а затем и слепящие белизной кости черепа. От пронзительного воя заболели уши, и Ла-Ахад попытался отползти от мечущегося в агонии монстра. Он знал, что противник ещё не повержен, хоть и серьёзно ранен. Не хватало финального удара. — Ты питаешься чужой болью и живёшь ложью. Я ложь не терплю ни в каких проявлениях, но не заметил, как врал самому себе. Спасибо, что дал мне возможность добраться до истины, — ровно произнёс ассасин, глядя в уцелевший глаз сущности. — Всё ещё надеешься изгнать меня. Наивный смертный, — Охотник зашелся в сиплом смехе, отшвыривая выпавший из раны кинжал и обнажая когти. — Никому и никогда не удавалось меня победить. Видишь эти шрамы? Их оставили наиболее удачливые из моих соперников перед тем, как захлебнуться собственной кровью и стать моей пищей. — В таком случае я буду первым, кто лишит тебя обеда, — Альтаир, стараясь не смотреть на развороченный живот и торчащие поломанные рёбра, в пару прыжков достиг противника и протащил его к окну, наваливаясь из последних сил, чтобы перевесить мощную тварь. Когти впились в плечи, Охотник не желал сдаваться, даже будучи на волоске от проигрыша. — Покойся с миром, — привычно промолвил Альтаир, отрывая от себя сущность и сбрасывая в пустоту. В то же мгновение мир вокруг завертелся, свернулся в разноцветную спираль, плеснул в лицо ворохом картинок-воспоминаний, и Ла-Ахад очнулся на полу бюро. Никаких ран на теле не осталось, рука уперлась во вполне себе целую кожу. Глаза невыносимо жгло подступающими слезами, в горле стоял комок, и неожиданно для самого себя ассасин разрыдался. Казалось, вместе с этой истерикой уходит боль, скопившаяся за долгие годы молчания и обхода острых углов памяти. Становилось легче дышать. Пожалуй, он не давал такую волю чувствам с раннего детства, большую часть которого скрывал туман забытья. — Альтаир? Ты что, плачешь? — недоуменно поинтересовались где-то рядом, и Ла-Ахад резко вспомнил про существование Малика. Кольнула острым шипом мысль: а что, если это всё ещё иллюзия? — Малик, дай руку, — прохрипел Альтаир. — Быстро дай! — Я вообще не понимаю, что происходит, — проворчал Аль-Саиф, но подчинился. — Настоящий… Ты настоящий, — Альтаир с облегчением уронил голову ему на плечо, по-идиотски улыбаясь и всхлипывая и сжимая его ладонь. Боялся, что стоит отпустить, и он исчезнет, как тени в полдень. — Каким же мне ещё быть? — фыркнул Малик, с беспокойством оглядывая собрата. — Ты выглядишь больным. Расскажи, наконец, почему тебя прошибло на пореветь и какого шайтана я ничего не помню! — Потом, Малик, потом. Ты, кстати, тоже плачешь, — Альтаир вытер слезу с его щеки большим пальцем. Охотник вернул всё, что забрал, не смог обмануть мировые законы. — Бред, — Аль-Саиф раздраженно потер глаза. — Куда ты собрался?! — Закончить начатое. Я должен защитить тебя… Всех, — Альтаир на прощание коснулся губами его виска и взлетел по стене. Найти нужную могилу было просто — она выглядела самой неухоженной и старой, ещё и находилась на отшибе, а трава вокруг образовала крест. Пришлось постараться, чтобы провести ритуал, и некоторое время спустя ассасин смотрел на жёлто-оранжевое пламя, пожирающее полуистлевшие кости. На периферии сознания мелькнула еле различимая тень и исчезла в рассветном небе, злобно сверкнув зеленью глаз. Позже, когда Альтаир вернулся в бюро, ему пришлось в подробностях поведать о произошедшем за те часы, которые Малик был в плену у духа. — Знаешь, Альтаир, не буду кривить душой: было время, когда я хотел твоей смерти. Останавливало меня одно: никому из нас она не принесла бы облегчения, — задумчиво сообщил он. — Да и потом, кто у меня остался кроме тебя? Ученики, конечно, немного скрашивают одиночество, но ни с кем я не буду настолько близок. Не смогу. — Я, в свою очередь, тоже поделюсь откровенностью: я не солгал Охотнику, когда он вырвал сердце из моей груди, — Альтаир сжал крепче плечо Малика, глядя ему в глаза. — Оно всегда было твоим. И будет. Малик прищурился. — Постарайся, чтобы оно билось и дальше. Для меня. Притянув Альтаира ближе, он поцеловал его в искусанные сухие губы. Затем, в своей обычной ворчливой манере, строго сказал: — А теперь спать. Мы оба вымотались донельзя. И только в этот момент Альтаир осознал, насколько он устал.