Этого никогда не должно было случиться

Съемки. Кажется, что когда человек много где начинает сниматься, то через некоторое время он устает от всего этого. Что на площадке его можно встретить со скучающим выражением лица, попивающим свой кофе, а затем уныло подставляющим своем лицо визажистам. Арсений мечтал о таком. Вернее он мечтал, что когда-нибудь у него будет такое количество съемок, чтобы он мог позволить себе устать от этого, а не чуть ли не подпрыгивать от напряжения, ожидая, что вот-вот он окажется на публике. Арс мог бы сказать, что он был в прекрасном настроении. Пробежка, сытный завтрак и вновь на работу. Туда, куда он действительно хочет идти и где ему искренне нравится. Ему бы хотелось соврать, что он не понимает те встречающиеся ему серые и унылые лица без интереса и желания, едущие на свои работы. Но когда-то он тоже был на их месте, и то, что сейчас он наконец-то там, где должен быть, зажигает в нем дополнительный фитилек. Омрачает его утро только одно: мысли об Антоне. Он не знает, как тот будет реагировать, боится, что из-за него настроение будет испорчено у того, на кого взглядов обращено зачастую больше всего, боится, что является виноватым в этом и также боится, что все поймут, что виноват в этом он. Получался какой-то замкнутый круг сансары, из которого выйти невозможно. Еще сложнее то, что он не может не загоняться по этому поводу, он много чего наговорил Антону и действительно вел себя с ним как с несмышленышем, а не как с равным себе. А с учетом того, что Антон в их компании всегда ощущал себя младшеньким, можно было представить, что ему это не понравилось. А значит, злится у того больше причин. Отпустить ситуацию Арсений смог, только когда его машина припарковалась возле работы. В голове неожиданно возникла мысль, которая звучала «будь, что будет». Бессмысленно было сейчас пытаться строить теории, когда все уже было запущено им самим. И, может быть, к лучшему? Не всю жизнь же ему скрываться от честных разговоров. Хотя Арс предпочел бы всю жизнь бегать, лишь бы не сталкиваться с реальностью, как лицу запойного алкаша с асфальтом. Жестко. Арс залетает в рабочее пространство, здоровается и бросает взгляд на Антона, который приветственно поднимает ему ладонь, бросив короткое «привет, Арс» и быстро посмотрев на него в ответ, продолжает печатать что-то в телефоне. Арсений даже слегка спотыкается от такого неожиданно спокойного и почти равнодушного приема. Следом за ним залетает Позов, и он удостаивается от Шастуна такой же реакции. Правда, отмечает это только Арсений, и радуется тому, что не находит к себе какого-то особого отношения. Словно и не было дня, когда Попов подвозил его. Тут в мысли Арса включается Позов, который, не стесняясь в выражениях, делится тем, как какой-то урод его подрезал и как из-за него он чуть не попал в крупное ДТП. Гримеры, Антон и появившийся в дверях Стас, все проникаются сочувствием к нему. И Арсений под влиянием момента рассказывает, как его недавно тоже знатно подрезали. Плавно все это перетекает в разговор про неадекватных водителей на дороге, пока в дверях не появляется Матвиенко. И ситуация обостряется, потому что Матвиенко больше относится к тем людям, которые могут подрезать. Страсть к быстрой езде у него от природы. И неожиданно Арс и Антон, отложивший свой телефон наконец-то в сторону, перебивая друг друга, рассказывают, как однажды Серега чуть их не угробил. Пару раз они сталкиваются взглядами, но за эти два коротких мгновения Арс чувствует, как вся его напряженность сдувается как воздушный шарик, хотя и не с таким же звуком. Воодушевленный он теперь спорит и шутит так, словно на него смотрят не его друзья, гримеры, а огромный зрительский зал, ожидающий, какую еще странную фразу выудит его мозг. Арс понимает, что это не все, что сейчас — это всего лишь сейчас, что этот момент закончится, и Антон все еще может быть зол на него, обижаться, но пока ему спокойно от того, что их выступление должно пройти успешно, потому что все заряжены на успех. Их ждут, Арс сможет наконец-то покрасоваться под камерами, а уж там