Магия трав

Дым проникает в легкие тяжелым и густым облаком, оседая на стенках горла неприятным першением. Хочется закашлять, но Чонин просто морщится и выдыхает его, откидываясь на спинку мягкого дивана. Чанёль одобрительно хлопает его по плечу. — Эта штука просто вынесет тебе мозги, дружище, — многообещающе тянет он, а затем широченно улыбается, протягивая косяк Бекхёну. — Здесь столько всякой хрени намешано, что просто закачаешься. Чонин мямлит в ответ что-то неопределенное и машет рукой, прикрывая глаза. Хрен знает, как он здесь оказался и хрен знает, как он отсюда выберется. Давно пора запомнить, что положительный ответ на чанёлевское «развлечёмся?» никогда не приводит ни к чему хорошему. Чонин даже не знает, где находится этот дом, в котором он сейчас валяется на черном кожаном диване, бездумно царапая поверхность того короткими ногтями. Тело давно расслабленно от выпитого алкоголя, от недавней затяжки чанёлевской чудо-травы мысли начинают путаться. В доме полно народу, громко играет транс, который мягко, но уверенно закладывает уши. Чонин отвлеченно думает, что у хозяина дома просто охуенная акустическая система. Пальцы продолжают выводить незамысловатые узоры на черной коже дивана. Откинув голову, Чонин пытается вспомнить название песни — он ее вроде где-то слышал, как в голове резко мутнеет. Он ошалело открывает глаза, пытаясь понять, в чем же дело, после чего выпрямляется. Он все на том же диване, его окружают те же люди, но что-то не так, что-то неосязаемо поменялось, он чувствует. — Накрыло? — Чанёль ухмыляется очень говоряще. Чонин пялится на него, а затем неуверенно кивает, отвлекаясь на какую-то постороннюю мысль, взявшуюся в его голове из ниоткуда, а потом думает, что его язык такой странно сухой. Пить хочется ужасно. О, да. Накрыло. Чанёль, как барыга, собой дико доволен. Он удовлетворенно кивает и приобнимает за плечи смущающегося Бекхёна, а сознание Чонина будто затягивает в какую-то трясину. Он отделяется от реальности, все мысли из головы начисто стирают, будто ластиком, и внутри остается только какая-то чушь, которую он очень долго мусолит. Чонин понимает, что себя не осознает, и что уже минут десять сидит, уставившись в одну точку. Чанёль не обещал, но он думал, что с травы ему будет весело. Ему не нравится, что он чувствует, потому что нихрена это не весело. — Пойду проветрюсь, — бубнит он, поднимаясь с дивана. Голос у него какой-то странный, будто он не сам им говорит, а смотрит видео со своим участием и слышит его из динамиков. Что за херня — думает он, но вслух ничего не говорит, начиная медленно идти. Движения приносят чувства, близкие к дискомфорту. Чонин ощущает, как в теле работает каждая мышца. — Ебануться, — выдыхает он, снова отмечая, как убого звучит его голос, и ему внезапно хочется извиниться перед всеми людьми, с которыми он когда-либо говорил. Ноги сами ведут его в сторону уборной. Он пробирается сквозь толпу, неуклюже и нахально отпихивая со своей дороги мешающихся людей, которые возмущаются ему вслед. Добираясь до ванной, он только с третьей попытки закрывает дверь на щеколду — пальцы совсем не слушаются. Музыка из-за закрытой двери доносится приглушенно, и Чонин слышит свое дыхание. Опираясь руками о раковину, он смотрит в зеркало. В карих глазах с трудом, но все же можно разглядеть, как широко расплылись зрачки. Они антрацитово-черные и такие огромные, что похожи на блюдца. В белках виднеется несколько воспалившихся сосудов. Все в нем буквально орет, что он обдолбанный. «Какого черта ты творишь?». Он вздыхает, зарываясь руками в волосы. Чонин, конечно, любитель побухать, но вот это все как-то слишком. Хочется, чтобы эта хрень поскорее прошла, чтобы он вновь стал здравомыслящим человеком, который хоть и пьяный, но хотя