Хадо-сан, Я бы… очень хотел, чтобы у нас был полноценный выпускной.
В тот момент им нужно было за что-то цепляться. Знать, что они сражаются не просто так, что в их неопределённом будущем есть хоть что-то конкретное, понятное, простое и человечное.Когда эта битва подойдёт к концу…
Бесконечная, текущая мрачным тёмным туннелем, который никуда не ведёт. Одна только фраза «шанс на победу» звучала нереалистично, слишком хорошо, что в неё было страшно верить.…я поговорю об этом с директором Незу.
И вот они стояли в ярко освещённом зале, в школьной форме, которую, как в какой-то момент казалось, не наденут больше никогда, с дипломами в руках. От яркого света болели глаза — может быть, только у Тамаки, но лично ему желание прикрыть на пару минут веки не давало покоя. Вокруг стоял умеренный шум, остающийся в рамках приличия, правда, с какой-то дурацкой музыкой на фоне. Атмосфера царила странная — тихий праздник, где все словно боялись веселиться на полную, ну или считали это неуместным после прошедших событий. И всё же радоваться хотелось — что всё закончилось, что начался «новый этап жизни», что теперь они вольны делать с этой своей жизнью всё, что захотят. И слабые улыбки мелькали то тут, то там, кто-то даже смеялся в открытую, по-идиотски, но так естественно. — Ну что, господин Амаджики, приятно стать вашим официальным коллегой, — Мирио подошёл незаметно — спасибо, не выплыл из стены или из пола, хотя, подумал Тамаки, будь его воля, он бы так и сделал, но в повседневной форме это не представлялось возможным. Амаджики некстати вспомнил, как на каком-то дне рождения Тогата, уже слегка навеселе, стащил с себя рубашку и бегал полуголым только ради того, чтобы пугать гостей своим невероятно эффектным появлением из стены. Пара человек тогда чуть не словили сердечные приступы, но остальные оказались привыкшими к подобным выкрутасам одного из лучших студентов ЮЭЙ, поэтому даже не обращали на него внимания, пока он не угомонился и не натянул рубашку обратно. Тамаки часто чувствовал глупый стыд за друга, но он знал, каким он может быть пугающе-серьёзным, помнил, как искажается в ярости его обычно улыбчивое лицо, поэтому всегда старался наслаждаться моментами, когда у Тогаты была возможность на клоунские выходки. — Я официально рад, господин Тогата, — он с улыбкой ответил на предложенное рукопожатие. — Хей, мальчики, — Тамаки вздрогнул, когда на плечо с размаху опустилась на удивление тяжёлая рука — девушка-юла, девушка-вихрь, с отросшими, но всё такими же взломаченными розовыми волосами и беспричинно широкой улыбкой. — Хайя, и тебе здравствуй, — улыбнулся в ответ Мирио, совершенно не смущаясь от бесцеремонности той — она закинула руки на плечи парней, сжимая их в крепкой хватке. — Здрасьте, здрасьте, поздравляю, все дела, я думала, все официальности мы оставили директору Незу, и он с ними прекрасно справился, — Юйю выпустила смешок, вглядываясь куда-то в толпу. — Куда вы дели самую прекрасную часть вашей троицы, скажите? — Если ты про Неджире, то она предупреждала, что опоздает. Тамаки удивлённо воззрился на Мирио, будто слышал об этом впервые, хотя после произнесённого другом вспомнил, что Хадо точно говорила это им обоим. Ему вдруг стало странно, что он не думал о ней во время официальной части — а может и думал, да, кажется, он удивился, что её не вызвали за дипломом, но вроде тогда он решил, что каким-то образом умудрился упустить этот момент. Он не мог забыть о ней, просто не представлял, что её могло не быть — в его картине мира она всегда была где-то рядом, ощутимо или нет, но поблизости. Голову сдавило неприятное чувство, и Тамаки поморщился, сдерживая желание потереть виски — ещё не хватало вызывать беспокойство у Мирио. Юйю вдруг радостно встрепенулась и замахала кому-то в толпе выпускников. — Ребята! — раздался оттуда звонкий оклик, и Хайя бодро заорала в ответ, почти агрессивно размахивая рукой в приветственном жесте: — Малышка! Амаджики проследил за её взглядом, выхватывая знакомую фиолетовую макушку. — Хадо… Она улыбалась, яркая, воздушная, как и всегда излучающая позитивную энергию. Почему-то странно было увидеть её здесь, что-то будто не складывалось, хотя Амаджики был уверен, что определённо ждал её. — Амаджики, Тогата! — она широким жестом помахала издалека, а затем за пару секунд подскочила к ним и заключила