они с Антоном всегда находят общий язык. И даже если тот будет как-то на него обижен, то он обязательно рассмеется над его шутками, потому что так было всегда. Ведь так? *** Моторы идут друг за другом, как и дни съемок, и во всей этой суете как-то забывается то, что посвященных в его тайну стало на одного больше. Арсений умудряется только постфактум фиксировать, как его постоянно выбивает с тропы «друга-гея, следящего за своими жестами и действиями дабы не смутить друзей-натуралов» на тропу «тактильного монстра», который просто обязан пару раз хлопнуть кого-то по плечу или лишний раз дотронуться. И ладно бы просто кого-то, но попадает и Антону. Тот вроде бы реагирует как обычно, ржет с его шуток, если она окажется достаточно смешной, или же просто игнорирует эти жесты. Но не так, как будто их вообще нет, а как всегда — словно и не было того разговора. Останавливают в такие минуты Арсения выразительные взгляды Сереги. Правда, и получается это редко. Тогда приходится растягивать сценку, чтобы не убирать руки внезапно, как будто он засмущался своих же действий. Все-таки главное в этой игре на одного зрителя — это правдоподобность. А в ней Арсений как никак разбирается. Между моторами и съемочными днями поговорить по душам никому не хочется. Все обсуждают вещи, которые не вызовут большого эмоционального отклика. Потому что прецеденты были, когда кто-то из них рушил на один или пару дней друг другу настрой, и потом концерты получались плохими. В отношении других передач вроде «Громкого вопроса» — это не распространялось. Там пассивную агрессию высказывать было можно, потому что расплата — осуждение фанатов и выговор со стороны команды. Это, конечно, если неудачно, а если удачно, так это становилось частью шоу. С концертами так не получалось. Да и к тому же то, что их лица, действия, слова и в некотором роде мысли будут запечатлены на долгое время на пленках, а дальше пойдут в сеть, приводило их к мысли, что концерты для моторов лучше не портить. Это в некотором роде их портфолио, да и репутацию канала, который вытянул их на новый уровень, не хотелось подмачивать. Пару раз Арс даже ловил себя нам том, что они с Антоном глаза в глаза спорят о какой-то ерунде, и оба не испытывают неловкости. В такие моменты в голове зарождалась токсичная во всех отношениях мысль, что ему следовало рассказать о себе давным давно. Потому что вот сейчас он сидел перед человеком, который продолжал относится к нему также. И если бы тот каким-то иным образом начал воспринимать Арса, то это легко было бы прочитать — у него всегда все на лица написано. Чертово выразительное лицо. Токсичность этой мысли была сродни эффекту от радиоактивных веществ. Сначала сильная доза — в аналогии Арсения это было тем, что он перманентно начал испытывать вину за свою скрытность, за нежелание поделиться важной информацией со своим другом, из-за чего подорвал его доверие к себе. А затем, когда распад произошел, оставалась та самая малая доля, которая не выведется теперь долгие-долгие годы. А именно осознание того, что он усложнял все эти годы то, что уже давно мог упростить. Зародилось это ощущение ближе к концу моторов, и Арс даже был напуган из-за него. Он всегда в своей жизни был человеком, который все продумывает наперед, специально немного усугублял все ситуации в своей голове, чтобы ему легко было выпутаться из них, даже если все совсем шло не по его плану. Обратной стороной этого было то, что он зачастую со своим трезвым мышлением оставался в дураках. Все оказывалось не таким страшным, и когда в его голове все кричало о том, что он сделает еще один шаг и будет пропасть, на самом деле до пропасти было еще далеко. Впрочем, моментов, когда он тормозил аккуратно до пропасти, тоже хватало. Поэтому Арс хоть и ругал эту истерию, все же не мог не признавать ее полезности. Жизнь, как всегда, состояла из выборов, которые вели к неопределенным исходам. «Переменные бесконечны, точность неизвестна». Однако перед самом концом съемок он окончательно успокоился. Эти эмоциональные качели потеряли в амплитуде, но приобрели в