***
Две трети года Фатуи находились раздельно, разбросанные своим долгом по всем уголкам Тейвата. Царица мудро поступила, потому как они терпеть друг друга не могли. Тем более, налаживание связей с регионами, откуда в последующем необходимо "изъять сердца", было важнейшей миссией. Все они собрались в организации по определенной причине - были настолько жалкими, чтобы снискать внимание какого-то шута из потерянного королевства. Арлекино Пьерро нравился. Он был нелепым, словно сшитым из обломков собственной страны, немногословным, но отчего-то очень комфортным. Мало какой мужчина не вызывал у нее желания тут же свернуть ему голову. Большую часть времени своего она руководила группами шпионов в разные точки Тейвата, и следила за приютом. Детки подрастали, деток было все больше из отдаленных снежных пустошей Снежной, и иногда ей даже казалось, что это хорошее дело. По крайней мере, теперь не ждали убийства по-пьяни в семье, чтобы извлечь оттуда дитя. Нянечки были подобраны туда со стажем членовредительства, некоторой долей воспитательных навыков, с полным отсутствием семьи и мирских обязательств. Арлекино иногда думала, вырастет ли из почвы, что подготовила она, юный наследник, что принесет голову изменницы на серебряном блюдечке. Когда настанет время. Был, вроде... праздник. Миновал год, и подступал на порог новый, и Арлекино нелегкое занесло в столицу Снежной, нарядно обутую и одетую. Снег мешался с теплом рыжих и желтых огней, веретеница румяных людей кружилась на катке главной площади. Прелестное время, чтобы посетить столицу - в другое там или грязь со слякотью, в которой норовишь погрязнуть по колено, или невыносимые ветра. Арлекино остановилась напротив витрины магазина с игрушками. Что-то притянуло ее взгляд, или все это богатство, припорошенное снегом, напомнило ей о голодном детстве. Плюшевые медведи, зайцы с золотистой вышивкой, блестящими пуговками-бусинами. Словно в душу смотрят. Или, например, вот эти куклы фарфоровые. Какой в них толк? У каждой был свой наряд и прическа. Их красиво обведенные стеклянные глаза следили за Предвестницей, что-то неумолимо напоминая. - Юноша, что же вы у витрины ютитесь. Проходите! - позвал ее мужик из лавки, усатый и широкоплечий. В этот год, да и в последующие, Арлекино вдруг стала тратить свою праздничную премию на то, чтобы купить каждому из своих опекаемых по красивой дорогой игрушке. Будь они хоть тысячу раз пушечным мясом на убой, дети есть дети.***
Хоть большую часть года Предвестники почти не сталкиваются друг с другом, есть особый месяц, когда Царица созывает "семью" в столицу страны, чуть ли не принуждая их с друг другом взаимодействовать. Отличное время для того, чтобы проверить коллег на верность идеалам и вышестоящим богам. Но, в то же самое время, Арлекино приходится терпеть эту малоприятную разношерстную компанию. - Ар-ли! - тонко-звонко тянет ноты Коломбина и бросается к ней на шею, как тоскующая голубка. Предвестницы некоторое время кружатся в нелепом подобии танца, - мне было так скучно без тебя в долгой-нудной... ко-командировке. - Мне без тебя тоже, моя хорошая, - надевает улыбку Арлекино. Так уж заведено, что по ролям в постановке Царицы они всегда играют пару. Против самой Коломбины она ничего не имела против, впрочем. Она приятно пахла, была сладко-сахарно безумна и очень мила для отмороженной (не в обиду ее истинному Глазу Бога) убийцы. Такую вполне можно любить. Целовать тоже было приятно, и у них частенько была одна вишневая помада на двоих. Предвестники в преддверии бала собираются у своих карет, сочно щелкающих искрами меж механических сочленений и суставных поверхностей лошадиных