Кто режет лук?

Это был мучительно долгий и до боли скучный день ничегонеделания для Номера Пять. Отсутствие серьёзных проблем в его жизни заставило его неловко лежать на своей нетронутой детской кровати в академии, уставившись на каракули уравнений, которые он написал в спешной и отчаянной попытке спасти мир — или, поправка, своих идиотов братьев и сестру. Он любил их, но, Боже милостивый, они могли быть настоящей занозой в его заднице. Особенно сегодня, подумал он. Причина этого заключалась в том, что в течение всего дня все они, один за другим, появлялись в его комнате; дверь оставалась слегка приоткрытой от каждой встречи. По мнению Пятого, все они выглядели, как тупицы. Входили и выходили из его комнаты и для чего? Как будто они ожидали, что Пятый скажет что-то важное — что грядет ещё один апокалипсис и им всем нужно вставать и идти сражаться. Пятому было почти больно осознавать, что это было не так. Что он действительно был в безопасности. Как упоминал Клаус, он был зависим от апокалипсиса, но это то, в чем он никогда бы не признался никому, кроме себя — и, возможно, Долорес. Он ненавидел то, что его братья и сестра были правы. Но он также ненавидел то, что они никогда не знали, как, чёрт возьми, стучать. Некоторые входили, не задумываясь, и из-за раздражённого шипения мальчика и его очаровательно остроумных реплик, в конце концов, уходили. Другие пытались заставить его присоединиться к таким глупостям, как выход на прогулку или семейный обед. Обед? Он был слишком занят для таких пустяков, как трапеза с кучкой слабоумных. Но, по правде говоря, это было не так. У него есть время для всего и вся. Поэтому он сдался после пятого и, он надеялся, последнего сводящего с ума визита. *** Когда Пятый встал и поплёлся из своей комнаты вниз, туда, где находились все его сиблинги, они сидели вокруг чрезмерно длинного стола, принадлежавшего Харгривзам, и он чуть ли не телепортировался обратно к себе, как только их взгляды встретились с его. Разные эмоции следили за каждым его движением. Одни, казалось, почувствовали облегчение, увидев, что он наконец-то общается с ними, а остальные выглядели очень даже удивлёнными. Необычные выражения на их лицах вызвали бы у него смех, если бы эта ситуация не действовала ему на нервы. С каких это пор разговаривать с семьёй стало так сложно? — Смотрите, кто наконец-то решил присоединиться к веселью! Так приятно видеть тебя, Пяты-ый... Сколько времени прошло с тех пор, как ты в последний раз вот так вылезал из своей пещеры? — Клаус с энтузиазмом потешался над поведением мальчика, хватаясь за старое банджо, которое, вероятно, валялось в комнате до его прихода, и странно дёргая струну каждые несколько секунд. Пятый замечал, как Клаус всегда возился с окружающими его вещами. Или всем тем, что попадалось ему под руку. Мимолётная мысль подсказала, что это был долгосрочный эффект всех лекарств, но, вероятно, дело было не только в этом. Ему придётся подумать об этом позже. — Это не пещера, Клаус, и я не выползал из неё ради вас.. Я просто... — заговорил Пятый, колеблясь. — Пришёл выпить кофе, — он улыбнулся, почти слишком самодовольно, быстро придумав оправдание. На самом деле он не просто спустился выпить кофе, но, опять же, он никогда бы не позволил кому-либо об этом узнать. Поэтому он схватил чистую кружку и прошаркал к кофеварке в уютной тишине, решив не обращать никакого внимания на пять пар глаз, сверлящих его затылок. — Знаешь, в кои-то веки я думаю, что Клаус правильно подметил, — вмешался Диего, пытаясь казаться беспечным, но потерпел в этом неудачу, слегка заикнувшись, и Пятый закатил глаза в ответ, мысленно готовясь к очередной лекции брата Харгривза. Но прежде чем Диего продолжил, наступила пауза, и это заставило младшего и одновременно старшего брата нетерпеливо ёрзать перед кофеваркой. Это всегда было так чертовски медленно? Это была недавно купленная машина, так что всё должно быть в порядке. Может быть, это из-за нервов. — Ты провёл почти всю свою жизнь в апокалипсисе, пытаясь понять, как спасти нас, но теперь, когда ты выполнил роль героя и спас положение… что теперь? — Братья и сестра быстро переглянулись, пока Диего говорил, и Пятый уже придумывал, каким может быть