изощренности. Арс приходил на работу — радовался, что Шаст не игнорирует его, уходил домой и строил теории о том, не происходило ли под его носом того, что он не замечал. Не было ли это затишьем перед бурей, после которой его жизнь никогда не будет прежней? Впервые за долгие годы он действительно не способен был просчитать предстоящее. И сделать Арсений ничего не мог, оставалось, как бы это банально не звучало, плыть по течению. После того, как съемки закончились, у них была организован междусобойчик. Ничего лишнего и крупного, просто небольшая передышка для команды, которая подготавливала их и саму студию к экрану. Этакий способ весело провести время вместе прежде, чем они расстанутся на большой период, в ходе которого у одних будут совершенно другие съемки и другие люди, с кем им предстоит работать, а самой творческой группе четверки придется разъезжать по городам с концертами, чтобы развивать свое мастерство и зарабатывать деньги. Причем распланировано все было так, что времени на реальный отдых после съемок было катастрофически мало. Отчасти, поэтому тусовка, где можно выпить и потанцевать без каких-то чужих глаз являлась для парней редким способом действительно убрать контроль. Димка и Антон, уже выходя с последнего мотора, четко заявили, что обязательно напьются. Сергей на это лишь пожал плечами, а Арсений усмехнулся. Обещание «гудеть» из уст его друзей было своего рода локальным мемом. Ни Позов, ни Шастун до состояния невменяемости на таких встречах не напивались. Точнее, они никогда не добирались до этой стадии, потому что тупо уставали еще на этапах раньше. Сам Арсений со своим ЗОЖ пить много не собирался. Хотя хотелось. Но организм, хорошо знающий свои установки, гарантировал, что и пары бутылок чего-то слабоалкогольного ему вполне хватит, чтобы расслабиться и на время забыть драмы, а еще неплохо потанцевать. *** Арсений сидел на диванчике и смотрел, как Серега отжигает на сцене. Он почему-то улыбался, хотя и сам не мог назвать причины этого. То ли простой общий бешеный настрой вместе с музыкой отдавался так в его сознании, то ли окончание съемок и еще один закрытый гештальт делали свое дело, то ли во всем был виноват алкоголь и недавний пусть и вполне обыденный для него успех на сцене, где он отплясывал под какую-то старую добрую попсу. Правда, вероятнее всего, дело было во всем этом сразу. В таком блаженном настроении Арс не сразу заметил, что рядом с ним совершенно неожиданным образом материализовался Шастун. В его голове это почему-то тут же начало ассоциироваться с фильмом ужасов, хотя со стороны все выглядело наверняка более чем обыденно. Коллега просто подходит к коллеге и садится рядом. На рядовой вечеринке. Осознав, что Арсений сам ищет подозрения там, где их быть не может, он пытается расслабиться. И алкоголь в этом плане действительно хороший друг. Отпускает мысли почти как священник грехи своей индульгенцией. Он потягивает еще немного какого-то сладкого пивного напитка, даже не цепляясь, что именно у него в руках. Шастун пододвигается к нему поближе и затем негромко, но с чуть более повышенным тоном из-за шума музыки говорит: — Арс, можно с тобой поговорить? Улыбка на лице Арсения застывает. Потому что если он ее снимет, то наружу полезут все эмоции разом. И ни ему, ни Антону этого уж точно не надо. Попов снова решает это за себя и за друга, но да простит его Сережа — в этом случае иначе поступить нельзя. Почему-то сейчас ему как маленькому мальчику в детстве хочет сбежать. Он будто натворил каких-то глупых вещей, и теперь, когда час расплаты перед родителями настал, другого выхода в этой ситуации не видно. Ребенок внутри него уверен в своем решении, но Арс со своего роста и со своих годов видит, что это не поможет, а значит ситуацию нужно встречать лицом к лицу. Ну или хотя бы лицом к танцполу. — Да, конечно, — произносит он, отмирая и мысленно молясь, чтобы Шастун списал его заторможенность на алкоголь. — Мы с тобой тогда не договорили, — Антон мнется, даже несмотря на градус, ему неловко говорить об этом, и в другой истории Арс бы, наверное, этому бы