копыт. Тройка железных коней выпускает горячий пар, растапливая карамельную корочку льда мостовой. Сегодня они протопчут собой весь центр, от Моховой до Валовой. Вот и Панталоне, их главный богач и казначей, обтянувший черной кожей свои костлявые руки и вытянувший лицо в хитро-лисьей улыбке. Снежинки застревают в дужках его очков, и он то и дело оглядывается на Педролино, его же Пьерро. Коломбина спрашивает, прикасаясь горячими губами к уху - как думаешь, сколько сегодня Панто у нас выпьет, прежде чем начнет петь? Дотторе появляется, словно вырезанный из ледяной глыбы. Без изъяна да сориночки, прикусывающий острым зубом свою бледную губу на ходу — значит, сегодня Срез, который больше всех ее бесит. Сандроне ассистирует ее помощник с ногами, помогая забраться внутрь кареты. Капитано будет позже - или подпирать собой какую-то стенку, собирая восхищенные взгляды, или охранять покой ложи Царицы. Тарталья не создан для таких убранств, да и ему светит первая командировка, но вот он, глаза мозолит. Снега так много, что работники не успевают его расчищать с пеших дорог. Народ весело шагает в сугробы. Его белизна режет глаза - светло, словно днем. - Думаю, бокала три, - говорит Арлекино. Кого-то не хватает. И какая-то черная мушка портит ей прекрасный вид на редкую красоту родной столицы. Она оставляет прелестную Коломбину, чтобы подойти к недочету в идеальной картине мира. Что за чудесная макушечка, сиротски-круглая и маковая, припорошенная несколькими снежинками, словно сахаром посыпанная. Арлекино не сдержалась и от души ее встрепала, стряхивая снежок, и в это получила раздраженные ругательства и острый кулак, целящийся в средостение. Спасибо, рефлексы, что вовремя заблокировала удар. - Я подумала, вдруг ты в сугробе опять застрял, - приветствует Предвестница. - Да ты что? Сейчас сама головой застрянешь, - здоровается Скарамучча. Сказитель раздражал ее больше всех. Шанс его предательства был высоким, и Арлекино никак не могла позволить, чтобы государственную измену совершил кто-то раньше нее. И еще по нескольким другим причинам. Естественно, Панталоне не хочет вписываться в ее расчеты, и начинает петь со второго бокала, опираясь на незыблемую уже лет пятьсот руку Педролино, и затем на нее же заваливается, умоляя себя потанцевать. Не думайте, что он дурак - лучше подумайте, как следует, как удачней назвать того, кто управляет жилой золота в самой сильной стране Тейвата. Арлекино служит Царице, мягко воткнув по иголке предупреждений в базальные ганглии парочке знатных чиновников. На балу танцуют все, и только Царица молча взирает на них из своей ложи, как на очередное представление. Пять лет назад она иногда позволяла себе вальс с Педролино, но с годами тяжкое бремя пропитало подол ее ледяных одежд, превращая царские наряды в кандалы. Арлекино заканчивает свою работу, ест вкусные блины с икрой и сметаной, танцует с женщинами, чьи духи громче, чем их голоса. В общем-то, бал в этом новом году выдается неплохим. Не будет жалко в такой умереть.***
Ближе к похмельному полудню она просыпается, выбираясь из хватки острых коленок, ищет свою утяжку и брюки, расправляет то ли бабочку, то ли бледную моль на своей шее, и отправляется на работу в приют. В этом месяце скупец Панталоне должен был прислать парочку новых нянечек для воспитательных работ, и необходимо их лично проверить. В приюте ее ловит любимица Надюша, и налетают близнецы Ваня с Таней, и, пока их не поймали сотрудники приюта, трутся сопливыми носами о ее специальное “приютское” пальто, причиняя Арлекино сильную психологическую нагрузку. - Как прошло ваше представление вчера, сорванцы? - гладит она Надюшу по голове. Надюша