Haunted by a vampire.

      Наконец-то он смог отыскать ее в этом мире серости, единственная, окрашенная россыпью медных волос, чьи глаза, игриво и ласково, даже по-детски наивно рассматривают все вокруг. За ней так весело наблюдать издалека, когда она оборачивается, чувствует чужой взгляд на себе, по ее коже бегут мурашки, но она не видит.       Ничего не видит, но чувствует. Она всегда дрожит от дуновения ветра, ее кожа восприимчива, Клаус помнит каждый сантиметр ее тела наизусть. И вкус чужой крови на губах отдает старыми, пыльными воспоминаниями. Она прекрасна в новом мире, практически такая же, какой он помнит ее. Только годы, столетия прожитых заново жизней видны за зрачками ее глаз, ни в одной из этих жизней он не видел ее. Абстрагировался, ушел, но всегда знал, что вернется. Куда бы он ни шел, все его дороги, прямые или тернистые, светлые, темные, порошковые — все вели к ней, к его единственной звезде.       Он бы даже согласился отказаться от своей власти за возможность прикоснуться к ее телу снова, трогать ее так, как мог только он, целовать ее так, как было позволено только ему, он был готов бросить себя на рассечение за возможность получить ответ. Почувствовать заново, как ее руки умеют обнимать его изуродованное веками тело, как ее губы могут прикасаться к коже, обжигая теплом и зажигать новую жизнь в нем. Хотя бы единожды, хотя бы на мгновение. Ее силуэт преследует его во снах, мелькая тут и там, ее волосы обвивают его шею в захвате и не дают сделать вдох, ее глаза гипнотизируют его, заставляя умирать снова и снова. Он просыпается в поту и с едким желанием, бегущим по его венам, вытесняет всю кровь вниз, заставляя член взбухать до предела. Его воспоминания мелькают картинками перед глазами, как в старом черно-белом фильме, ревностно охраняемые от чужого взгляда. Его голова болит, а перед глазами она отплясывает в огне похоти, протягивая к нему руки и умоляя не останавливаться. Клаусу больно и до безумия хорошо, он падает, поглощенный одним большим спазмом и только и может тихо шептать ее имя, пока оно эхом отдается в голове.       Он выслеживает ее, словно хищник, но его жертва держит его на прицеле. Она чувствует его присутствие где-то на уровне подсознания, когда каждая клетка ее тела в напряжении, в ожидании, она взывает к нему, «откройся, покажись, прикоснись». Но он лишь может ласкать ее взглядом со стороны, никогда собственной рукой. Она — магнит, пучина, пропасть, что засосет его с головой, растворит в себе, съест живьем. Она — та самая единственная нить, что тянет его к берегу из потока реки. Она ждет, терпеливо, растягивая свои дни и коротая век, погружая себя в свое воображение как в камеру хранения, ищет ответы и объяснения своим чувствам. И не находит их внутри себя. Внутри нее — целое море, необъятный океан, который топит все заходящие в гавань корабли. Она лежит на поверхности воды, волны ласкают ее лицо и ноги, но она не может ни выйти на берег, ни утонуть.       Он следит за ней под покровом ночи, когда она парализована тьмой, когда она остается одна наедине с собой, когда все ее сознание растекается вокруг, он открывается, он — оголенный нерв, что реагирует на каждое прикосновение, готовый ко всему. Она не видит его, но чувствует то, что не может объяснить разумом, будто под чьим-то злым заклятием, чувствует то, что тщательно скрыто от нее. Она смотрит на него прямо в упор, но не может увидеть, он не может показать ей себя сейчас, не сейчас.       Она видит его неожиданно и резко, когда на шторе ее окна появляется тень, она боится, но до ужаса хочет заглянуть за нее. Она в нерешительности, пока не слышит скрип щеколды на окне и дуновение ветра, что заставляет ее колыхаться, то ли от страха, то ли от холода, то ли от предвкушения. Он отодвигает штору, смотрит ей в глаза, впервые за тысячу лет. Она застывает, будто древнегреческая статуя, с таким же безмятежным лицом. Ей хочется улыбнуться, ей хочется подойти к нему и сказать, как она скучала все это время, как она ждала его. Но вместо этого она стоит и смотрит, а после понимает, что никаких слов им и не нужно вовсе. Он подходит к ней и сразу же зарывается тонкими и длинными пальцами в чужие волосы на затылке, прижимает ее к себе, чувствует тепло ее дыхания в груди. Они молчат, но тишина не режет слух, они слышат дыхание друг друга и биение собственных сердец.       