Я в смерть бывал мучительно влюблен,
когда во мраке слушал это пенье,
я даровал ей тысячи имён,
стихи о ней слагая в упоенье.
***
Я сидела на тускло-освещенной кухне, разложившись на двух стульях. Глаза блуждали по зеленым фасадам, холодильнику, увешанному магнитиками, моим обмякшим, безжизненным рукам. Наверное, со стороны я смотрелась бы как ненормальная наркоманка — синяки под глазами, грязные волосы, обветренные губы. Вытаращилась как долбанутая на банку малинового варенья. Хах, простите, я просто не могу по-другому. Эта безысходность меня просто убивает! Я убила целые сутки, тупо пялясь в одну точку, старательно отгоняя все свои мысли. Это вообще так странно: я сижу и пишу это непойми кому, когда мне осталось, может, пару дней. У меня не было сил посмеяться, но это слишком забавно. Обстоятельства сложились прекрасно! Родители оттолкнули меня совсем вовремя, за анализами, ничего не подозревая, в тот день я тоже отправилась сама.***
Сутками ранее
Я забежала в белоснежный кабинет, запах спирта ударил в нос. Попутно роясь в сумке я достаю помятый листок и протягиваю врачу. — Я не знаю почему вы волновались и отправили меня в категорию «в срочном порядке», но медсестра сказала, что никакого отравления нет, — провозгласила я, попутно сев на стул и глядя на доктора. Мою радость он, похоже, расценил как глупость. Поправляя на носу очки он взял в руки мою карточку. — Ты жаловалась на головную боль в течении трех месяцев, в последний из которых тебя жутко тошнит, — он поднял брови. — Да, но никакого отравления нет! — повторяю я, предвкушая посиделку с подругой в ресторане. — И ты наивно полагаешь, что если отравления нет, то все в порядке? — нахмурился он, рассматривая мое лицо. — Но анализы показали… — Если у тебя опухоль головного мозга, анализы ничего тебе не скажут! — он впервые повысил голос и отдал мне мою карточку. В его глазах можно было увидеть нескрываемое сожаление, но к чему оно? Увидев мой вопросительный взгляд он продолжил: — Я выписал тебе направление на рентген головного мозга, — я забрала карточку, чуть не выронив ее из рук. — Сейчас. — добавил он твердо. Выходя из кабинета я оттолкнула все плохие мысли подальше. Единственное, что на тот момент стоило моего сожаления это то, что я не попаду сегодня в ресторан. Отравления нет — и это значит только то, что все хорошо, но явно не то, что у меня опухоль головного мозга. Глупости. Я поморщилась.***
— Я предупреждал и больше не могу оттягивать момент. У тебя рак головного мозга, — неутешительно сообщил мне он, а я выпучилась на него, все еще не понимая происходящего. Это шутка? Это сон? В кабинет зашел хирург, рассматривая снимки и кинул их доктору. Встав прямо напротив меня, оперевшись на стену, он подождал, пока тот все тщательно изучит. Еще совсем молодой. Вряд ли в этой больнице мне сделают нужную операцию. — Четвертая стадия, — не смея ждать больше, озвучивает он. Доктор потрясенно кивнул, а я жду продолжения. — Третья степень злокачественности? — уточнил мой врач, и я перевела на него взгляд. Это единственное, что я вынесла за этот долгий день и единственное, что я поняла. Третья степень злокачественности — это определенно очень плохо. — Неоперабельна, — подтверждает хирург тихим голосом. Когда они перестанут говорить загадками? Насколько все плохо? Я сглотнула ком в горле, отгоняя ужасные мысли. Бросив на меня последний взгляд, хирург вышел, оставив нас с доктором в полном одиночестве. Тот, видимо не желая затягивать ответил на мой немой вопрос: — Мы не сможем вылечить ее. Продлить тебе жизнь — возможно, если это тебя не убьет. Но это стоит дорого, — предостерег он. Не желая этого слушать я на ватных ногах подошла к двери и прежде чем ее открыть тихо прошептала: — Сколько?.. — Может быть месяц, два… На глаза навернулись слезы и я выбежала из кабинета.***
Я сидела на кухне и вспоминала отрывки этого разговора. Ноги я переместила на стул, под себя, и они начали болезненно ныть. Тошнота подступила к горлу, в глазах потемнело. Голова скоро взорвется. Сколько мне осталось? Месяц, два? Или, может, пару дней? С каждым вздохом я чувствовала себя хуже и хуже. Вернулась домой я такая же пустая, как сейчас. Единственное, что меня заботило, это не позвонит ли врач папе, и не вернутся ли он домой. А мама не вернется? Может, она меня и бросила семь лет назад, но если она вернется? Просто не хочешь усложнять себе жизнь пустыми разговорами, да? Не хочешь показаться слабой? Ты хоть подумала, что из-за тебя произойдет с родителями?! А, да, конечно, не подумала. Что я сделала когда узнала, что умру? Написала завещание, отправила деньги в фонд поддержки больных или задумалась о благополучии любимой собаки? Ничего. Я просто сидела здесь и не позволяла мыслям и чувствам