порадовался. — В машине. Арс бросает короткий взгляд на Антона, и тот почему-то тушуется. Опять же, это могло бы считаться признаком успеха, что Антону этот разговор дается тяжело. Но Попов уже давно оставил мелочность, поэтому от волнения Шаста, тоже испытывал себя некомфортно. Высокий уровень эмпатии, черт бы ее побрал. — Да? Арс отзывается непринужденно. Ему не хочется давить, не хочется высказывать каких-то агрессивных позиций. В какой-то степени он готов к разговору, потому что примерно он представляет, о чем его могут спросить. Правда, этот список составлен на тот случай, если его будет спрашивать кто-то другой. Потому что Антон хоть и обладал определенной степенью предсказуемости, все равно мог повести в ту сторону, в которую никто другой повести бы даже не подумал. А он еще его, Арсения, считает странным. Попов бы усмехнулся, но не мог. — Как давно ты понял? — Антон произносит это негромко, но музыка все равно не глушит его голос, потому что они сидят в том месте, где она уже не так сильно ударяет по перепонкам. — Не знаю, — Арс отвечает честно. — Я всегда таким был. Просто в детстве ты быстро понимаешь, что отличаешься. Но я в принципе был нестандартным ребенком. Поэтому первое время казалось, что это часть моей нестандартности. Потом, что со мной что-то не так, потом снова то же самое, что и когда чувствовал ребенком, но с большим пониманием, кто я есть. — Арсений ловит взгляд Шастуна, который смотрит на него внимательно и даже как-то трогательно и спокойно отворачивается обратно, потому что тайны лучше выдавать, не показывая глаза. — Ничего особенного там не было. Без каких-то диких драм. — Ты ведь был женат, как она… Арс фыркает, прерывая речь Антона: — Там тоже все обыденно. Не хочу это обсуждать. Честно. Не хочу. Могу сказать, что все было как у всех. Были молоды, глупы. Развелись из-за этого. Сначала я считал, что она во всем виновата. Потом понял, что и я еще тем уродом был. Сейчас отношусь к этому как вполне рядовому примеру молодого брака. Редко, когда в юном возрасте люди вступают в брак, понимая, что именно им нужно друг от друга. С браком вообще не стоит торопиться, если уж тебе так хочется знать мое мнение. Антон рассеяно рассматривает кольца на своих пальцев — краем глаза фиксирует Арсений. Попов доволен. О браке сказал ровным счетом ничего. Не то, чтобы там были страшные тайны, которые сводили бы его с ума и по сей день. Но и рассказывать всю правду тоже не хотелось. Да и Антону это было не нужно. — А первым был мужчина или женщина? — Антон задает этот вопрос, продолжая смотреть на свои длинные худые пальцы. У Арсения от изумления сердце делает какой-то нереальный кульбит. Вот уж такого вопроса он точно не ожидал. Первые два шли по списку друг за другом, а этот… этот не должен был задавать Антон. Это было почти что разломом реальности. Такой вопрос логичнее было ожидать от любовника, но сейчас рядом с ним сидит и задает его именно Шастун. — Какая разница? — спрашивает Арсений. В тот же момент он мысленно хлопает себя по голове, понимая, что упустил шанс прицепиться к словам, а в чем именно первым? Действительно, вариантов было много. Но почему-то его мозг даже не стал пытаться интерпретировать это как-то иначе. И Арс не был уверен, что еще не поздно перевести это в тему первого поцелуя, а не первого секса. Антон поворачивает к нему голову, и в его глазах читается железобетонная решимость, от которой уже теряется Арс. Он понятия не имеет, чего же ему заготовил его друг, и от этого становится страшно. Да и все идеи, как избежать скользкой темы секса, уносятся как тараканы из-за включенного света. Арсений молчит. Он уже мысленно приготовился отбрехиваться на любой аргумент, который услышит, опять скользить по льду «полуправды-полулжи», хотя и сам не понимает, зачем ему это надо. Вопрос-то в сущности простой. Другое дело, что он не хочет, чтобы Антон узнал о нем еще больше личной информации, о которой он пока сам не хочет говорить. — Знаешь… — слегка протягивает Антон, погруженный в какую-то свою мысль. — …ты так часто спрашиваешь «какая разница», что