Автор трогательно обозначает эту работу в коллекции «близко к сердцу».
Комментарий переводчика:
Акутагава здесь такая булочка-булочка, у меня просто слов нет, он в каноне временами тоже бывает вот таким вот милым. Обязательно перейдите по ссылке к оригиналу и поставьте уважаемому автору kudos, он большой молодец и благодаря ему на свет родилась вот такая милота, как эта работа, сначала на английском, а потом и на русском языках.
На самом деле, этот драббл (давайте учтём, что в оригинале этой работы действительно стоит тег «пре-слэш») напоминает мне больше всего именно вот этот стих Дж. Донна, хоть убей не пойму, почему же:
Любовь моя, когда б не ты, Я бы не вздумал просыпаться: Легко ли отрываться Для яви от ласкающей мечты? Но твой приход — не пробужденье От сна, а сбывшееся сновиденье; Так неподдельна ты, что лишь представь И тотчас образ обратится в явь. Приди ж в мои объятья, сделай милость, И да свершится все, что не доснилось.
Не шорохом, а блеском глаз Я был разбужен, друг мой милый; То — ангел светлокрылый, Подумал я, сиянью удивясь; Но, увидав, что ты читаешь В душе моей и мысли проницаешь (В чем ангелы не властны) и вольна Сойти в мой сон, где ты царишь одна, Уразумел я: это ты — со мною; Безумец, кто вообразит иное!
Уверясь в близости твоей, Опять томлюсь, ища ответа: Уходишь? Ты ли это? Любовь слаба, коль нет отваги в ней; Она чадит, изделье праха, От примеси стыда, тщеславья, страха. Быть может (этой я надеждой жив), Воспламенив мои жар и потушив, Меня, как факел, держишь наготове? Знай, я готов для смерти и любови.
Акутагава уже очень давно потерял понимание такого простого термина как «полноценный ночной сон». Всё просто — чем большее время Акутагава позволяет себе спать, тем большее время он позволяет себе быть уязвимым. Да, он спит только в своей квартире, но даже если он спит только в своей квартире, за плотно закрытой на ключ дверью, это не является никакой гарантией безопасности. Откровенно говоря, он не спал ни с кем хотя бы просто в одном помещении, после того, как покинул детский дом, и он позволяет себе спать лишь по небольшому количеству часов за раз. Если бы было возможно, он бы вообще не спал. Он научился существовать на сне всего по три часа в сутки. Это не наносит какого-то весомого ущерба его эффективности, и, конечно, никогда не вызывало у него потери сознания во время заданий или чего-то подобного, такого же нелепого. Поэтому, когда Акутагава открывает глаза и понимает, что его голова лежит на чем-то явно куда более теплом, чем его подушка дома, тревога почти мгновенно пробивается сквозь зыбкую сонную дезориентацию. Он садится прямо, быстро заученно озирается по сторонам. Если противник уже каким-то образом навредил ему… — Доброе утро, — спокойно приветствует Ода. Он сидит на скамейке в парке и не выказывает абсолютно никакой тревоги или же простых признаков беспокойства. — Надеюсь, ты хорошо спал? Прежде чем Акутагава возвращает себе способность ответить на этот вопрос, ему требуется несколько секунд, чтобы обдумать всю ситуацию. Он уснул где-то рядом с Одой? Нет, учитывая то положение, в котором он находился, когда проснулся, он должен был как минимум опустить голову Оде на колени. — Что произошло? Конечно же, что-то явно должно было случиться, чтобы всё окончилось вот так! Он ни за что на свете не стал бы засыпать на другом человеке просто так, это не было для него в порядке вещей, совсем нет. Может быть, атака способностей какого-то другого эспера или.? — После того, как мы закончили тренировку, ты отключился прямо на мне. Я не посчитал нужным будить тебя. Поэтому мы оба всё ещё здесь. Они закончили тренироваться днём, но уже темнеет, а солнце почти село. Ода же не стал бы сидеть неподвижно несколько часов к ряду, пока Акутагава безмятежно спал на нём? Стал бы. Просто потому что это Ода. Акутагава даже не позволяет возникнуть в голове сомнению, он легко может поверить в то, что этот человек сидел в одной позе и дышал через раз, лишь только чтобы не разбудить его. Никто другой не стал бы и заморачиваться. Если бы это был хоть кто-то другой, не Ода, Акутагава ни за что не поверил бы, что позволил себе ослабить собственную бдительность настолько, чтобы уснуть прямо — Вы должны были атаковать меня! Противник бы ни за что не упустил возможности напасть, пока я был настолько уязвим и открыт. — Я понимаю, — спокойно ответил Ода. — Мне всего лишь показалось, что тебе не помешало бы хорошо отоспаться. Акутагава уже почти готов был ответить какой-нибудь колкостью и сказать, что он может работать в своём режиме и прекрасно себя чувствует, прежде чем осознал, что действительно ощущает сейчас себя более отдохнувшим, чем когда-либо за последние несколько месяцев. Он чувствует небывалый прилив энергии, сейчас ему будто хватило бы сил сразиться со всей Гильдией в одиночку и одержать победу или же несколько дней подряд присматривать за неугомонными детьми Оды! Он ненавидит уступать кому бы то ни было, но такая нехватка сна, возможно, повлияла на него чуть сильнее, чем он замечал. — Кроме того, хочешь верь, хочешь не верь, — вдруг очень мягко улыбается ему Ода, — ты действительно довольно милый, когда вот так вот спишь. Так что я не напал бы на тебя в любом случае, даже если бы захотел. Разумеется, факт того, что у Акутагавы мигом щёки становятся краснее самого яркого и алого пламени, какое есть на свете, зависит полностью от улучшившегося после хорошего дневного сна притока крови к голове. На то есть ещё много очень веских причин. И конечно же, в них не входит смущение от того, что кто-либо, что Ода только что прямым текстом назвал его «милым. Акутагава отворачивается и не хочет признавать, что Ода прекрасно успел разглядеть всю палитру красноты на его лице. — Не шутите так. — Я совсем не шучу, — Ода совсем немного наклоняет к плечу голову в задумчивости. — Может быть, мне следовало сделать несколько снимков, чтобы после я мог предоставить их в качестве доказательств… — Я больше никогда не ослаблю рядом с вами бдительность, — раздражённо фыркает Акутагава. — Это всё не должно было случиться с самого начала, и я не собираюсь никак обсуждать это с вами. Спустя всего две коротких недели Акутагава снова просыпается и обнаруживает себя, лёжа головой на коленях у Оды. Фотография, которую с готовностью демонстрирует ему Ода, максимально, насколько это возможно, далека от хотя бы чего-то общего с понятием «милый». Там просто спящее лицо. Спокойный, умиротворённый, беззащитный, но не милый! Это, кажется, с Одой что-то просто не так.