Слёзы королевы Марии

Не думал, что когда-нибудь Познаю истинную суть Любви: она – кратчайший путь Червям во снедь. О, что за мука, что за жуть! — И как терпеть? Александр Скотт

Мария — чуждая пташка в стране густых туманов — где-то в их далях утопают людские селения — и холмов. Будучи в разлуке и тоске, они из года в год облачались в зеленистые покровы, словно в саван. Пестрела всё это время шотландская зелень, пока в тишине расцветали душистые цветы да буйно цвёл чертополох — позже станет «слезами королевы Марии». Убог край Стюарт и лишь чуть тревожит его белый день, освещая нищету Шотландии; ей своими юными дланами не вырвать злосчастные сорняки из земли — не по силам Марии тягаться с развращённой знатью. Не суждено ей цвести цветком средь багряных полей да быть послушной дикому ветру сей «un pays barbare et une gent brutelle»... Здесь никто не ждал девушку и никто не спешил восславить прибывшую королеву, и лишь по стародавнему обычаю уже в Эдинбурге, натаскав валежников, люди жгли костры до глубокой ночи. Толпами под её окнами на волныках, дудках и иных нескладных инструментах исполняли музыку, так чуждую Стюарт. Но на удивление Скотта, королева заливисто смеялась и благосклонно приветствовала свой народ. Она унаследовала нищую Шотландию, обречённую на танталовы муки, и печаль своего народа цвета омрачённого неба, и потому повелевала всхлипам течь славной рекой, низвергая все воспоминания и отдавая их на растерзание времени. Читала ему стихосложения, в кои трепетно влюблена, хоть Скотт не смыслит в этом ничего, а когда по граду раздавались её стенания, то спешил утешить. Мария же чувствовала его гнев в каплях дождя, стучащих с дикой, первородной яростью по старому окну, да была благодарна — он злился вместе с ней и за неё. Мать даровала ей религиозную вражду, свирепствующую с особенной силой, которая в любой момент может окрасить землю в «малиновый» с оттенком яхонтовых лепестков маков. И посему Кёркленд не знает, что ждёт в конце этого тернистого пути Стюарт, не сгинет ли во тьме жестокости... Французский двор воспитал юницу пылкой, нетерпеливой душой, что обольщается иллюзиями, истинной была романтической натурой! И потому вновь так чужда шотландцам, быть может, от того и звучит ему её соловьиный голосок погребальной песней, ибо... углядела в Дарнлее своего истинного возлюбленного. Изнемогала от отсутствия ласки и любви, потому и дала себя обмануть, желая скорее связать душу с «наречённым» — королева тонула в блаженно-чувственном ослеплении, о, горе стране изумрудных холмов! При дворе и не догадываются о матримониальных планах Дарнлея, а он уже стал господином её судьбы. — Ваше величество, вы не должны так спешить с замужеством с этим смазливым шалопаем, уверяю вас, ничего, кроме горя он вам не принесёт! К тому же, подумайте и о том, что этот брак вовлечёт вашу ещё не замиренную страну в неисчислимые конфликты! — сузив глаза, сказал он со злостью в голосе. Алистер не мог сдержать гнева, когда видел, с каким безвольным обожанием подчиняется Генри, как бабочкой запутывается в тенёте паука, не ведая истины. — Шотландия, этот брак наоборот выгоден нам! — Не пытайтесь оправдать своё влечение к этому ублюдку, прикрываясь государственными делами! Не забывайте: вы королева, а не женщина! Здесь не имеет значение любовь, есть только холодный расчёт. — Алистер с какой-то растраченной печалью стал глядеть в эту бездонную глубину тёмных очей — замыкали окоём тёмные горы, — видя то, насколько же наивна Стюарт. Алая улыбка, которая до этого момента всё ещё цвела на бледном лике, вдруг исчезла, сменившись на недовольство. Не размышляя, не рассуждая, она сжала в руках пергамент — костяшки пальцев аж побелели — и хмуро произнесла: — Что, хочешь, чтобы я вышла замуж за того, кого не люблю?! Не хочешь моего счастья? Или же желаешь, дабы я стала для всей Европы безумицей подобно Елизавете, которая вышла замуж за собственную страну?! Или у тебя есть кто другой на примете для меня?! — Не вижу ничего плохого в том, чтобы уподобиться собственной кузине, в её браке с Англией много плюсов. Её рыжие волосы, в этот поздний час не скрытые под чепцем, коим подчёркивала, что утратила своего супруга, ручьём ниспадали на плечи. О, как же в своей юности был прекрасен сей цветок... Увы, его лепестки обязательно вскоре оборвут, как жаль, что Скотт ничего не сможет сделать, дабы избежать этого. — Что за чушь ты несёшь, Шотландия? — удивлённым голосом прошептала Мария, явно не ожидая такого честного ответа от своей страны. — Ты... ты что же, влюблён в меня? — Королева вдруг засмеялась, словно услышав шутку. — А ведь пару мгновений назад сказал, что любовь не имеет значение... Какой же ты эгоист, Шотландия. Уходи, просто уходи. Она говорила тихо, но голосом, который вот-вот готов был сорваться на крик да был наполнен алеющим гневом, потому Шотландии ничего не осталось, кроме как покорно удалиться, проклиная себя. Мария не должна была знать об этом. Двадцать девятого июля колокола возвещали о скорбном деле — венчании в маленькой домашней капелле Холируда. Отныне Генри Дарнлею надлежало именоваться и титуловаться не иначе, как королём. Мария Стюарт вновь взошла на брачное ложе.