объятия. От неожиданно крепкой хватки сбилось дыхание, и Тамаки с трудом отстранился, с шутливой опаской поглядывая на девушку. — Юйю, — Неджире наигранно официально поклонилась в её сторону и послала воздушный поцелуй. — Любовь моя, — отвесив шутливый реверанс, Хайя протянула подруге руку, — не согласитесь ли на приветственный танец? В зале как раз заиграла более-менее сносная композиция, контрастом тем однообразным битам, что звучали здесь с момента окончания официальной церемонии. Хадо бросила мимолётный взгляд в сторону парней и, получив от них одобрительные улыбки, приняла приглашение, тут же оказываясь утащенной в центр зала. Их танец вряд ли можно было назвать чем-то по-настоящему гармоничным или хотя бы ритмичным, движения из разных жанров смотрелись скорее забавно, чем красиво, но Тамаки поймал себя на мысли, что не может оторвать от девушек взгляда. Ему казалось, что все присутствующие сейчас воззрились на них, потому что как они могли не обратить внимание на появление среди них феи — сказочной, почти парящей над полом своей воздушной походкой. — Она красивая, правда? Тамаки вздрогнул, оборачиваясь на Мирио. Тот тоже глядел на девушек, но с несползающей с лица хитрой усмешкой. — Люстра в этом зале действительно удивительна, — Амаджики задрал голову, обнаруживая на потолке светящиеся плиты вместо ожидаемых шикарных хрустальных подвесок. Он мысленно отметил, что никогда раньше не задумывался о том, какая в зале академии люстра, и странно, что он ожидал чего-то с королевским размахом — всё-таки, они были не в замке, а в современном учебном учреждении. Мирио тоже посмотрел в потолок и, переполняемый весёлым недоумением, перевёл взгляд на Тамаки. — А ты ценитель, — хмыкнул он, когда Амаджики в смущении отвернулся, уставившись в сторону. — Знаешь, будешь долго на неё смотреть, сможешь увидеть, как её уведут. Тамаки широко распахнул глаза, в ужасе оборачиваясь на Мирио. Тот всё так же ухмылялся, но было видно, что не всё из сказанного было шуткой. Амаджики было не по себе от того, что его решили насильно подтолкнуть к девушке, когда он сам не до конца для себя решил, что именно ему нужно, поэтому он просто промолчал в ответ, не давая поводов для продолжения темы. Куда приятнее было просто продолжить наблюдение за танцующими. Они отчего-то смеялись, расплывшись в заразительных улыбках. Схватившись за руки, они раскрутились на месте, распугивая стоящих поблизости людей. Хадо, смеясь, откинула голову, слишком прекрасная и счастливая для этого мира. Тамаки смотрел на сцепленные руки девушек, на поблескивающий на запястье Неджире браслет, и ему казалось, что его кружит вместе с ними — по крайней мере, голова и правда закружилась, и Амаджики схватил с ближайшего столика бокал и отхлебнул пару крупных глотков. Горло тут же обожгло алкоголем, и Тамаки закашлялся, разглядывая содержимое — вместо воды весело пузырилось шампанское, игриво шипя и как нельзя кстати подходящее по настроению ярким девушкам, но вряд ли ему. — Господи боже, Тамаки! — Мирио обеспокоенно перевёл взгляд с искривлённого лица друга на бокал в его руке и обратно. — Что здесь забыл алкоголь? — кряхтя, возмущённо прошипел Амаджики, поворачиваясь к столику с закусками в поиске подноса с напитками. — А, — Тогата внезапно стушевался, неловко почёсывая затылок, — тут это… Ребята пронесли немного шампанского, так, ерунда. Это тебя что, от него так скрутило?.. Мирио выглядел почему-то виноватым, и Тамаки даже передумал злиться, но всё же нахмурился, выпрямляясь и делая ещё один глоток, на этот раз более осторожный. — Я просто не ожидал, — он повёл плечом, думая о том, что, возможно, пронести сюда алкоголь было, хоть и рисковой, но не такой уж плохой идеей. Казалось даже, что после всего, что они пережили, странно, что у выпускного в принципе были какие-то запреты. На месте директора Незу он бы, наверное, просто сел с бывшими студентами за один большой стол и основательно напился. Однако нужно было поддерживать оболочку культурного мероприятия. Самого обычного — снова попытка убежать от реальности и сделать вид, что у них всё в порядке. Не считая вступительной речи, никто больше не вспоминал про те дни, будто эта тема была под запретом. Тамаки тоже не вспоминал, даже не пытался — каждый раз, когда он только начинал думать об этом, голову сжимало тисками, простреливало