я стал перед любым личным вопросом к тебе, задавать его сначала себе. И если что я действительно хочу узнать что-то, то я начинаю думать, как аргументировать это тебе, почему я хочу это знать. Потому что иначе ты соскользнешь с темы, так и оставив меня с моими вопросами. Словно ты мне говоришь «хорошая попытка, но не в этот раз». Арс снова растерян. И даже не из-за того, что выпившего Антона хватило на эту фразу. Больше всего его потрясло то, что она звучит так выверено и правильно, что становится понятно, что это не какая-то внезапно родившаяся в голове мысль, пришедшая ему здесь и сейчас и так удачно обосновывающая происходящее. Это то, о чем он думает и как чувствует уже давно. И это выбивает из-под ног почву сильнее чем какой-то прием из боевого искусства. — Женщина. Попов никак не комментирует сказанное, ничего не добавляет, потому что его только что атаковали его же оружием. Семантически вынудили быть честным. Антон же, несмотря на сказанную недавно фразу, будто уже и забыл ее, осмысляет теперь ответ и явно придумывает новый вопрос. Или не придумывает. Вдруг он тоже составил в своей голове список и тоже отмечает галочки, о чем можно еще спросить. На этой мысли Арс подозрительно смотрит на Шастуна, а тот как ни в чем не бывало задает следующий вопрос: — А женщины или мужчины чаще? Этот вопрос хотя бы логично вытекает из предыдущего, и он Арса бесит. Поэтому и соврать в нем легче: — Женщины. Антон не удивляется и кивает этому. Видимо, тема с бисексуальностью ему ясна, и сейчас вопросы могут пойти из разряда «в отношениях ли сейчас Попов». Так во всяком случае представляется все Арсению. — Арс, а это больно? Арсений обескураженно поворачивает голову. Антон смотрит на него опять этим трогательным детским взглядом, а Попов не понимает, как этот вопрос вообще мог прийти в голову этого ребенка. Шастун смотрит на него так, словно перед ним голубь со сломанным крылом, котенок с подбитой лапкой. В этом взгляде читается жалость, но не та, от которой становится неприятно, а именно та жалость, что сродни милосердию или доброте чистой души. И Арс снова проклинает себя, что не считывает в этом никакого другого смысла. Хотя может. Но та фраза вкупе с детским выражением лица даже не позволяют ему отшутиться, как он обычно бы сделал в такой ситуации. Те слова Антона вызывали в нем вынужденную откровенность. И хотя Арс может врать в ответ на все эти вопросы, за большую часть лжи ему придется отвечать, потому что всю он ее сейчас точно не запомнит. — Кому как, — говорит Арсений. В его голове ярко проносятся картинки своего секса в разных положениях, но все они являются лишь плодом его воображения, потому что подсмотреть, как все это происходило он смог один или два раза, когда встречался с каким-то эксгибиционистом, любившим зеркала настолько, что встроил их в доме где попало. Арс тогда, пребывая у него в гостях и наталкиваясь на свое лицо, периодически пугался, что на него пялит какой-то незнакомый мужик с самых разных мест. Привыкнуть к этому он так и не смог, да и не потребовалось, все быстро закончилось. На этом момент его пробивает на смех, на короткий смешок, который Антон встречает почти обиженно. Но Арс в жизни ни с кем никогда не поделится информацией, что пришла ему в голову данный момент. — Так все же? — настойчиво уточняет Антон, хотя по его лицу видно, что он и сам не понимает, на кой ему это. — А сам как думаешь, Шаст? — Арсений пытается навести интерактивчик, но быстро бросает эту идею, видя, что на него уже обижены из-за нерассказанной «шутки». — Сначала — да, потом привыкаешь. — Это он специально говорит без задумчивости, чтобы не смущать Антона, но в конце все же добавляет. — Все зависит от позиции. Но вообще да — это больно. На лице Шастуна загорается легкий румянец. И Арсений смотрит на него удивленно, потому что его друг не из тех, у кого на лице легко появляется краска. По всей видимости, он сумел его сильно смутить. Или просто грим подтерся. Арсений не знает, какой дальше может последовать вопрос. Ему не хочется посвящать в детали своего секса с мужчинами. Потому