дала сигнал близнецам, и они, как двухголовое животное, одновременно проверили коридоры. Тогда Надюша сунула руки под сарафанчик, туда, где у нее был тайный карман. - Держите, - на свет появились золоченые часы с трогательной фотографии семьи из, верно, Мондштадта, два портсигара, женский медальон и нефритовую подвеска, - больше всего хлопала та, что с часами. Теперь новеньких нянечек заберут? Приятно было получить этот талант в свои руки. Девочке светит место в личной свите если не Арлекино, то у кого-то в высоких рангах точно. Близнецы тоже были хороши, пусть и сопливы. Она достала из специального кармана с особым замком три ириски и сунула в каждый голодный ротик. - Посмотрю, Надюша. А теперь бегите играть. Она направляется на кухню. Замирает в этом сером и осязаемом запахе мокрых тряпок, мутного бульона из а-курица-ли-это, и наблюдает из незаметного угла. Раньше такой метод, как трудотерапию, использовали лишь в приюте для душевнобольных для их последующей интеграции в общество. Но в детском доме без душевной травмы не обойтись тоже, верно? Сидел мальчишка, в веснушках и угрях, нечесанный и смурый. Картошку чистил, видимо, на свой же обед. Над ним в своем крахмальном фартучке, со своими крахмальными ручками замерла треугольная фигурка нянечки. Арлекино поискала в памяти ее имя. - Глазки, глазки ей вырезай, Гришенька, - проворковала эта голубка. - Вырезаю, вырезаю, - бубнит ребенок. Видимо, ему не светит с его неуклюжестью ничего больше лейтенанта. - Гришенька, когда вырезаешь глазки, надо ножичком глубже, - сказала с неустанным терпением нянечка и наклонилась, обнимая его руки своими, - давай расскажу, как лучше будет. Гришенька поднял голову, ожидая совета. - Когда вырезаешь картошке глазки, представляй, что это - врагов, - рассказала секрет нянечка. - Мои? А кто же мои враги, какие могут быть... Качает головой. Арлекино нужно было захватить блокнот, чтобы выставить этой нянечке определенный балл за следующие слова. - Враги госпожи нашей Царицы. А если это враги госпожи — это и твои враги тоже. Ну же, Гришенька, ножом поглубже... Вот так бы сразу!***
Настоящий Дотторе резко показывался на людях, прямо-таки настоящий герой фонтейских готичных романов. Точнее, злодей. В своей лаборатории, обычно скрюченный и рябой, Предвестник вдруг заполонял собою все пространство и двигался, сметая редкого посетителя, как паровоз. И ничего не ронял при этом. Чудо! - Что-то тебя в покое оставили, Фабьен, нехорошо доктору расслабляться, - с порога начала Арлекино и сделала пару шагов навстречу. Дотторе нашелся рядом с крио-капсулой в человеческий рост, заботливо закрытой ширмочкой. Видимо, его спальное место тоже было где-то рядом, на что указывало отвратительно толстое пуховое одеяло и некая горизонтальная поверхность над полом. По долгу службы ей приходилось убивать всяких уродов, и видеть всяких уродов. Если лицо того же Капитано напоминало Арлекино заморскую пережаренную пиццу, то лицо бледного Предвестника совсем не навевало мыслей о еде. - О, Натали! - вскинул Дотторе свои длинные паучьи конечности, - я как раз получил твое милое письмецо с биоптатами. Послушай, я сто раз говорил, что не доктор медицинских наук, чтобы определить причину прыщей у твоих деток... Каждый клон Предвестника, будь он проклят, на свой ляд крючил ее настоящее имя. Сагитальный Срез с явным желанием под кого-нибудь прогнуться или прогнуть, тянул сладкое “и” в конце. Угрюмый, времен своего свежего изгнания из Академии, обожал ей “наташкать”. Затыкались все, как один, только при взятке в виде "раковых шеек”. -Да это не детки, озабоченный, - находит свой любимый вертящийся стул и