болью виски, и проще было просто временно абстрагироваться, погрузившись в густую атмосферу подобия праздника. Тамаки не заметил, как взял второй бокал, на автомате отстранённо опустошая и его. — Ребята! Это было весело, вам тоже надо было потанцевать, — Неджире вернулась довольная, разгорячённая, с красными щеками. Мирио вежливо отказался, а Тамаки подумал, что его сердце бы не выдержало, если бы он танцевал с ней. — Не думаю, что перед такой большой толпой это было бы хорошей идеей, — уклончиво отозвался он. — Не думаю, что ты бы разочаровал хоть кого-то из них, разве что тем, что танцуешь не с ними, — Хадо бодро подмигнула, забавная в своей уверенности. — Ты… — Тамаки поджал губы, не способный спорить с радующейся своим аргументам Неджире. — Я не думаю. Я плох в танцах. Неджире вдруг посмотрела на него абсолютно серьёзно, почти строго, от чего Амаджики нервно сглотнул, боясь и не зная, чего ожидать. — Я в танцах ужасна, — выпалила она ему в лицо, с таким напором, словно хотела его убедить в этом во что бы то ни стало. — Но, тем не менее, многие, кажется, смотрели на меня, и вроде даже без особого отвращения. Тамаки пару мгновений тупо хлопал ресницами, пытаясь обработать сказанное, прозвучавшее с такой интонацией, словно это был наезд лично на него. Поняв, к чему девушка клонит, он наконец расплылся в улыбке — отчасти благодарной. Все возражения и слова вроде «ты прекрасна» он оставил при себе, осознавая, что они сейчас не нужны ни Хадо, ни ему самому. Всё равно не прозвучат искренне, да и он не мастер красивых слов и выражений. Это лучше оставить несказанным висеть между ними, чтобы оба знали и понимали, но и не думали говорить вслух. Общий свет вдруг приглушили, оставляя прожектора над сценой. Зал накрыло тишиной, когда фоновые биты сменились мягкими фортепианными аккордами — во всеобщей суете никто не заметил, как за роялем оказалась выпускница факультета поддержки. Она прошла тихо, не отвлекая на себя внимания, не за возможностью покорить зал, а с желанием высказаться. Не всегда музыка кажется такой живой и искренней, не всегда её чувствуешь так, будто это на самом деле какой-то особый, но понятный всем язык. Это всегда ощущается — когда исполнитель что-то говорит. Фигура пианистки, объятая лучом света, примагничивала взгляд и тут же затягивала в неизмеримое тёмное пространство, где зрение и слух уже бессмысленны, где всё на грани каких-то призрачных, но глубоких ощущений. Будто под гипнозом — смотришь в одну точку, не в силах оторваться, и в какой-то момент перестаёшь понимать, что видишь перед собой. Чёрное платье контрастом белой коже пианистки гармонично перетекало в тёмное половое покрытие и словно составляло единое целое с роялем. Тонкие пальцы летали над клавишами, будто вовсе не касаясь их. Тамаки провёл несколько минут как в трансе. Он был один — ни души вокруг, в этом зыбком нереальном мире, но так комфортно, спокойно, что уже чем дальше, тем меньше хотелось его покидать. Ему чудились смутно знакомые силуэты, сверкающие теплотой улыбки, мягкие прикосновения. Всё вокруг дышало синхронно с ним — когда сердце вдруг начало биться чаще, мельче, казалось, что даже воздух завибрировал тревожным волнением. Тихий смех щекотнул ухо, и Тамаки дёрнулся на звук, тщетно пытаясь ухватиться за ускользающее ощущение. Он повернулся, и его прошиб холодный пот — от крови на мертвенно-бледном лице, от простреливающей виски боли, заставляющей закрыть глаза и не смотреть не смотреть не думать не вспоминать. — Тамаки! — надрывный вскрик, резкий пинок в плечо — Амаджики вернулся в сознание с последними растворившимися в воздухе нотами. Тишину зала прорвали шумные аплодисменты, а Тамаки растерянно оглянулся на Мирио — тот придерживал его за плечо и глядел с толикой беспокойства на нахмуренном лице. — Чувак, ты в порядке? Тамаки судорожно сглотнул и провёл дрожащей рукой по лбу. Тогата выглядел напряжённо, но не напугано, и те истерично надрывные интонации в его голосе были, видимо, додуманы больным сознанием. — Я… — Амаджики медленно моргнул, не до конца придя в себя и шатаясь ещё где-то на грани, грозясь завалиться в сторону и быть поглощённым той густой темнотой, только уже безвозвратно. Он бросил взгляд в сторону сцены, но пианистка уже ушла, прожектора погасили, снова включили странные биты, под которые