бы способен адекватно себя ощущать. Он уже даже хочет загуглить «что сделать, чтобы отпустило», но вместо этого скользит по стене и садится на пол, утыкаясь лицом в собственные колени. Нужно просто подождать. Точно. Отпустит же его когда-нибудь. — Совсем хреново, да? — слышится со стороны двери. Чонин поднимает глаза и открывает рот, чтобы ответить (соврать), что с ним все в порядке, но его рот тут же потрясенно закрывается. Он несколько раз хлопает глазами, а потом, наконец, озвучивает свои мысли: — Какого хуя? Парень, стоящий в дверном проеме, складывает руки на груди и широко ухмыляется. — Что не так? — Ты же… я… просто… — Чонин сглатывает и не может собрать свои мысли во что-то цельное, потому что парень, стоящий напротив него, практически полная, мать его, копия. У него чониново лицо, его руки и фигура. Одежда, правда, отличается: на том рваные джинсы и майка-алкоголичка, и волосы у него белые. Но это он сам. Он сам в другой одежде и с блондинистыми волосами. Стоит и смотрит на него. Что. Чонин продолжает глупо хлопать глазами и незаметно щипает себя за ногу. Затем щипает еще раз, намного сильнее. Ничего не происходит. — У меня крыша поехала, да? — нервно спрашивает он. — Не знаю, — блондин дергает плечами, легкомысленно улыбаясь и приближаясь к Чонину. — Может быть. — Я... — Чонин испуганно вжимается в стену. — Ты кто такой? — Можешь звать меня Каем, — отвечает блондин, присаживаясь на корточки напротив Чонина, и всматривается в его лицо. Взгляд у него очень тяжелый. — Окей, — голос Чонина подрагивает. Ну пиздец, мало того, что он пьяный торчок, так теперь еще и шизанутый. Вот уж предмет для родительской гордости. — И что ты здесь делаешь, Кай? — спрашивает осторожно. — Не знаю, — Кай ведет плечом, придвигаясь еще ближе. Личное пространство? Не, не слышал. — Что люди обычно делают на вечеринках? Чонин смотрит на него в упор, вытаращив глаза. Ебануться дважды. Вблизи это выглядит еще более жутко. На него смотрят его собственные глаза, полные губы складываются в ухмылке, светлая челка падает на лоб. Чонин думает, что он ничего так. Горяченький парниша. Может, ему даже стоит перекраситься в блондина. — Танцуют? — между тем продолжает Кай, наклоняясь еще ближе. — Пьют? — еще ближе. — Трахаются? — совсем близко, так, что на губах ощущается чужое дыхание. От него пахнет парфюмом и мятной жвачкой. Чонин громко сглатывает, ему очень неуютно, а еще чужая близость вроде как приятно волнует, отчего неуютно вдвойне. Он пытается срастись с кафельной стеной, а потом, к своему величайшему ужасу осознает, что у него встал. Вот просто взял и встал. Типа просто так. Этовсётравачанёляэтовсётравачанёля. Кай смотрит ему в лицо, но потом вдруг опускает глаза на ширинку, дергает бровями и ухмыляется в самые губы: — Вот значит как? — Я... — Чонин пытается оправдаться, но тут же замолкает. Ну, правда, что тут вообще можно сказать? Прости, чувак, ты ко мне слишком близко, у меня сто лет никого не было, а еще я так охуел от того, как ты выглядишь, что случайно возбудился? Серьезно? А потом он вдруг понимает. У него встал на самого себя. Боже, как стыдно. — Ты всегда был самовлюбленным, — мурлычет Кай, проводя носом по щеке Чонина, и шумно втягивает воздух носом. У Чонина волосы встают дыбом, потому что воспринимается это как-то интимно и возбуждающе. Дыхание становится тяжелым, грудь медленно поднимается и опускается, глаза начинают чернеть, хотя они вроде и без того- Внизу живота у него тепло, а стояк все крепчает и начинает приносить дискомфорт. Под чудо-травой все чувства обостряются, кожа на шее покрывается мурашками крупными, как бисер, когда Кай дышит на нее, сгребая Чонина в кучу. — Нельзя быть таким, — шепчет Кай, после чего прижимается своим ртом к губам Чонина. Он целует