Он целует ее с упоением, будто лань у источника после погони, он не может напиться ей. Его руки охватывают ее со всех сторон, не давая возможность сбежать, он держит ее и никогда не отпустит. Ее руки скользят по чужому, но такому родному лицу, ногти впиваются в загривок, он рычит, не от боли, но от желания. Желания обладать, желания подчинить, желания сломать и возродить вновь желания показать все то, что он видит в ней. Он падает в нее, он готов умереть от ее руки, готов быть вознесенным к небесам. Она отстраняется и смотрит холодно, отрешенно, но только он знает, что стоит за этой каменной, искусственно и искусно выстроенной стеной. Он опускается ниже, целует шею, чувствует биение сердца, чувствует ход крови по артериям и венам, он может прервать ее жизнь снова в одно движение. Физически. Он может бросить весь мир к ее ногам, вручить собственную голову на золотом подносе, окрасить весь мир кровью ради нее. Ментально.       Она хочет его, хочет каждым дюймом кожи, каждой клеткой тела, каждым импульсом сознания. Хочет его власти, его силы, его вожделения. Хочет видеть, как его глаза горят, как его губы растягиваются в улыбке, как на его руках проступают вены от напряжения. Хочет залезть к нему в сознание и перевернуть его, хочет дать ему все то, чего у него никогда не было. Хочет получить от него все, выжать из него все соки, всю его энергию. Хочет раствориться в нем и растворить в себе. Стать единым целым.       Его поцелуи благороднее вина и порочнее убийства. Они обжигают кожу, но взращивают новую, открывают нутро до мяса и защищают от ранений. Убивают, чтобы возродить. Она ощущает всю его любовь и ненависть, ее кровь кипит, она жаждет большего, жаждет контроля, жаждет подчинения. И он с удовольствием даст ей все, что она хочет. Он не раздевает ее, он сдирает с нее одежду силой, будто отрывает кожу, обнажая все внутреннее, открывая ее миру. Она тянет его за волосы вниз и раздвигает ноги в попытке подчинить. Но разве кому-либо удавалось подчинить себе вампира? Он глухо смеется, ныряя в пучину, закидывает ее ноги себе на плечи, лаская языком клитор, заставляя давиться воздухом от удовольствия. Она стягивает его волосы в кулак, стонет как раненый зверь, она проиграла. Клаус глухо смеется, входя пальцами внутрь и лаская тугие стенки влагалища, растягивая, подчиняя. Она выгибает спину и жмурится. Он улыбается шире и вытаскивает пальцы.       Он расстегивает ширинку, трется членом о набухшие и мягкие губы, смотрит на нее сверху вниз. Такая податливая, беззащитная, идеальная жертва. Она не смотрит на него, но чувствует, как чужой горячий член ласкает ее и пытается закрыться от этих мыслей. Она прикрывает глаза рукой и отворачивает голову, пока чужая рука не хватает ее за подбородок. Он велит смотреть, велит видеть, велит чувствовать. Она прикусывает губу, но не в силах удержать гортанный стон, когда он входит. А он рычит, чувствуя, какая она развратная, влажная и открытая, только для него. Он входит до упора, слыша, как яйца шлепают о ее ягодицы, а она запрокидывает голову, когда он наполняет ее полностью, будто они пазлы, идеально подходящие друг другу. Он нависает сверху, наблюдает, как ее лицо краснеет, смотрит в глаза, останавливается на месте, наслаждается новыми фрагментами в его фотопленке. Он пытается запечатлеть все, ее лицо, ее положение, ее эмоции. Она хватает его за плечи и тянет к себе, обнимает и руками, и ногами, молит о пощаде. Он любит ее, он не в силах отвергать ее просьбы. Он двигается, ощущая трепет всего ее тела, дрожь, принятие.       Она цепляется ногтями за его плечи, прижимает к себе, целует в щеку, не зная, как лучше выразить свои эмоции, он улыбается ей в шею. Он увеличивает темп, борется с желанием посмотреть ей в глаза. Ее стоны — музыка для ушей, ангельская симфония, уносящая его к звездам. Он чувствует, как она сжимается вокруг него, он чувствует ее наслаждение, скрытое за смущением, трогает ее ребра и обхватывает губами твердые соски.       Его руки держат ее так сильно, что она боится, что останутся синяки от чужих пальцев, но его губы дарят нежность, ласку, то тепло, что не исходит даже от солнца. Она ластится к его рукам и ласкам как кошка, просит его одним лишь взглядом, пока их губы не встречаются в поцелуе, долгожданном и мучительном, будто все те прожитые по одиночке эмоции слились вместе. Он чувствует, как стенки сжимаются, обволакивая его, стискивая в объятиях так же, как он стискивает ее в своих руках, оставляя отпечатки пальцев глубоко на чужой коже. Клаус тяжело дышит, чувствуя, как тугой узел внизу готов развязаться с каждым толчком, обхватывает ее шелковистые волосы рукой, утягивая вниз и заставляя прогибаться. Он не может устоять перед блаженством, перед всем эти искушением в ее теле, он с громким рыком заканчивает внутрь, кусая ее в плечо, будто зверь, ощущая ее оргазм вокруг себя. Ее стены, так тщательно выстроенные вокруг, ее защита, рушится в один миг, когда его голова падает на ее грудь, а все его тело прижимает ее к кровати, не давая пошевелиться.       – Я люблю тебя, — единственное, что он способен произнести. Она улыбается, гладит его светлые волосы и целует чужую макушку. Они продолжают молчать, зная, что никаких слов им не нужно.