Записки выжившего самоубийцы.

Не так давно — когда, я уже и не припомню — собрались в одной комнате людские пороки, один страшнее другого! Зачем собрались — не знаю, о чем говорили? Не понял. Ругались, у кого был рот — кричали, у кого нет — молчали, топали ногами, если они были. Размахивали руками, дикие проклятья изрыгая. Только один порок, одетый в лохмотья, стоял в стороне, прижавшись к тёмной стене. Смотрел на всех, не произнося ни слова. Самый маленький порок из всех, у него даже имени нет, или же о нем никто не знает. Он всегда молчит, будто рот зашит красными нитями забвения. Спор у больших пороков был велик: обсуждали, кто из них самый влиятельный. — Без раздумий скажу вам, это я! — самодовольно улыбаясь, плавно молвил один из пороков. Он был строен и хорош собою: ходил всегда во фраке, с тростью в руках. Волосы длинные, светлые, забранные в низкий хвост и глаза пустые, не живые. В них хранилось все что угодно, кроме доброты. «Аристократ…» — думал маленький порок, разглядывая того. А величали этого порока — бессердечность. — Не правда! — вспылил другой порок, похожий на гориллу своим видом. Голый, заросший с ног до головы волосами. У него всегда было пугающее выражение лица: брови чёрные, всегда нахмуренные, зубы острые а глаза горят самым ярким пламенем — гневом. — Из-за меня люди убивают друг друга! Из-за меня происходят войны! Из-за меня! Все из-за меня! — начал смеяться тот. — Я тут самый главный! — Он главный, он главный! — хором подхватили три порока, что всегда следовали за гневом по пятам. Грубость, эгоизм и наглость — они всегда пытались походить на гнев, даже сорвали с себя свои одеяния, подрисовали чёрные пугающе брови и волосы на теле. — Из-за меня тоже убивают, не забывай. — улыбался бессердечность. — у кого нет сердца — у того нет души.— прошептал он зловеще, ехидно улыбаясь. — Милые, а про меня не забыли? — раздался томный женский голос. Девушка встала с нагретого места, и, повиливая бёдрами, подошла к бессердечности. — Из-за меня люди тоже много чего творят…— прошептала аристократу на ухо, проводя тонкими пальцами по его груди. Но тот, вцепившись в руку девушки, откинул ее куда подальше. Она рухнула на колени, но продолжала улыбаться. — Оу, мы уже перешли к другой части? — засмеялась та. Подползла к аристократу, стоя так же на коленях, прижалась к паху и начала громко и протяжно стонать. — Пошлость, отвали. — холодно проговорил бессердечность. — Какой ты скучный… — расстроилась та, вставая. — Ну, милый, если передумаешь, я всегда здесь. И так же плавно она прошла обратно к дивану, закинула ногу на ногу, совсем позабыв про свою короткую юбку, продолжая смотреть на жаркий спор. — А почему не я?! — заорал Озабоченность. — Почему он?! Я хочу, очень хочу! — тот подбежал к пошлости, схватил ее за горло и повалил полностью на диван. — Хочу, хочу, хочу! Пошлость ещё больше засмеялась, застонала, отчего и без того большая плоть озабоченности возбудилась до предела, стала ещё больше и тверже. — Моя, моя! Ты моя! Рядом с ними засмеялось чёрное с ног до головы существо, своим видом походящий на нефть: липкий и ужасно пахнущий. Тело его было слишком длинным, а шея, туловище и ноги слишком тонкими. Из-под чёрной пелены просвечивалось два белых, как бездонные дыры, глаза, смотрящие в никуда. Улыбаясь, он обнажал свои желтые зубы-ножи. — Давайте, давайте! — подгонял он Пошлость и Озабоченность хриплым как скрипучая дверь голосом, хлопая своими руками, похожие на крылья без оперения. Один скелет… Это был никто иной, как Беспринципность. Дверь открывается резко, с ноги. Все на секунду затихают, направляя взгляды на прибывшего. — А… это ты. — брезгливо сказал Озабоченность и продолжил душить Пошлость. — Дорогое мои, к чему эти споры! — начал порок, ужасней на вид всех здешних. Маленькие глаза, по лицу стекает что-то жирное и противное, запахло мускусом. У порока был один большой рот, зашитый в разных местах чёрными нитками, создавая иллюзию, что у него пять, а то и шесть маленьких ртов. Место, где его зашили, кровоточило; синяя кровь стекала по губам на подбородок и падала на пол. — Вы все здесь очень значимы! И вы достойны большего, даже чем я! — говоря, он плевался своей синей кровью. — Ой, завались, Ложь! — сквозь стон прервала его Пошлость. — всю малину портишь. И тут, самый маленький порок удивился, когда Ложь — один из главных — заметил его и подошёл ближе. Воняло от него, кончено, как от помойного ведра. Безымянный порок думал, что его вырвет, но он старался не подавать виду. У него плохо получалось… — А ты кто такой? Новенький? — Я уже давно здесь… — поник маленький порок. — Почему не споришь с остальными? — Зачем? Я же маленький, никому не известный порок. Куда мне с главными спорить?.. Они задавят, не заметят. — Как интересно. — улыбнулся Ложь. Конечно, маленький порок понимал, что ничерта ему не интересно, он врет. Если бы не врал, он бы не был ложью. В тёмной комнате собиралось все больше и больше пороков разных по важности и статусу. Все начали дальше спорить и ругаться пока малыш не взял себя в руки и не начал: — Я не понимаю… — сказал он с громкой досадой. — почему нас так много? Он вышел на середину комнаты, все страшные глаза уставились на него. — Неужели в людях нет добра? Нет милосердия, нет чести? Почему злости, пошлости, бессердечия и эгоизма так много? Маленький порок говорил, а слезы стали скапливаться на глазах. Он был словно быстро выросший ребенок, что уже понял всю черствость и черноту этого мира. — Малыш, — выбравшись из-под Озабоченности, начала Пошлость. — мир такой, люди такие, мы такие, и ты такой же. — улыбнулась она. Безымянный порок замотал головой, не хотел в это верить. — Ох, малыш. Ты ещё слишком мал… Спустись-ка на землю и посмотри, правду ли я говорю. И, несмотря на неверие словам Пошлости, безымянный маленький порок все же решил спуститься в мир людской, чтобы увидеть все своими глазами.