его медленно, горячо и тягуче, будто нормально тут у них все и так надо. Проводит языком по потрескавшейся нижней губе, засасывает ее и зализывает. В ванной раздаются смущающие влажные звуки, шумные вздохи и шорох одежды. Где-то за дверью все еще играет музыка. Язык Кая проникает в рот Чонина, медленно скользит по зубам, поглаживает десна, после чего касается чужого языка. Чонин чувствует вкус мятной жвачки, а затем вкус собственного языка и у него в голове взрываются гранаты, разбрызгивая по стенкам черепа его же мозги, потому что это так дико, но так, черт возьми, возбуждающе. Он дышит загнанно, как будто его кто-то душит, когда влажный каев язык скользит по щеке, оставляя за собой мокрую дорожку, и добирается до уха. Чонин немного фетиширует на то, как кто-то целует его уши, и Кай откуда-то это знает. Чонин слышит, как блондин тяжело дышит ему в ухо, когда руки расстегивают ремень на его джинсах. Слух все еще обострен, поэтому звук расстегивающейся молнии приятно отдается в ушах. Чонин приподнимается, чтобы помочь стянуть с себя джинсы и пытается не кусать припухшие губы, когда руки Кая скользят под резинку трусов. Его пальцы двигаются медленно, он нарочно тянет и издевается. Чонина это бесит. Он, интересно, такой же противный? Недовольство тает, когда чужая ладонь обхватывает член и мягко скользит по нему. — Нравится? — усмехается Кай, заглядывая ему в глаза. Они у него такие же черные, ресницы подрагивают. Ответом ему служит хриплый то ли полу-стон, то ли полу-выдох. Кай довольно жмурится, склоняя голову набок. Котяра. Каждое движение отдается маленьким разрядом тока по коже, большой палец Кая давит на головку, размазывая обильно выступающую смазку, рука начинает активно двигаться. Где-то на обрывках сознания Чонина проносится мысль, что он сейчас сидит в ванной и ему дрочит… он сам? Вау. Вау. И, боже, как же вдруг отчаянно захотелось, чтобы этот «он сам» немедленно занялся с ним сексом. Кай, словно угадывая его мысли, отстраняется, чем вызывает у Чонина разочарованный вдох. Игнорируя недовольный взгляд, он расстегивает пуговицу на своих штанах и вместе с трусами стягивает их до колен, выжидающе уставившись на брюнета. Чонин не сразу понимает, к чему это он клонит, но когда до него доходит, то он высокомерно фыркает: — Пошел ты, — после чего облизывает пересохшие губы. — Я не буду делать тебе минет. Кай дерзко выгибает бровь. — Да ну? Чонину как-то неловко признаваться, что он в этом деле не мастак. Он же альфач, не пристало ему чужие члены сосать, поэтому он еще более высокомерно задирает подбородок. Гребаный Кай серьезно читает каждую его мысль, потому что снова склоняется над ним. — Я могу показать тебе, как это делается, — довольно урчит он. Чонин даже возразить не успевает, как его член берут в рот. Спесь с него быстро слетает, потому что во рту у Кая мокро и тепло, а Чонин еле сдерживается от того, чтобы позорно застонать, когда язык блондина начинает вытворять какую-то неведомую херню. Он проходится по стволу, очерчивая каждую венку, принимает глубоко в горло, и Чонин непроизвольно начинает подаваться бедрами вперед. Ему не просто хорошо, ему непозволительно охуенно. Так, что поджимаются пальцы на ногах и мышцы внизу живота, спина выгибается, а руки зарываются в блондинистых волосах. Пряди у того жесткие, Чонин начинает поглаживать кожу его головы подушечками пальцев. Голова идет кругом, бедняга уже совсем не соображает. Чонин сдавленно охает, когда в него неожиданно толкается палец. Он точно помнит, что не видел у Кая смазки, но палец скользит внутри на удивление легко и это, блин, странно. Второй палец не заставляет себя ждать особо долго, аккуратно растягивая стенки, и это больно. Чонин недовольно морщится. Он не девственник, но от этого нифига