Горечь

      Лука и подумать не мог, что все так обернется. Элиотт так долго вынашивал идею о фильме, что в ее реализацию не верил, кажется, даже он сам. Поэтому когда Лола спросила у него разрешение на участие, Лука согласился не думая — маниакальность слегла спадет, и Элиотт думать об этом забудет. Разве возможно, чтобы в фильме про историю их любви снялся кто-то посторонний?       Возможно.       Конечно, Лука знал, что это ничего не значит. Элиотт ему верен. Но вот он сидит на премьере и смотрит на сомнительные попытки Лолы сыграть персонажа, которым она не является. Весь сценарий Лука помнит дословно и знает, что в следующей сцене герои должны поцеловаться, принимая миры друг друга. От одной мысли его начинает мутить. Руки Элиотта, нежно обнимающие его на протяжении всего просмотра, становятся тяжелыми.       — Я отлучусь на минуту, — тихо шепчет Лука ему на ухо, осторожно выбираясь из объятий.       — Все хорошо? — тут же забывает про фильм Элиотт. Взгляд обеспокоенных глаз пробегает по лицу Луки, и тот стоически сдерживает слезы. Нельзя. У Луки нет права портить этот показ, он слишком много значит для Элиотта.       — Конечно, — вполне искренне улыбается Лука и быстро целует его в щеку. — Я в туалет и обратно, скоро вернусь.       Лука прячет глаза и ускоряет шаг. Не здесь. Не прямо сейчас. Элиотт не должен узнать.       Добравшись до двери, Лука рывком распахивает ее и жадно вдыхает. У него уже возникало чувство нехватки воздуха, но сегодня все не так. Возможно, потому, что раньше он мог точно сказать, в чем проблема.       Лука тяжело приваливается к стене и опускается на землю. Холодно. Но так даже лучше, прохлада создаёт иллюзию покоя. Что не так? Разве Элиотт хоть раз давал повод для ревности? Нет. Он всего лишь слишком добрый и заботливый, чтобы отказать, когда его просят о помощи.       Но Лола… Как она могла? Как могла позвонить Элиотту? Почему повела себя так эгоистично? Очевидно же, что ей на него наплевать. Она просто воспользовалась его безотказностью. Ненавижу.       Лука рывком поднимается и бездумно ударяет в стену. Руку прожигает боль. Отрезвляющая боль. Он заслужил. Заслужил эту боль. Ведь Элиотт ни в чем не виноват, а Лука столько ему наговорил в то утро и потом. Придурок. Урод. Эгоист. Лука продолжает бить стену — только так он может наказать себя за глупую ревность. Слёзы текут без остановки, он это знает, но он заслужил.       А Элиотт… сколько ему пришлось выстрадать, пока Лука заботился лишь о себе? До самой смерти Луку будет преследовать этот образ брошенного напуганного ребёнка, одиноко плачущего ночью под мостом и сжавшегося в комок. А во всем виноват Лука. Удар. Два дня молчания. Удар. «Не пиши мне больше». Удар. Да как он мог? Лука замахивается, но рука зависает на полпути.       — Милый? — доносится до Луки дрожащий шепот. — Что случилось? — Лука сжимает губы и отворачивается. — Ты плачешь? Эй. — Рука Элиотта настойчиво, но нежно касается мокрой щеки, разворачивая Луку лицом к себе. — О господи!       С этим восклицанием Элиотт прижимает Луку к себе, и тот наконец не выдерживает. Собственные рыдания звучат оглушающе громко. Так громко, что ему не слышно Элиотта.       — Прости! Прости, прости, прости… — повторяет Лука, избегая смотреть ему в глаза и пытаясь выпутаться из крепкой хватки.       — Что происходит? — тихо спрашивает Элиотт, убирая руки.       Лука бросает на него быстрый взгляд, и его сердце едва не умирает при виде растерянного и несчастного лица самого дорогого человека. В глазах Элиотта стоят слёзы.       — Я просто хочу помочь, Лука.       Лука прячет лицо в ладонях и оседает на землю. Элиотт опускается на корточки и протягивает руку, чтобы взять его за запястье. При виде разбитых в кровь костяшек его лицо бледнеет, а по щеке скатывается первая слеза.       — Поговори со мной.       Лука грубо утирает лицо рукавом куртки и упирается взглядом в лицо Элиотта. Он заслуживает раскаяния. Даже если говорить с комом в горле чертовски больно.       — Прости меня. Я не должен был на тебя срываться в то утро с Лолой. Просто… — Лука опускает глаза и передергивает плечами. — Я испугался. Мне было так страшно, что Люсиль окажется права, и ты переключишься на кого-то еще. Я говорил себе, что ты просто добрый, но не верил до конца. И я не знал, чем вы там занимаетесь вдвоём, ты ничего не рассказывал, — слезы против воли снова текут по щекам. Элиотт осторожно протягивает руку и утирает их.       — Прости за это.       — Ты не виноват, — мотает головой Лука, избегая смотреть ему в глаза. — Ты ведь не делал ничего предосудительного. Это я себе надумал. Но дело не только в этом. Я просто боялся за тебя. Когда Лола позвонила и попросила забрать тебя… я столько ужасов передумал, пока ехал… А потом я увидел тебя и… Я был готов убить её. Ты так хорошо справлялся все это время, я почти забыл, каким ты можешь быть в депрессивные периоды, но в ту ночь я словно вернулся под мост. Говори что угодно, но она виновата. Она не имела права звонить тебе! — голос снова срывается, Лука плачет, чувствуя, как расслабляется ком в горле. Элиотт прижимает его к себе, но легче не становится. — Я должен был приехать сразу же после твоего смс. Почему я этого не сделал?! Уже второй раз я загоняю тебя под этот блядский мост. Я обещал защищать тебя, быть всегда рядом, чтобы это никогда не повторялось. И видеть ее в этом фильме… на месте, где должен был быть я… это невыносимо. Я просто не ожидал, что вы действительно его снимите, но вот вы уже целуетесь на камеру, а ты смотришь на нее так, будто… Я знаю, это ужасно глупо, но я люблю эту историю и эту метафору. Потому что я считал ее нашей…       — Эй, эй… — Элиотт ласково берет его за подбородок. — Это и есть наша история. Именно тебя я искал все эти годы — того единственного, кто не побоится войти во тьму и разделить ее со мной, кто вытащит меня на свет и покажет, как прекрасна жизнь. Это всегда был ты. А фильм… мы переснимем его, обещаю. Ребята поймут. Ведь только с тобой он будет правдивым и законченным. Будет таким, каким я его задумывал. И я понимаю, мне не хотелось бы видеть, как ты целуешь кого-то, кроме меня. Посмотри на меня. — Лука смотрит, и его рука начинает болеть еще сильнее. — Лука, я люблю тебя и только тебя. Я никого еще так не любил и не полюблю. И я никогда не прощу Люсиль за то, что заставила тебя усомниться в этом. Но прошу тебя, не молчи, не доводи до такого, ты ведь можешь сказать мне все на свете, разве нет? Я должен был заметить раньше, что с тобой что-то происходит, прости меня. Молю, не вини себя ни в чем. Я сам ответственен за все принятые решения. Ты — моя лучшая поддержка и защита. Еще никто не защищал меня так, как ты, когда запрещал Лоле со мной разговаривать.       — Так ты слышал… — Лука качает головой и отстраняется.       — Слышал, — Элиотт улыбается. — Самый романтичный поступок в моей жизни. — Элиотт снова становится серьёзным. — Прости, что причинил боль, любовь моя. Клянусь, впредь у тебя не будет даже самого малюсенького повода для ревности. Но, — он несмело берет покалеченную руку Луки в свои, — обещай, что больше не будешь вредить себе.       Лука опускает глаза. Руки Элиотта трясутся, когда он пытается осторожно осмотреть убитые костяшки под светом фонарика. Лука знает, что ему сейчас гораздо больнее. Рана на руке затянется, а Элиотт не забудет эту ночь.       — Обещаю.       — Почему ты это сделал? — голос звучит напряжённо.       — В наказание. Это мелочь по сравнению…       — Не мелочь! — грубо обрывает его Элиотт, опуская фонарик. — Я знаю, как это начинается и к чему приводит. Если ты однажды покончишь с собой из-за чувства вины…       — Нет! — Лука обхватывает его лицо. — Никогда. Никогда, слышишь? Я не оставлю тебя, пока ты того не захочешь.       — Значит, никогда, — усмехается Элиотт.       — Никогда, — кивает Лука. — Я всегда буду любить тебя.       — А я сделаю все, чтобы больше никогда не видеть твои слёзы.       Лука смеётся и целует его, такого любимого и дорогого. Элиотт крепче прижимает его, словно боится отпустить. Но им приходится оторваться друг от друга, потому что теперь Элиотт слишком обеспокоен его рукой. Лука недовольно ворчит, когда любимый тянет его, заставляя подняться, но теперь улыбка не сходит с его губ.       — Ты такой красивый. — Элиотт тоже улыбается. — Как думаешь, будет очень невежливо сбежать с собственной премьеры?       — Им придётся смириться, потому что у меня нет никакого желания смотреть, как какая-то девушка целует моего будущего мужа.       — Мне начинает нравиться твоя ревность.       — Мне снова заплакать? — дразнит его Лука.       — Боже, нет! — Элиотт вскидывает руки. — Но ревнуешь ты просто очаровательно, я уже не могу дождаться момента, когда ты будешь представлять меня как своего мужа.       — «Мой муж, Элиотт Демори», — дурачится Лука, изображая светский тон.       — Не Лаллеман? — лукаво улыбается Элиотт.       — Ну уж нет! Я твердо намерен заполучить в паспорт твою фамилию.       — Как скажешь, — смеется Элиотт, целуя его в макушку и утаскивая внутрь.