что Тоху явно будет интересовать именно эта тема, ведь с женщиной он и сам все знает. А послать его на всем известный сайт тоже нельзя, потому что… Потому что перед ним сидит ребенок, которому лучше говорить все так, как есть, самому, а иначе он пойдет изучать не туда и поймет что-то не то. В отношениях с детьми нужна честность. Арс невольно бросает взгляд на Сережу — тот наверняка бы сейчас его отчитал за такие мысли. Наверное, Арс бы продолжил самокопания по поводу того, что он опять считает Шастуна ребенком, но тот неожиданно и ведет себя таким же образом. Под впечатлениями от того, что его друг может испытывать боль во время секса, Антон тянется к нему и обнимает, утыкаясь лицом в грудь, подставляя Ару свою кудрявую макушку. Попов эту пытку не выдерживает. В его голове все это выглядит так нежно и сладко, что ноют зубы. Он слабо проводит по волосам друга, понимая, что совсем не на такой разговор он рассчитывал, понимая, что он, сам того не понимая, внутри позволил себе посчитать Шастуна негодяем, который будет на него обижаться. А тот вместо этого как ребенок подошел к дикому раненому зверю и обнял, проникаясь этой болью. Арсений осознает насколько он был неправ почти во всем, что думал и делал, но в одном он был прав точно, что Антон другой. И эта мысль больше подходящая для вывода подростка-персонажа в романтической книге заставляет его испытать стыд и при это огромный прилив нежности. *** На них никто особо не обращал внимание. Антон пообнимал его какое-то время, а потом оторвался и вновь продолжил расспросы. На этот раз они были более легкими, как для Арсения, так и для Антона. Все шло, как по программе. Тут тебе и вопрос про то, одинок ли Арс сейчас. На это Попов спокойно ответил «да». И ни разу не соврал причем. Дальше все тоже традиционно. Чуть-чуть о родителях, чуть-чуть о сложных студенческих годах. Арсений и сам не понимал, как легко его, оказывается, вывести на откровенность. Достаточно лишь пожалеть его. Хотя, нет. Чего лукавить. Достаточно понять его. И Антону это удалось. В какой-то степени. В полной мере Арсений и сам себя не понимал, поэтому и не рассчитывал на что-то такое от других. Он и сам не заметил, как его друг заснул прямо у него на плече, когда пытался что-то рассказать еще. Это произошло так быстро, а Арсений настолько погрузился в себя, что смог пропустить этот момент. Однако, заприметив этого, он остановил свой рассказ и посмотрел на ребят. Большинство уже были в том же состоянии, что и они. Преимущество подобных посиделок, что они не обязывали всех тусить до бесконечности, как будто на них смотрят. Нет, все были уставшие, и поэтому алкоголь лишь дополнял эту картину успешного дня. Рядом с их диванчиком так никого и не появилось. Арсений видел, как Серега пару раз хотел подойти к ним, но, судя по всему, находил ситуацию для себя удовлетворительной, поэтому не вмешивался. Или он просто доверял Попову? Такое ведь тоже возможно. Арс бы и сам себе сейчас преспокойно доверял, наверное, потому что со стороны он, скорее всего, выглядел как слегка обалдевший, но пресытившийся жизнью кот, довольно разлегшийся на своем лежбище. Антон слегка сопел, и это напополам со происходящими перед глазами Арса создавало впечатление домашнего уюта. Пусть не такого, который появлялся при его возвращениях домой, когда мама готовила что-то специально к его приезду. Но все же было в этом что-то правильное. Под градусом хотелось, чтобы это все длилось как можно дольше, но оно определенно так не могло. Сейчас Арсу нравилось, что никто из его друзей и коллег не собирался здесь искать двойного дна. Ни в их разговоре, ни в том, как Антон вел себя во время того разговора. Ни в чем. Они не были под камерами, под пристальными взглядами фанатов, что создавало комфорт. Даже Сергей, кажется, смирился, с тем, что Арсений будет по-своему открывать истину другому своему очень близкому другу. Хотя Арс чувствовал, что напрасно так гонит бочку на Матвиенко. Тот знал его слишком давно и просто беспокоился. Арсений хмыкнул. Да уж, алкоголь действительно делал все проще. Нет ничего