Когда одна душа стремится к другой

Сэр Джон Франклин чувствовал, что теряет самообладание, к поддержанию которого он прилагал столько усилий. Минул месяц с тех пор, как он увидел в полном чувственности сне своего коммандера, верного Джеймса Фитцджеймса. Сэр Джон держал свои чувства при себе, хотя делал всё, чтобы подбодрить молодого офицера, пока тот оправлялся после перелома ноги. По вечерам он читал Джеймсу все, что ему нравилось. До сих пор они изучили труды Юлия Цезаря, отчёт Джона Смита о его путешествиях в Вирджинию и значительную часть произведений Ксенофонта. Джеймс был очарован голосом своего наставника и заявил, что никогда не слышал, чтобы кто-либо лучше читал Марка Антония. Сэр Джон подумал, что это преувеличение, однако румянец удовольствия всё равно тронул его щёки. Он дорожил уютными вечерами в кают-компании или у Джеймса, где капитан садился обычно на край койки, и временами им овладевало ощущение такой теплоты, что он почти забывал о том, что корабли скованы льдами. После одного из таких вечеров сэр Джон удалился в свою каюту, слегка угрюмый от задумчивости. Он поклялся никогда не говорить Джеймсу о своих чувствах, но сдерживать эту клятву становилось всё труднее. Он лежал в своей злополучной одинокой постели, и тут его осенила догадка: Джеймс на самом деле жаждал его внимания последние несколько недель. И в день, когда произошёл несчастный случай и сэр Джон отнёс его обратно на «Эребус», коммандер смотрел на него, как на байронического героя – а сейчас с таким нелепым восторгом расточал похвалы тембру его голоса... Могло ли оказаться, что Джеймс также привязан к нему? Даже если бы выяснилось, что это правда, из этого не обязательно следовало, что он желал каких-либо плотских отношений со своим капитаном. Сэр Джон мечтал, чтобы кто-нибудь мог дать ему совет, но не было такого человека в продуваемой всеми ветрами ледяной пустыне. Однажды он сказал Софии, что исследователи созданы из надежды - вероятно, теперь ему надлежало и самому придерживаться этих слов. Назавтра поздним вечером сэр Джон пригласил Джеймса, быстро идущего на поправку, в кают-компанию и усадил в самое удобное кресло, какое только смог найти. Некоторое время они наслаждались непринуждённым дружеским молчанием. Сердце сэра Джона бешено колотилось о ребра. Даже делая предложение руки и сердца, он не испытывал ничего подобного. В случае с первой супругой это было добропорядочное объявление о своих намерениях, но не пылкое признание. В случае со второй – обоюдное решение одаривать друг друга дружеским теплом и участием и вместе вырастить дочь. Никогда ещё сэр Джон Франклин не сидел перед кем-то, еле сдерживая рвущиеся с губ слова: «Вот моё сердце – возьми его, если хочешь». Он почувствовал укол сожаления по поводу Фрэнсиса, и Джеймс бросил на него довольно любопытный взгляд. Сэр Джон собрал всё своё мужество и заговорил. - Джеймс, я должен тебе кое-что сказать. Умоляю выслушать меня, но если тебе это будет противно, то одним лишь словом ты волен пресечь эту тему навсегда.   Джеймс выглядел удивлённым, но осторожно кивнул. - В последнее время ты овладел моими мыслями, притом не только как мой подчинённый. Более того, ещё и моими чувствами. Я тоскую по тебе, как одна душа тоскует по другой. Правда, я прискорбно неопытен, но, если ты примешь меня, я клянусь быть страстным любовником. Давно ещё меня покорили твоё мужество и отважное сердце, а теперь я преисполнен благоговения перед твоей красотой. Джеймс, мой дорогой мальчик, если ты согласен, то... сердце старого моряка принадлежит тебе. - О, сэр Джон, я никогда не желал ничего большего.   Сэр Джон широко улыбнулся, схватил руку Джеймса и поцеловал её. Его кожа была такой гладкой и теплой. Джеймс взял его руку и поцеловал её в ответ, и сэр Джон почувствовал, что счастлив был и умереть в этот миг.   - Чувствую своим долгом спросить о леди Джейн. Я не хочу хоть как-либо опорочить её. В глазах Джеймса стояли слезы, а сэра Джона охватила паника. Затем произошло настоящее чудо.   Сэр Джон поднял руку.   - Наш брак основан на дружбе, товариществе. Я не стану распространяться о личной жизни и натуре своей супруги, но, пожалуйста, будь уверен, что она не прогневалась бы. Я знаю, что она была бы счастлива, если бы я нашел достойного человека, который удовлетворил бы мои потребности.   Джеймс просиял, словно солнце озарило небеса, и он придвинул свой стул ближе к сэру Джону, который позволил себе протянуть руку и нежно взъерошить блестящие каштановые волосы коммандера. Джеймс вздохнул. - Пожалуйста, сэр Джон, вы поцелуете меня?   - Конечно, дорогой, если ты отныне будешь звать меня просто по имени, Джоном. Между ними вмиг воцарилось дивное согласие, их губы встретились, и губы Джеймса были так же нежны, как и в том чудесном сне. Джеймс обхватил лицо сэра Джона ладонями, и с каждой секундой его жесты всё более выражали нетерпение. О дивный новый мир, подумал сэр Джон, когда Джеймс дерзнул прильнуть к нему в страстном поцелуе, раздвигая языком его губы.   Время словно бы остановилось, долго они страстно целовались и обнимались, и трудно было бы сэру Джону сказать, сколько длились эти мгновения. Это было прекрасно, но он чувствовал, что они жаждут большего. Однако неизвестность наполняла его тревогой. Ему не хватало опыта, и он мог лишь надеяться, что Джеймс согласится направить его, посвятив в некие деликатные моменты. Он прервал поцелуй и посмотрел в карие глаза Джеймса. - Мой дорогой, поверь мне, я желаю тебя больше всего на свете. И все же мне стыдно признаться, но я не знаю, что делать дальше. Мне больно от того, как я неумел. Надеюсь лишь на то, что ты поможешь мне.   Джеймс нежно поцеловал его в лоб:   - Мне восхитительно предвкушать близость с вами, и нечего стыдиться, дорогой мой. Лучше бы вам снять мундир и лечь. Такое предложение казалось отличным началом, и сэр Джон убедился, что дверь каюты заперта, прежде чем они удалились к его койке. Пальцы у него дрожали, когда он начал расстёгивать пуговицы жилета, и Джеймс решил помочь ему более твёрдой рукою. Он был ловчее любого вестового, и вскоре капитан предстал перед ним обнажённым. Сэр Джон трепетал теперь не только от холода. Раньше у него никогда не было поводов стыдиться своего тела, но теперь каждый изъян казался вопиющим. Несмотря на это, Джеймс смотрел на него с еле скрываемой жаждой, и сэр Джон невольно почувствовал, как его всё больше захлёстывает изнутри. Он взял себя в руки и начал раздевать своего спутника, постепенно успокаиваясь. Каждый дюйм обнаженной кожи был для него откровением, и когда он увидел полностью обнаженного Джеймса, то упал на колени. Джеймс залился краской: - Джон, что ты делаешь?   - Восхищаюсь тобой. Такое великолепие заслуживает того, чтобы преклонить колени. О господи, сэр Джон видел, как от его слов естество Джеймса пробуждается, и он застонал, как будто его ударили в живот. Ему неудержимо захотелось прикоснуться к любимому мужчине, который стоял перед ним. С чувством трепета, как паломник перед реликвией, сэр Джон протянул руку, чтобы приласкать плоть Джеймса. Ах, как божественно было это доказательство его мужественности, наполненное жизненной силой: горячее, твёрдое, но кожа была мягка, словно бархат. Хотя у него было мало опыта даже в обращении с собственной плотью, сэр Джон был рад видеть, что его усилия заставляют дыхание Джеймса участиться. Он благоговейно коснулся губами головки и почувствовал стон Джеймса будто даже прежде, чем услышал его. Стремясь изучить это прекрасное тело целиком, сэр Джон встал и обхватил Джеймса за узкую талию, поражаясь его стройности. Джеймс снова нежно поцеловал его: - Тебе вообще не стоило волноваться, любовь моя. Ты так хорошо справляешься.   Сэр Джон покраснел от похвалы за свои любовные усилия и продолжил исследования. Его пальцы двинулись вверх, пока не наткнулись на то место, где снайперская пуля чуть не оборвала жизнь его Джеймса. Конечно, это было кощунственно, но сэру Джону это напомнило о ранах Христа. Он бормотал слова любви и гладил места ранений, пока не добрался до сосков. Джеймс сильно вздрогнул от этого прикосновения.   - Пожалуйста, дорогой мой, мы можем лечь? Сэр Джон уложил Джеймса в свою постель и охотно присоединился к нему. Джеймс поглядел с озорством, и сэр Джон не был уверен, что догадывается о поводе такого настроения.   - Если позволишь, я хотел бы показать себя джентльменом и приласкать тебя в ответ.   Это было чрезвычайно приятно, и сэр Джон кивнул в знак согласия. Рука Джеймса скользнула между его ног, а потом… блаженство. Давным-давно ему никто не доставлял удовольствия, хотя при этом он не чувствовал себя обделённым – но теперь к нему вернулась каждая давно забытая сладострастная мысль. Возможно, это была какая-то причуда провидения, которая в последние дни подарила ему такое чудо, как Джеймс. И всё же, хотя это, вероятно, были не лучшие дни его жизни, он чувствовал себя пылким и мужественным, полным радости от доставшегося ему дара. Вскоре он ощутил, что блаженство становится даже слишком велико, и коснулся руки Джеймса, прося остановиться. Было ещё что-то, что он хотел испытать.   - Я в твоей власти, мой дорогой Джеймс. Скажи мне, что мы можем сделать, что тебе нравится, и я последую за тобой.   