пробраться в мою голову, обещая и обещая, что еще чуть-чуть и я обязательно начну действовать. Потому что так легче тебе, чертова эгоистка? Я ничего не сделала. Потому что знаете что? Это больно. Знать, что ты ничего в своей жизни не добилась из того, что хотела, и вот так умираешь. Это невыносимо. Невыносимо так же, как и то, что если я неосознанно подумаю о чем-то прямо сейчас, я не смогу это остановить. Я увижу проблемы, которые все это время находились у меня перед глазами, которые я упорно не замечала. Я сделаю необдуманный поступок, он приведет к катастрофическим последствиям и мне будет невероятно больно. А я этого не хочу. Я не хочу чтобы было больно! Неужели я и правда все это заслужила? Конечно заслужила. Сделай же хоть что-то хорошее, хотя-бы перед смертью и переставай думать только о себе! Папа уехал в другой город навещать бабушку, взяв с собой мою собаку. Мама бросила. При мысли о собаке, о моей любимой Джесси, на глаза навернулись слезы. Он выкинет ее при любом удобном случае! Что же мне делать? Я ничего не могла поделать. Я не могла придумать, что мне сделать. Я не смогу сказать никому о своей смерти, потому что даже сама не могу ее принять! Раздался гудок. Черт, нет. Нужно выглядеть убедительной. — Алло, — хриплый голос точно не внушает спокойствие. — Ты где? Прошло уже два урока, — раздался голос подруги и я испустила смешок: я умираю, и даже это не повод прогуливать школу. — Я… — я поняла, что даже не знаю что сказать и резко замолчала. — Прогуливаешь, да я в курсе. Ты придешь? — Н-нет… Нет. Я не приду, пока. Убедительной я точно не выглядела. Интересно, как они отреагируют? «Здравствуйте, ученики, сегодня умерла ваша одноклассница.». «О нет, не может быть!». Хах, скорее: «А, окей.». И тут я поняла, что можно сделать. После смерти папой будет легко манипулировать и я смогу сделать хоть что-то, нагло пользуясь его виной. Спасу свою собаку. Взяв бутылку виски — умирать, так пьяной, да, Клэр? Я вышла из квартиры и направилась на крышу. Внезапно, я поняла как я выгляжу — опухшие глаза, обветренные губы, обмякшие волосы, мятая футболка. Меня обдул холодный ветер и я поежилась, но продолжила подниматься. Какая разница, если я все равно умру? Сидя на холодной черепице, почти на краю я сделала утешительный глоток и достала лист бумаги и ручку.Моим родителям, собаке или любому, кому будет не плевать.
Я хотела бы извиниться за то, что все-таки не стала той дочерью, которую вы хотели. Ты любил меня, пап, я знаю это. Но упорно не слушал, что я говорила. Мы могли найти компромисс, я предлагала кучу вариантов, но ты выбрал полный контроль надо мной и меня это не устроило. Мам, я скучаю. Мне жаль, что ты меня бросила, ничего не объяснив. Мне казалось ты меня любила. Я чувствую себя животным, которое однажды проснулось в человеческом теле, пытаясь разобраться в чужом мире, живущем среди существ, которых оно не понимает и с которыми не может связаться. Наверное, стоит обратиться к другим людям, но я даже не знаю к кому. Те люди, которым я бы исписала хоть всю страницу, к сожалению давно ушли из моей жизни и вряд ли теперь вернутся. Но мало-ли, если им это все же будет важно, то я благодарна Анне, Кейтлин, Катерине, Мэделин и Ларе за прекрасное детство. А так же Марку и Изабель — дружить с вами было определенно лучшим решением моей жизни. Моей собачке Джесси. Я очень сильно тебя люблю и мне очень сильно жаль, что я оставлю тебя одну. Я надеюсь на папу и на то, что деньги из коробки в диване они потратят тебе на корм. Я просто сломанная, жалкая оболочка человеческого существа. Я не знаю никакого другого существования. Я не знаю, на что похожа жизнь, когда я в стороне от всего этого. Я активно презираю человека, которым я являюсь. Я просто чувствую себя совершенно разбитой. И все же, я рада, что ты, папа, будешь долгое время винить во всем себя. Мне тебя даже не жаль. Я готова к смерти. Я готова к боли, и я готова больше не существовать. Благодаря строгости законов об оружии в Нью-Джерси это, вероятно, будет намного болезненнее, чем нужно, но что вы можете сделать. Мой единственный страх на данный момент — что-то испортить и выжить. Потому что гнить как овощ еще два месяца и видеть ваши противные взгляды я не готова. Наверное, я к вам слишком жестока, но это покроет мои страдания, принесенные исключительно вами. Я любила вас. Или люблю. Во всяком случае, я благодарна. Спасибо, пап, за то что уехал и позволил мне сдохнуть.Спокойной ночи.
Сложив листок два раза, я сунула его в сумку, которую выкинула в подъезд. Мне правда жаль, что так получилось. Вытерев единственные слезы за последние сутки, я подошла к самому краю. Мне ведь всего шестнадцать лет. — Мама, мне так жаль, — разрыдалась внезапно я. И соскользнула.