Отражение

             – Я будто в зеркало гляжу, – упавшая фраза остаётся осадком на дне полупустого стакана с виски, и Дани дёргает уголком губ: схожесть читается в жёсткости взгляда, в спрятанном на дне зрачков безумном пламени, в уверенности быстрых движений, когда они склоняются над верстаком, сталкиваясь локтями, пальцами, идеями.       И вызов они бросают вместе, только каждый на свой манер: Дани – рвётся в бой, скалит клыки, спит с оружием в руках, уходит в битву полностью, растворяясь сознанием, на голых инстинктах – спокойная жизнь, магазинные полки, тихие ужины, сны без кошмаров, ночи без сбившегося от бега дыхания, дни без охотничьего терпения, когда следишь за жертвой, успокаивая сердцебиение, упиваясь ожиданием? не смешно даже.       Хуан же умелый игрок – ведёт свою собственную партию, третью, поверх всего, дёргает за заранее сплетённые нити, пускается корнями в каждого, выискивая рычаги с ленивой улыбкой и добродушными лучиками морщинок вокруг весёлых глаз – а затем бросается вперёд, одним точным ударом выбивает опору под ногами, заставляя соперника дёргаться в собственной удушливой паутине, с едва заметным узелком вмешательством самого Хуана, из-за которого ловушка и захлопывается вокруг создателя.       Да только в конце нет победителей – им остаётся искать новый пожар, поджигать мир заново, каждый раз следуя разным целям – но итог-то всегда один: бесконечная пляска на костях гаснувших революций оставляет после себя только горы трупов, потому что повстанец одни раз – повстанец навсегда, хотя выбрось все патроны и встань с голыми руками перед раздробленным и больным миром – всё равно вцепишься зубами, утаскивая за собой на дно всех тех, кому не хватило здравомыслия отойти прочь, сойти с поля чужой битвы.       Какие не выращивай на подоконнике цветы – они всё равно становятся синими.       Ночами Дани не спит, страшась падения на самое дно бездны, где бесконечными рядами лежат убитые её же руками – их считать устанешь, каждого уже и не вспомнишь, это как раз и пугает, до липкого мороза по коже, поверх копоти, пыли, крови – попробуй добраться до неё, сквозь защитный панцирь, что уже весь в проплешинах от пожаров – мертвецы зовут, теряясь под тяжестью гробовых плит, и над ними возвышается лицо мальчика, который не заслужил смерти.       Хуан до странного постоянный, привычный, не изменившийся почти образ – смеётся громко, запрокинув голову, зажав в пальцах сигару – ничего ещё не закончилось, сама ведь знаешь, – и зовёт за собой.       Дани упрямится, противится, не желает признавать чужой правоты, и встречает внимательный взгляд – попробуй сделать иначе.       И снова огни, снова пожары, охота, новая-старая-бесконечная революция, на кострищах, пепелищах, на дне ловчей ямы – та самая последняя, та самая, после которой всё будет спокойно, можно будет уйти, сложить оружие и просто жить, – только вот на коже появляются новые шрамы, вылазки становятся яростнее, безумнее, без оглядки на следующий день.       Дани ждёт новую пушку, скалится довольно бушующим под лёгкими зверем, вьётся вокруг работающих рук, ластится к горячему металлу, бормочет что-то лихорадочно.       А затем возвращается: на закате, откуда-то с севера, мокрая, грязная, пропитанная порохом и солёной кровью, садится у спокойного огня – так непривычно: стихия согревает, а не выжигает до черного пепла, – и протягивает изувеченные ладони, склоняя голову на бок, выжидая по привычке, затихая в тёмной глубине царапающих осколков бесполезной борьбы.       У них битва – ради новой битвы.       Хуан цокает языком, грубовато тянет её обожжённые пальцы к себе ближе, разглядывает внимательно, с досадой, зло почти, но покрывает кожу повязкой бережно, осторожно.       – Не наигралась ещё?       Дани доброволец – из тех, что ловят своё отражение только в блеске ножа за голенищем, что отчаянно разрывают себя в желании стать частью чего-то важного и наконец-то успокоить свою собственный пожар где-нибудь в крохотном домике на берегу, утопая пальцами в песке, а не в лужах крови, не бояться засыпать ночами, не искать одиночества, потому что только так – безопасно.       – Слишком похожа, да?       Хуан улыбается остро, прячет в глубине тёмных глаз задрапированную гордость – он бы хотел ей другой жизни, без прогулок по лезвию бритвы, без излишних рисков и изрисованных краской стен.       Чтобы в тихой хижине её ждал молодой щенок, с амбициями и надеждами на лучшее будущее, а не он сам – с выпивкой и верстаком, забитым всяким хламом.       Да только на тлеющих углях старого мира всегда одиноко.       А Дани прижимается лбом к его плечу и выдыхает спокойно.