его следующий сатирический ответ, но застрял. Он честно не знал, как ответить. Ему очень нужен был кофе. — Мы хотим, чтобы ты был рядом с нами, Пятый, ты наш брат. Тебе не нужно отделять себя от нас, чтобы... чтобы защитить нас. И Пятый мог бы почти рассмеяться, если бы эти слова не были достаточно болезненными. Он ненавидел тот факт, что Диего был прав. — Диего, как бы мне ни нравилось выслушивать длинные лекции о важности семьи и о том, что надо держаться вместе... — Он слегка раздражённо вздохнул, что сочеталось с его немного раздражённым тоном: он хотел скрыть свое расстройство. — Я не избегаю вас, ребята! И даже если бы я избегал, это было бы не для того, чтобы защитить вас. Вы способны защитить себя. Я просто хочу кофе... и чего-нибудь поесть. — Пятый повернулся, его обычная саркастическая хмурая ухмылка появилась на лице, пока он наблюдал, как его братья и сестра бросают друг другу настороженные взгляды. — Хорошо, но если тебе понадобится поговорить... — добавила Эллисон, и в конце её предложения послышался тихий гул, который дал Пятому понять, что ему больше не нужно спорить. Он был благодарен за то, что Эллисон знала, когда нужно остановиться, и он был особенно благодарен за то, что она заставляла других сделать это. — Мы здесь ради тебя. — Да, конечно, — сказал Пятый почти слишком быстро, чувствуя себя более комфортно, когда его братья и сёстры снова начали расслабляться и разговаривать друг с другом. Его кофе тоже был допит, почти слишком вовремя. Теперь всё, что ему нужно было сделать, это приготовить какую-нибудь еду, возможно, бутерброд с орехами, и вернуться назад. Всё это было так просто и легко и всё же заняло так много времени. Поэтому вместо этого он продолжал стоять перед кофеваркой, спокойно потягивая свой напиток и погружаясь в свои мысли. Полностью игнорируя тот факт, что Эллисон всё ещё бросала на него настороженные взгляды. — Итак, Пятый, ты хотел поесть, верно? — спросила Эллисон, и почти мгновенно он был выведен из своего мыслительного процесса, услышав о чём-то съедобном. — Например… настоящую еду? Я могу что-нибудь приготовить, если хочешь. Я больше ни секунды не собираюсь смотреть, как ты запихиваешь в рот бутерброд с арахисовым маслом и зефиром и называешь это ”вкусной едой", — проговорила она, высмеивая нездоровую привычку мальчика есть только бутерброды, покрытые сахаром. Он не мог отрицать, что был голоден и мысль о хорошей еде его не прельщала, но Пятый снова погрузился в раздумья о предложении. Конечно, это было достаточно любезно с её стороны, но Пятый не был ребёнком. Он должен был знать, как готовить для себя, не так ли? Он прожил достаточно долго, чтобы кое-что знать о кулинарии, так что он должен быть в состоянии приготовить что-нибудь сам, даже если он предпочёл бы сесть и позволить своей сестре сделать всю работу. Поэтому он покачал головой, решив, что приготовит себе еду, так как он может. Потому что он взрослый, а это то, что делают функциональные взрослые. — Я приготовлю что-нибудь сам, спасибо. Я прекрасно умею готовить и я не ребёнок. — Хорошо, Пятый. Я никогда не говорила, что ты такой, я просто спросила, — его сестра вздохнула, и на её лице появилось почти разочарованное выражение из-за защитной позиции мальчика. Последовала ещё одна минута молчания, прежде чем Пятый решил сдержать своё слово и начать готовить. Он поставил свой кофе на стол и повернулся к холодильнику, чтобы взять продукты, слушая, как Клаус бормочет о том, что “они позволили бы Эллисон приготовить для них”. — Так оборонительно, Пятый… Ты знаешь, если бы Эллисон предложила приготовить мне еду, я бы увидел звёзды, — говорил Клаус, подталкивая медленно тающее терпение Пятого ещё ближе к краю. — Да.. что ж, каким бы любезным ни было твоё предложение, спасибо, Эллисон, но я умею готовить сам, — ответил Пятый, стараясь придать своему голосу нотку раздражения, чтобы донести свою точку зрения, из холодильника вытаскивая всё, что казалось достаточно подходящим для приличного ужина. Братья и сестра Харгривз поняли желание Пятого и продолжили болтать между собой вместо того, чтобы беспокоить своего младшего брата. Всё это время он выбирал и хватал различные продукты питания и кухонную утварь, которые