Джеймс улыбнулся и поцеловал его. - С тобою всё доставит мне удовольствие, мой дорогой Джон. Я тосковал по тебе дольше, чем ты думаешь. Хотя полное проникновение возможно, я думаю, что это может быть немного слишком для первого раза, тем более, что я ещё не до конца оправился. Хотя я мог бы приласкать тебя ртом... Но думаю, было бы очень приятно ощутить тебя между бёдер. Это ощущается бережно и тепло. Уверяю, если тебе не понравится, мы немедленно прекратим. Сэр Джон кивнул, желая удовлетворить своего любимого и заодно ослабить истомное жжение в телесном низу. Джеймс подал баночку с мазью, которую он использовал, чтобы не трескались руки, и сказал смазать ею пальцы. Сэр Джон повиновался, и Джеймс перекатился на бок и предложил сэру Джону вылизать ему внутреннюю часть бедер. Сделав и это, сэр Джон поместил свой мужской орган в созданное им тёплое местечко и прижался животом к стройной спине Джеймса. Это было прекрасно, и когда Джеймс положил одну руку на своё напряжённое мужское достоинство, он почувствовал, что они будто слились воедино. Сэр Джон дрожал, когда Джеймс подбадривал его начинать толчки. Ему потребовалось некоторое время, чтобы вспомнить, какие движения нужно было совершать бёдрами, и притом он боялся причинить боль Джеймсу. Но тот шептал ему нежные слова любви, полный радости и красы. И, хотя это отличалось от того, что делал сэр Джон в прошлые годы, это тоже было занятием любовью. Прилив уверенности поднял у него в груди, и он с большей силой двинул бедрами вперед, и застонал, вторя чувственному стону, что вырвался у Джеймса. Рука сэра Джона плавно двигалась по плоти Джеймса, и ему нравилось доставлять удовольствие Джеймсу так же, как тело его любимого доставляло наслаждение ему. Полностью охваченный туманом сладострастия, сэр Джон шепнул Джеймсу на ухо: - Мой прекрасный мальчик, я бы радовал тебя день и ночь, если бы мог. Я всецело отдамся тому, чтобы доставить удовольствие тебе, твоему идеальному телу. Ты снился мне, мой дорогой, но ты насколько же ты более восхитителен во плоти... Джеймс вскрикнул и сжал бёдра вместе, доводя наслаждение своего любовника до остроты. Пока Джон предавался первобытному танцу телесного слияния, ему в голову пришла шальная мысль: если бы только этот союз мог принести плоды! Это заставило его плоть пульсировать, и Джеймс застонал, откликаясь на его ощущения. Сэр Джон сознавал, что об этой причуде нельзя говорить, хотя бы потому, что ни один мужчина не способен подарить дитя другому мужчине. Несомненно, такие дикие идеи пришли ему в голову из-за подавленного желания стать отцом ещё одного ребенка, и это должно было пройти... Когда плоть Джеймса в его руке налилась ещё туже, все мысли испарились. Его мир сузился до ощущений, вызванных телесной близостью с Джеймсом. Внезапно Джеймс откинул голову назад, простонал имя Джона и излил семя. Ощущение его освобождения, осязаемое руками, довело сэра Джона до апогея. Он знал, что французы называют это «маленькой смертью», и было легко понять, почему. Его тело было похоже на вулкан, давно забытый, бесконечные времена считавшийся спящим, но теперь извергающий пламя. Сэр Джон тяжело дышал, преодолевая высший пик наслаждения, и впился зубами в плечо Джеймса, чтобы не взвыть от удовольствия. В ужасе он уже собирался извиниться, когда Джеймс снова покрыл его руку брызгами. Измученные и полные чувством насыщения, они прижались друг к другу, едва смея дышать.             Первым пришёл в себя Джеймс, что было, пожалуй, неудивительно. Он ободряюще сжал руку сэра Джона.   - О, любимый мой, ты заставил меня чувствовать себя так великолепно...   Сэр Джон вздохнул с облегчением: - Я так рад, мой прекрасный! Благодаря тебе я оказался на седьмом небе. Они позволили себе некоторое время насладиться чувством завершённости, пока их не начало познабливать. Без тепла тел друг друга холод снова стал угнетающим. Они встали и растёрлись. Сэр Джон подал Джеймсу чистую ночную рубашку, прежде чем надел сам. Ему ужасно хотелось попросить Джеймса остаться, но его снова трясло от нервов. Он чувствовал себя уязвимым, как птенец, пока не вспомнил, что его смелость уже завела его слишком далеко – так почему бы не осмелеть снова? - Прошу, Джеймс, останься... Широкая улыбка Джеймса засияла так, что, казалось, была способна растопить окружающие льды. Он бросился в объятия своего капитана, где ему было самое место и где он оставался бы вечно. Сэр Джон задул лампу, поблагодарив Бога за этот драгоценный дар. Любовь – это благословение, к которому нельзя относиться легкомысленно, и сэр Джон ощущал, что будет ценить это сияющее сокровище всю оставшуюся жизнь.