садится, подъезжая ближе, - это мои на месте покушения нашли. Определи, что это за мелочь в тканях копошится. Глаза, вроде бы, на месте. И не называй так. - Тоже дело врачебное. Лучше бы к деткам послала - укольчик, как говорится, ебнем, повязочку чистую... У всех них есть тайны, вмороженные в землях Царицы до лучших времен. Возможно, с ними они и умрут, так и не расколов лед. Рядом с пресловутой капсулой календарь с днями, что считают, и Арлекино представляет алые волосы, вмороженные в отчаянную вечность под покрывалом. Пусть спит. С Фабьеном и его тайнами под тонким покровом льда Арлекино почему-то было... спокойно. Почти комфортно. - Я не тороплюсь никуда сейчас, - говорит она, - выпьем чаю с конфетами.***
В Скарамучче раздражало, в общем-то, все. Его тонкое тело и тонкие конечности, вроде бы острые и нескладные, как у подростка, но очень аккуратные и приятные глазу. Красивое лицо, которое пошло бы как деве, так и юноше, которое частенько уродовала кислая мина или презрительная улыбка, за булавки приколотая к скулам. Раздражал его голос, его дурацкий акцент, и вездесущность, потому что в первые годы их то и дело сталкивали носами вместе пугать новобранцев. А еще он был чистеньким, иноземным, всем таким, чего не было у Арлекино никогда. Возможно, ей стоило поиграть в куклы в детстве, чтобы в будущем не спать с такой. - Как кота зовут? - Скарамучча закинул острую коленку на ее бедро и указал на вылизывающегося на подоконнике кота. - Толстой. - Толстый. Думать лишний раз вы поленились, да? - рот его изрыгает ругательства, словно искрами брызжет, а не слюной, даже в момент, когда вколачиваешь его в матрас. И между тем смотрит он разморено, моргая в своем кукольном замедленном темпе, как ласковый сонный котенок. -Толстой, - поправляет Арлекино, - в приюте сверчков нашли, будут выводить и делать из них муку. Я пока его держу. -Больше некому, что ли? - смотрит на, и правда, толстого кота, который выглядит вполне себе в духе древнего писателя. Ничего не отвечает на это Предвестница, наблюдая, как чуть дрожит от дыхания кадык под бледной кожей. - Ненавижу его романы, кстати. - Это потому, что там тоже есть На-та-ша? - смешно тянет со своим инадзумским акцентом. - Это... ох, заткнись, не зови так. Куникудзуси. Они обмениваются щипками в адрес друг друга. - Скоро я отправлюсь в Инадзуму, кстати, - вдруг говорит он, мягко моргая, - хочу тебе кое-что оставить. Присмотришь? Ну у тебя и репутация теперь, Арлекино. - Присмотрю. С одним условием, - хочется взять обещание, что предаст он в следующий раз, через раз, только не сейчас. Не после этого сонного и ленного, как толстый кот на подоконнике, утра. Хочется забрать у него хотя бы что-то, но что возьмешь у такого же сироты-актера, как ты? Чуть наклоняет голову, и челка прикрывает изгиб брови. - Я никогда не слышала, как ты говоришь на родном языке. Скажи что-нибудь, хоть обматери, - это поражение, маленькая мертвая моль. Скарамучча придвигается поближе, и Арлекино смотрит на аккуратный разрез его слезных протоков. Зачем божественному созданию способность плакать? - Аnata wa hoshi no yo desu*.***
- Куда вы так спешите? - испуганно бормочет шпионка из ближнего круга, держа “вольер” для электро-феи так, словно Арлекино ей бомбу торжественно всучила. - Я отправляюсь в Сумеру. Напиши всем, кого заинтересует - личные причины. - поправляет не то бабочку, не то бледную моль, приколотую к горлу. Она дрожит, словно в предсмертных судорогах, на ней. - Вы идете за Предвестником, что туда отправлен? - ошалевшая от испуга девчонка совсем потеряла всякие приличия и нормы этикета. - О, нет, - улыбается Наташа, - я собираюсь кое-кого убить.