считал нужными. Он не был до конца уверен, чего хотел добиться со всем тем дерьмом, которое вываливал на их гарнитуру, но он знал, что может что-то создать с их помощью. Может быть, все те кулинарные книги, которые он просматривал в разрушенной библиотеке в апокалипсисе, действительно пригодятся. *** Когда Пятый закончил вытаскивать всё, что он смог найти, он был очень доволен собой. Все ингредиенты были разложены аккуратными стопками, а кухонные принадлежности лежали перед ним. Острый нож, который, он не был уверен, что мог бы доверить себе, находился на деревянной разделочной доске. Он пристально посмотрел на свою установку и сделал шаг ближе, оглядевшись вокруг, прежде чем начать готовить. Он начал с того, что схватил лежавшую рядом пачку лука и разорвал ее; осмотрел несколько овощей, пожал плечами и взял один, чтобы нарезать. За несколько минут он решил, что, может быть, приготовит что-нибудь просто, как суп. Ему всегда нравился суп, который готовила Грейс, так что, он надеялся, он сможет повторить его. Пока Пятый нарезал очищенные овощи, у него начало щипать глаза. Поначалу всё было не так уж плохо, он мог с этим смириться. Раньше ему приходилось проходить через гораздо худшие испытания, чем луковые. Но через некоторое время его глаза начали слезиться: естественная реакция его организма на теперь уже довольно сильное жжение. Дерьмо. Одно дело так долго находиться рядом со своей семьёй, но если бы они увидели, как он плачет, он бы умер. Он продолжал бороться с этим, изо всех сил стараясь держать себя в руках. Он был только на своём первом ингредиенте, а как он мог приготовить целое блюдо, если начал плакать из-за грёбаного лука? Пятый сделал шаг назад, как только понял, что это уже слишком, уронив предметы в руках, чтобы смахнуть слёзы, катящиеся по его лицу. Он отчаянно надеялся, что его семья не заметила этого. Но, увы, они заметили. Как только Пятый случайно недовольно проскулил, сопроводив это несколькими всхлипываниями, все они оглянулись, чтобы посмотреть на источник шума. — Пятый?! Чёрт побери... Пятый, ты плачешь? — спросил Лютер слишком громко, будучи первым человеком, который заметил мальчика и привлёк внимание других своими словами. Всегда номер один. Не то чтобы Пятый мог винить его. Вид 13-летнего мальчика, сгорбившегося и плачущего, определённо, по крайней мере, немного огорчал некоторых — особенно если этот 13-летний мальчик был вашим братом. Он тоже был бы обеспокоен, если бы кто-то из его братьев или сестры выглядел так, что делало ситуацию ещё более неловкой. — Нет, Лютер, я не... — выпалил Пятый, бешеным движением вытирая катящиеся слёзы рукавом, и, кто-то бы подумал, это заставило его выглядеть ещё более расстроенным. — Я не плачу — я в порядке. — Пятый... это нормально — не быть в порядке, тебе не нужно притворяться, что ты не плачешь, — заговорил, наконец, Виктор после того, как молча осмотрел картину. Выражение полного волнения охватило его бледное лицо. — Я уже сказал, я в порядке, просто… — пролепетал Пятый, как полный шок и смущение завладели его телом. Он не знал, как реагировать на их слова, неловко стоя на своём месте, продолжая вытирать нескончаемые слёзы, время от времени издавая тихие всхлипы и довольно жалкие звуки, пытаясь успокоить свои глаза. И прежде чем он заговорил дальше, он почувствовал защитные руки одного из своих сиблингов, а затем ещё одного, потом ещё одного. Они все встали и бросились обниматься, некоторые медленнее, чем другие, но все в конце концов заключили его в любовные объятия, пытаясь утешить мальчика. — Всё в порядке, Пятый. Ты можешь поговорить с нами, мы здесь, — вмешался Клаус, и все они коллективно решили проигнорировать протесты своего брата насчёт объятий. Словесные нападки, которые он посылал в их адрес, полностью пролетели мимо их голов. Пятый знал, что на самом деле он не был расстроен и не нуждался в успокоении, потому что мысленно он уже не был ребёнком. Он слишком для этого был взрослым. Но он не отвёл взгляда и перестал возражать, поняв, что не может помешать им всем пытаться помочь, так или иначе. Ему просто придётся смириться с этим, как бы это ни раздражало. Но, как бы это ни раздражало, он не мог сказать, что ненавидел это.