странного, что ему так легко поддаются и склоняют перед ним свои головы, а затем и отдают жизни. Правда, Арсению не нравилось жить в дурмане, поэтому вдруг с холодной расчетливостью он подумал, что этот момент тоже навеян зеленым змием. Подумал, чтобы не слишком высоко подыматься в своих грезах над землей и потом не падать оттуда с этой вышины. Потому что это было бы очень и очень больно. Но тут на его плече завозились, и Арса снова заплеснуло волной нежности. Какой же ребенок перед ним был, какой наивный порой взгляд на жизнь он транслировал. Ему бы самому спуститься до такого уровня. Или подняться. Что он на Шастуна наговаривает, в самом деле? Может быть, это куда большее просветление, чем его циничные взгляды и рассуждения? От собственных мыслей Арсения отвлекла фигура, возникшая на их празднике жизни внезапно, из-за чего вся реальность посыпалась. На ее приход отреагировали радостными возгласами, а затем жестами указали на Арсения. Точнее, не на него. Просто их прицел был смазан. Целью пришедшей был Шастун. Иру заметно издалека. Она пришла в обычной одежде, явно не собираясь задерживаться, но выглядит она при этом очень здорово. Арсений даже мысленно одобряет выбор Антона, хотя и не понимает, зачем он это делает после стольких лет знакомства. Наверное, все то же тлетворное влияние алкоголя, заставляющее его оценивать чуть больше, чем ему позволено. Она быстро подходит к ним, и Арсений ей искренне улыбается. Хотя он не был уверен, что не встретил бы сейчас с блаженной улыбкой даже своего самого страшного врага. — Привет! — говорит она ему не слишком-то радостно, но Арс понимает, что дело здесь не в нем, причина ее тревог лежит на его плече. — Он так сильно напился? Девушка произносит это с сожалением, и внутри Арсения поднимается легкое негодование. Даже мужской солидарности здесь не требуется, поэтому он честно заявляет: — Он не напился, просто очень устал. Взгляд Иры просветлел. И Попов с ней более чем согласен в этом. Слишком много алкоголя — это вредно. Его радует эта забота, он, наверное, бы многое отдал, чтобы кто-то также сокрушался, что он перепил, и чтобы кто-то также бережно доставил его до дома в целости и сохранности. Мужчины в этом смысле в большинстве своем такого отношения к Арсу не проявляли. Осознав, что он сбился с мысли и сейчас из-за этого небольшого загона его мозг попытается затянуть его в болото самобичевания и жалости, Арсений предлагает девушке помощь, по доставке парня до машины. Но она благородно отказывается и расталкивает Шастуна. Тот смотрит на них спросонья и совершенно не понимает, что происходит. Осознание настигает его медленно, и на его лице Арс крупными буквами читает, что тот вспомнил про события этого вечера и в том числе про их разговор. Под эти воспоминания его и утаскивают за собой. Арсений же быстро кивает им на прощание и переключает свое внимание на то, как Позов с кем-то спорит за футбол. Краем глаза он видит, как Антон и Ира ковыляют до выхода, прощаются со всеми. А затем занавес. Точнее так должно было быть. Но в действительности Арсений остается со своими мыслями наедине, на этот раз по-настоящему. Он остро ощущает, что его плечо потеряло тот груз, который без зазрения совести покоился на нем, а также то тепло, которое совсем не напрягало его, несмотря на довольно высокую температуру в помещении. По контрасту это должно вызывать ощущение неправильности происходящего, желание вернуть все на круги своя, то есть Шаста на его плечо, но в реальности ничего такого нет. Арс просто сидит и смотрит, анализирует, что слишком стар для всего этого дерьма. И если от другого человека ему слышать про свой возраст неприятно, то от себя это воспринимается, как самобичевание обыкновенно. По какой-то дурацкой традиции мозг пытается его склонить туда. Но Арсений умный, он умело обходит эту ловушку своего сознания, нейтрализуя ее алкоголем и идет дальше в глубины глубин. Хотя со стороны это, наверное, выглядит, как будто он засыпает. Последней мыслью, которая бьется в его голове как обессилевшая птица в клетке, это мысль: «Я ведь не засыпаю?»