не легче. От третьего пальца он шипит от боли и пытается отстраниться, но Кай отрывается от его члена и утешительно проводит губами по его щеке. — Ты же знаешь, что придется потерпеть, — шепчет он ему в лицо, а пальцы пытаются найти простату. Ищет он ее долго и упорно, словно, блять, клад какой-то, и поисками остается доволен, когда Чонин дергается и откидывает голову, больно ударяясь о стену. Пальцы резко выскальзывают, Чонина снова сгребают в кучу, ставят на ноги, прижимают лицом к стене и упираются стояком в его задницу. Теперь-то становится ясно, что выдержка у Кая ни к черту. Пальцы сжимаются на чужих бедрах слишком сильно, но синяки вряд ли останутся, сосуды у Чонина, вообще-то, крепкие, и он с каким-то садистским наслаждением входит так медленно, как только может. Чонин послушно терпит, но в итоге такая медлительность ему надоедает и он подается навстречу. Над его ухом раздается что-то, похожее на недовольный рык. Кай не хочет причинять ему боль. Оу. Это мило. Бедра начинают двигаться очень плавно и размеренно, пальцы мягко скользят по животу брюнета, а губы прижимаются к его загривку и чуть скребут его зубами. Чонин что-то хрипло шепчет себе под нос, бурчит, ворчит, а потом низко стонет. Чонин не кисейная барышня и от нормальных толчков не развалится, о чем он тут же сообщает блондину. Тот хмыкает ему в плечо, но движения становятся резче, ладони обхватывают Чонина за ребра, и тот не знает, от чего он задыхается, то ли от того, что объятия слишком крепкие, то ли от того, что в конец шизанулся. Ему отчаянно хочется повернуться к Каю, чтобы видеть его лицо в этот момент, следить, как челка постоянно падает на потный лоб, а губы закусываются от удовольствия. Чонину хочется целоваться. Стонать в чужой рот тоже хочется. Еще хочется совсем не по-альфачьи обвивать своими ногами чужую спину, но Кай не позволяет ему сделать ничего из перечисленного, прижимаясь еще ближе и обхватывая его член рукой, начиная двигать в такт своим движениям. Чонин совсем внезапно не выдерживает первым. Оргазм пробивает его такой сильной судорогой, что воздух выбивает из легких, а громкий стон зеркалит по стенам, громко отдаваясь в ушах. Он сжимается и пачкает кафельную стену спермой. Кай кусает его за ухо и двигается в нем совсем недолго, а затем кончает внутрь. Чонин тяжело выдыхает, наконец, поворачиваясь к блондину. Они смотрят друг на друга, после чего почти синхронно выдыхают и опускаются на пол, пытаясь отдышаться. Чонину почему-то до сих пор сентиментально хочется целоваться, но после оргазма он ощущает себя бесформенной лужей, и ему лень шевелить даже языком. Он осоловело смотрит на Кая, все же открывает рот, чтобы сообщить тому о своем желании, но на ходу передумывает, решая сказать, что все прошло неплохо, но тому есть, куда стремиться. В мыслях он уже смеется, представляя реакцию блондина, но его прерывает громкий стук в дверь, из-за которой доносятся вопли: — Чонин, твою мать! Очаровательность момента проходит. Чонин чувствует себя так, будто ему дали по морде сковородкой. Он непонимающе смаргивает непонятно откуда взявшуюся пелену с глаз. — Живо открой эту гребаную дверь! — в дверь продолжают долбиться, а Чонин оглядывается. Он сидит на полу в ванной. Со спущенными штанами, которые испачканы спермой. И он один. Он один. До Чонина начинает медленно, но верно доходить, после чего он едва удерживается от того, чтобы впасть в истерику. Разумеется, он один. Он все еще в доме, который находится хрен пойми где, за воплями из-за двери приглушенно слышится музыка. Кая нет, а пьяный Чонин, испробовавший чанёлевскую траву, кажется, только что дрочил в ванной и, кончая, орал ультразвуком. «Каков пиздец», — ошалело думает он, поднимаясь на дрожащих ногах. Вот это я понимаю — накрыло.