Трагическая история о бедных евреях

Прошлогодний снег падает, — определил Глеб Самойлов, шагая по январской улице. Он понял это потому что видел такую модель снега в прошлом году, и люди как то неохотно её покупали, если не сказать вообще не покупали. Наверное из за того что снежинки некрасивые или недостаточно холодные, а может не слишком белые (белые всегда лучше). В его кудрявую голову и прийти не могло, что продажи не прут потому что никому нахер не сдался снег. Тем более зимой. Глеб попытался переключиться с обдумывания недальновидности людей вследствие игнора такого продукта как снег, но удавалось это с трудом. Однако, вспоминая, что дома его ждёт брат, который наверняка придумал что то лучшее, Самойлов сразу оживился и, поправляя ворот чёрного плаща (не кожаного), на который не так давно обменял свою куртку (без согласия хозяина), ускорил и без того быстрый шаг, потому что время — деньги. Заходя в дом и поднимаясь на свой этаж (единственное место в подъезде, где висит табличка "поставить цветок на подоконник — 10 рублей"), он открыл дверь квартиры, удивляясь, что Вадик не закрылся. Как легкомысленно. А если придут воры и вынесут из коридора шкаф допотопных времён? —Вадим! Шо ты таки творишь? Ты не заботишься о безопасности вещей в квартире! Однако заходя в комнату, Глеб немножечко удивился. На их диване лежал Вадим, а рядом с ним какой то мужик. —Нестандартный однако у тебя подход к деньгам, дорогой мой, — произносит Глеб, глядя на брата, которого уже начинает ревновать, —А вы кто? — обращается он к мужчине. Вадим удивленно поправил пейсики, приподнимаясь на локте и встречаясь взглядом с братом. Никогда еще Глеб не возвращался домой так рано: после репетиции он всегда долго торговался в супермаркете, требуя чтобы 50 копеек округляли в меньшую сторону, или же спускался в подвал свердловского рок-клуба, где держали двух оставшихся участников группы. Ну а что еще было им делать, если в других случаях они так или иначе требовали зарплату? В любом случае, раннее возвращение брата могло обернуться проблемой. Старший Самойлов ловко ткнул пухлым локоточком уже начавшего храпеть мужчину рядом. —Юрий Юлианович, Вам пора. Шевчук тихо всхрюкнул, просыпаясь, поправил очки, кивком поприветствовал Глеба и не торопясь поплелся в прихожую. Музыкант хотел было напомнить о забытых брюках, но потом вспомнил о том, какую сумму можно выручить за портки старого рокера. —Глебик, шо ты так рано? Я тебе таки все сейчас объясню. —Таки постой. Шо это ты тут развёл? Вернее кого? Глеб оглянулся и, рассматривая мужчину, попытался что то спросить, но незванный им гость был слишком увлечён сном, настолько же сильно, насколько сам Самойлов увлекался сдачей тапочек в аренду соседям (и неважно, что тапочки он подобрал на свалке промышленных отходов). Мужчина облокотился на угол стены и вновь начал мирно посапывать, возмущая младшего, ведь он не оставил символической платы за час сна в их квартире. Всё ещё не совсем понимая происходящего, и откровенно раздражаясь наглым поведением мужчины и безалаберностью брата, он вновь посмотрел на Вадима и, накручивая на палец волосы, произнёс обиженным голосом: —Вадик и шо тебе не хватало в наших отношениях? Это же было совершенно бесплатно, а ты таким наглым образом предал моё доверие. Это же позор! Скажи ещё, что ты совершенно не взял с него плату за услуги... Шевчук уже вышел за дверь, когда Вадим наспех натянул свитер крупной вязки и кивнул в сторону лежащих на тумбочке денег. —Глебик, ты таки не знаешь всей ситуации. Честно говоря, старшему Самойлову меньше всего хотелось признаваться, что его дела в музыке идут не так уж и хорошо, и, более того, совсем не приносят прибыли. Приходилось выкручиваться. —Он единственный музыкант, который обещал нам сотрудничество. Ну или почти единственный. Однажды на разговор о совместной записи его позвал в ресторан Бутусов, но как только Вадим взял в руки меню, он тут же забыл о причине встречи. Решив, что раз уж его пригласили, то платить будет тот, кто приглашал, Самойлов заказал все самое дорогое, что было в ресторане. Ел он неаккуратно, часто роняя еду на стол и облизывая пальцы: нужно было торопиться, пока бледнеющий Вячеслав не решит смыться. Когда Вадим все же закончил, он вытер губы скатертью, и, бросив что-то о том, что его уже ждет брат, удалился. С этих пор сотрудничество ему не предлагали, Бутусов бледнел при каждом появлении, а Гребенщиков смотрел со смесью ужаса и отвращения. —И вообще! Ты не платишь мне за мои бесценные услуги. Они еще долго спорили (как грибы и дедушка Ленин), не обращая никакого внимания на тихий шум и всхрюки в глубине квартиры. В конце-концов, может Юрий Юлианович по старости просто заблудился. Однако драки влюбленных, как известно, кончаются оргиями. После того как Глеб с помощью украденной у соседей столетней стремянки слез с Вадима и обернулся отельным полртенцем, он решил сходить к тем же самым сердобольным соседям за водой. Своей ему было жалко. С удивлением он обнаружил, что в списке клиентов не расписался Шевчук и не оставил символического взноса и платы за осмотр. Также он не обнаружил и самого музыканта. А еще допотопного шкафа, радиоактивных тапочек и даже прошлогоднего снега. Кроме того, в панике выбежав на лестничную клетку, он с удивлением обнаружил на своем подоконнике целые ряды цветов в горшках. В агонии он сполз по стене на пол, наконец-то осознавая ужасную истину: Юрий Юлианович тоже был евреем.