выпускники продолжили заниматься тем, чем и прежде — переговариваться, подтанцовывать и таскать со столов закуски. — Смотри, смотри, Тамаки, — за рукав настойчиво потянули, и Тамаки повернулся, куда указывала Неджире. За панорамными окнами небо горело яркими полосками заката, сказочно перетекающими одна в другую — каждый раз подобной красоты сочетания рождали у Тамаки пугающе возвышенные мысли о неповторимости искусности природы и мрачные — о мелкой роли человека в огромном совершенном мире. И хотелось то ли распахнуть окна и взирать на красоту, то ли поддаться гнетущим размышлениям и зашторить комнату, погрузиться в темноту и уже дальше весь оставшийся вечер обречённо думать о тленности человеческого бытия. Тамаки перевёл взгляд на Хадо, и от светящегося восторгом лица перехватило дыхание, сразу захотелось действовать по первому сценарию и любить природу, жизнь и всё вокруг, или же сохранить всю внезапно переполняющую его любовь для одного конкретного человека. — Красиво? — вопрос прозвучал с придыханием, и Тамаки всерьёз забеспокоился за своё сошедшее с ума сердце, уже не надеясь, что на горящих щеках не отразился румянец. Он забыл, про что спрашивает Неджире, пытаясь понять, как у живого человека могут быть такие неземные глаза, и готов был просто выпалить «да», не думая. Невероятным усилием воли он всё-таки заставил себя мысленно промотать события последних тридцати секунд, вспоминая закат и внутренне радуясь, что его «да» в любом случае пришлось бы кстати. Дурацкая мысль мелькнула в голове и, как это обычно бывает, засела так прочно, что мозг постепенно начал подкидывать всё больше аргументов к тому, почему эта идея-таки стоит воплощения в жизнь. Мельком оглядевшись и обнаружив, что Юйю куда-то отбежала, а Мирио увлекли в разговор другие одногруппники, он вновь посмотрел на слегка растерянную долгим ожиданием ответа Хадо и, выдохнув, спросил напрямую: — Не хочешь прогуляться? Неджире неумело замаскировала облегчённый выдох под неловкий смешок, а уже через секунду сама схватила Тамаки за руку и потащила к выходу во двор. Амаджики чувствовал навязчивое желание скрыться ото всех взглядов находящихся в зале людей, но быстрый и уверенный шаг Хадо слегка облегчал ситуацию — в конце концов он просто неожиданно обнаружил в себе что-то, похожее на безразличие к мнению окружающих. Это было весьма приятно и даже как будто окрыляюще. Но всё же окончательный комфорт Тамаки смог ощутить, только оказавшись на улице. Ночной воздух освежающе ворвался в лёгкие, слегка кружа голову. Возможно, виной тому были ещё и три бокала шампанского, но Амаджики усиленно не хотел об этом думать — он всегда надеялся, что его организм окажется устойчивым к алкоголю (что он будет устойчивым хоть к чему-нибудь, честное слово, он же не хрупкая девушка, чтобы его уносило с парочки бокалов). Так или иначе, это было приятное чувство. А ещё его рука всё ещё была в руке Хадо, вдруг показавшейся слишком тёплой. Тамаки мужественно держался долю секунды, прежде чем рефлекторно выдернуть ладонь, виновато отступая на шаг и чувствуя себя при этом полным идиотом. Зато идиотом без риска сердечного приступа. Хадо удивлённо воззрилась на него, а затем захихикала, прижав руку ко рту. Тамаки уже не пытался скрыть смущение за деланной невозмутимостью, и, решив, что терять ему всё равно нечего, поймал взгляд Неджире и намеренно задержал их зрительный контакт. Неуверенная улыбка девушки дрогнула, Хадо в замешательстве облизала пересохшие губы, нервно заправила короткую прядь волос за ухо, и Амаджики поразило осознанием — она тоже была смущена. Эта мысль почему-то совершенно выбила его из колеи, даже заставила прекратить странную игру в гляделки и отступить на шаг. Тамаки заметил расслабленно опустившиеся плечи Неджире и удивился ещё больше — как это он не обращал внимания на подобные проявления неловкости, а затем задумался, были ли они вообще раньше, или только сейчас — накрыло внезапным, пробило, просочилось под кожу. Он вдруг понял, что с того момента, как они покинули зал, никто из них не произнёс ни слова, и это затянувшееся молчание начинало придавать атмосфере неоднозначные оттенки. Тамаки покрутил головой в поисках хоть чего-то, за что можно было зацепиться и раскрутить беседу. Обычно из них двоих разговор начинал не он, но сейчас чувствовал, что если тишина