these wounds won't seem to heal, this pain is just too real there's just too much that time cannot erase
Ее марионетка. Ее кукла. Ее оружие. Ее подарок от отца на день рождения. Ее вещь. Сначала Джун воспринимала Пайлона, как кого-то (что-то) само собой разумеющегося. Он всегда был с ней, неважно, что только потому, что она подчиняла его своей воле. Он спас ее жизнь за ее семнадцать лет более сотни раз, и так должно было быть. Хотел он того или нет. Она — даос, а он — ее хранитель. Так испокон веков принято в клане Тао. Джун впервые осознала, что Пайлон был человеком — живым — когда разделась при нем. Разделась, не задумываясь о смущении, потому что считала Пайлона куклой, и потому что Джун только недавно исполнилось тринадцать. Конечно, перед мальчиками она бы не раздевалась, даже перед младшим братом, но не из-за стыда обнажать тело — просто это не принято в обществе. Но вешалки же Джун не стеснялась? Вот и Пайлона не стеснялась. Но он почему-то отвел глаза, а потом вовсе отвернулся, и только тогда Джун вспыхнула румянцем, впервые осознав, что у нее увеличилась грудь, и что ее детское тело начало меняться. А еще она осознала, что Пайлон это заметил. Тогда Джун ничего ему не сказала, решив, что марионетки недостойны подобных бесед. Она вообще ни разу не разговаривала с Пайлоном — Рен часто общался с Басоном, Джун же держалась от своего духа на расстоянии. Рен мог делать, что хочет — это его решение. Решение Джун было другим.***
Когда Джун было пятнадцать, она увлеклась новой серией детективов. Поглощенная чтением, девушка обычно не замечала ничего вокруг, кроме реальной опасности, но однажды ее отвлек громкий звук с кухни, и, подняв глаза, недовольная слугами Джун вдруг поняла — Пайлон стоит у нее за плечом. Он должен был всегда там стоять, но… она не приказывала. И он не просто стоял. Он смотрел в книгу. — Что ты делаешь? — невольно вырвалось у Джун. — Читаю, — сказал Пайлон. Читает? Джун хотела спросить что-то еще, уточнить, действительно ли он умеет читать (почему-то ей казалось, что он не может ничего, только сражаться и защищать ее), спросить, что он думает о книге (как будто он мог думать!) — но ее зачем-то позвал Рен и Джун временно забыла о Пайлоне. Когда вспомнила — передумала что-то у него спрашивать. Что он мог ответить ей? Зачем вообще разговаривать с марионетками? Что за чушь лезет ей в голову? Но с тех пор, читая, Джун всегда замечала, что Пайлон стоит у нее за плечом, и была уверена — не просто так. Иногда она специально долго не перелистывала страницы с особенно понравившимися ей сценами, и уверяла себя — только по собственному желанию. Не потому, что хотела, чтобы Пайлон точно успел прочесть. Джун не знала, с какой скоростью он читает. Джун знала о нем только то, что он был великим мастером даодандо и что его убили для нее. И все.***
Когда Джун было шестнадцать, они с Пайлоном шли по городу под дождем. Под настоящим ливнем. И увидели котенка, сидящего в коробке на обочине дороги. Кто-то заботливый прикрыл его зонтиком, но еды рядом с котенком не было, и у Джун сжалось сердце от жалости — жестокая к людям, она не испытывала того же равнодушия к животным. Она шагнула к коробке, но Пайлон внезапно опередил ее, присев на колени и взяв котенка на руки. В его больших ладонях тот казался еще меньше, чем был. Джун пробрала дрожь, но вовсе не из-за холодного дождя. Она смотрела на Пайлона с котенком в руках и вспоминала — вот он краснеет и отводит взгляд от ее груди, вот он жадно вчитывается в текст ее любимых книг, а когда она слушала музыку не в наушниках, то ей часто казалось, что Пайлон тоже получает удовольствие от песен. Но он же кукла. Он должен быть куклой! Джун присела рядом с Пайлоном, забыв и мокрой земле, грязи и холоде. Взяла из его рук котенка, и их с духом ладони соприкоснулись. Она хотела что-то сказать, но подумала, что в данный момент Пайлон понимает ее без слов, и не ошибалась. Котенок с тех пор прижился в поместье Тао и стал сытым, упитанным и ленивым котом.***
Джун отчаянно стыдно, невыносимо больно — боль не физическая, но слишком реальна, как будто болит тело, а не душа. Сражение с Асакурой Йо стало последней каплей, точкой, окончательным переосмыслением — толчком к пониманию. Что они наделали? Что она наделала? Эти раны невозможно вылечить. Это невозможно простить. Ее отец убил человека. Не Джун — но разве она поступала лучше, убивая личность Пайлона? Джун понимала это и без боя с Асакурой. Просто когда он озвучил ей все в лицо со своей честной прямотой… когда сам Пайлон чуть не стал злым духом… Джун думала, что никогда не забудет глаза, полные боли, страха и ненависти. Справедливой ненависти. Она сдалась тогда. Сдалась не Йо — себе самой, и поэтому не проиграла, а выиграла. Пайлон мог уйти на небеса. Было бы проще, если бы он просто ушел… больнее, но проще. Это же логично — ненавидеть ее. А Пайлон остался.***
Там, при Асакуре, Киояме, и прочих, недостойных внимания Джун свидетелях, она не стала разговаривать с Пайлоном — только коротко поблагодарила, не более. Но, когда дверь закрылась, и они остались наедине, Джун обернулась к духу. — Почему ты остался? — спросила она. — Я же сказал, — его улыбка, настоящая, человеческая, была очень доброй. Джун никогда раньше не видела, чтобы люди так улыбались. Так… светло. — Без меня вы погибнете, Джун-сама. — Нет, я не о том! — она сердито мотнула головой. — Почему ты остался со мной, зная правду? Зная, как ты погиб? Зная, почему ты погиб? — Это не было худшей смертью, — задумчиво сказал Пайлон. — Я не успел ничего понять. Я… боялся старости. Боялся, что с возрастом начну терять форму, хотя мой учитель и остался столь же силен, но вы ведь понимаете, что я имею в виду? Я не хотел видеть себя стариком, неважно, каким бы ни был сильным. Я боялся, что заболею. Боялся, что получу травму и буду долго умирать, испытывая невыносимую боль. А еще я не хотел умереть зря, просто так. Без цели. — Только не говори, что клан Тао оказал тебе благодеяние! — фыркнула Джун. — Нет, но в каком-то смысле… — Пайлон потер затылок. — Это было не больно и не бессмысленно. И, если я сейчас здесь и разговариваю с вами, то вряд ли это действительно смерть. Скорее… бессмертие. Джун протянула руку, и дух осторожно взял ее ладонь в свою. — Вы не помните, — мягко сказал он, — но, когда вы плакали в детстве, я утешал вас. Вы боялись оставаться одна в темной комнате… я старался унять ваши страхи. Вы не виноваты в том, что клан Тао такой. Все эти годы он держал ее за руку, подумала Джун. Не физически. Но все время. — Не забывайте, что я ваш хранитель. Вы — все для меня. Джун всхлипнула, не выдержав — она привыкла ко всему, но не к чужой доброте. Не к прощению. Не к… нежности. Пайлон больше не говорил ничего, только молча утирал ее слезы.