продлится ещё дольше, то он не выдержит — здравый смысл окончательно снесёт, и действия уже не будут целиком подчинены контролю сознания. — Небо! — воскликнул он, указывая на яркие закатные полосы и огненно-оранжевый шар солнца, медленно закатывающийся за горизонт. — Восхитительно, — прочистив горло, уточнил он уже тише, сбавляя накал своей радости от найденной наконец темы для разговора. К счастью, Хадо и сама не могла долго молчать, поэтому с охотой подхватила восторги по поводу потрясающего пейзажа. Говорить она могла бесконечно, а Тамаки мог вечность слушать. Отмечать мелкие изменения эмоций на лице, наблюдать за активной жестикуляцией, сосредотачиваться на тихом звучании обычно звонкого голоса. Амаджики не знал точно, зачем Хадо говорила приглушённо, возможно, просто не хотела рушить громкими возгласами красоту повисшей атмосферы, но было отчего-то приятно, что все сказанные слова предназначались только ему. Возникало тёплое, приятно щекочущее чувство, будто они делили друг с другом какую-то общую тайну, доступную только им двоим. Она была красивая. Нет, даже не так, она была восхитительная. Тамаки назвал этим словом закат, обычное природное явление, далёкое причудливое преломление лучей, абсолютно понятное и изученное, и всё же каждый раз приковывающее взгляд. Но Неджире была здесь, рядом, она была живой, она излучала энергию и делилась ею со всем миром. Она обладала странным влиянием на Тамаки — он мог спокойно слушать её и смотреть на неё бесконечно, а потом, вдруг, от одной какой-то фразы — «мы с тобой», «ну, ты меня понимаешь», «я же тебя знаю давно» — или незначительного милого жеста щемило сердце. И хотелось сказать, какая она чудесная, и как хочется иметь право слегка нарушать её границы в любое время, как бы случайно проводить по плечу, чуть касаться пальцев, проводить по волосам, показывать ненавязчиво — «я рядом», и чувствовать в ответ — склонённая к нему голова, ответное движение руки навстречу, — «я знаю, останься». Необъяснимо хочется быть с ней, и быть нужным ей рядом, и бессовестно принимать её энергию, которой она с такой охотой делилась. Мысль о том, что они сейчас в самом деле могут видеться вот так, в неформальной обстановке, в последний раз, скреблась неприятными коготками, и заталкивать её поглубже было всё сложнее. В горле начинало першить, когда он порывался сказать что-то в реакцию на болтовню Неджире о красоте ночи, чтобы отвлечься от собственных мыслей, и Тамаки каждый раз проглатывал слова, продолжая молча слушать и с опасением ожидать, когда его нервы натянутся невыносимо, когда звенящей струной не будут давать покоя, и он не сможет больше игнорировать волнующие его темы. Захочется сказать или сделать что-то действительно значимое, но этого «чего-то» Тамаки, казалось, в глубине души и боялся больше всего. Он не мог привязать к себе Хадо, не имел права, да и от одной подобной мысли ему становилось не по себе — столько внутренней свободы было в Неджире, что слово «привязать» будто одним махом обрезало ей все крылья, и его для этого даже не нужно было произносить вслух. Однако Тамаки мог сделать одну вещь — он не собирался, но сегодня, после всего, готов был решиться на очередное безумство. Этой ночью полностью срывало тормоза, так надёжно сдерживающие обычно. В своей прогулке они как раз дошли до лавочки, и Амаджики остановился возле неё, взглядом предлагая Неджире присесть. — Это так кстати, я с удовольствием, — она нарочито выделила последнее слово, не слишком изящно для своего образа феи плюхаясь на лавку и вытягивая ноги перед собой. — Новые туфли, — она страдальчески кивнула в сторону лодочек цвета лаванды и частично вытащила из них ступни, давая ногам отдохнуть. — Мучения ради красоты? — понимающе промычал Тамаки. Неджире повернулась к нему с таким обречённым выражением на лице, что ему стало не по себе. — Абсолютно! И иногда мне кажется, что вовсе того не стоящие, — простонала она, разглядывая туфли. — Хотя смотрятся, конечно, классно. Надеюсь, на них не останется следов крови от стёртых сегодня ночью ног, — полушутливо добавила она. Тамаки посмотрел на неё с ужасом, вызвав тем самым тихое хихиканье. — Я шучу, конечно. Ничего такого страшного не произойдёт. Надеюсь. Амаджики благоразумно решил не лезть в вопросы женской красоты, потому как по опыту знал, что это бесполезно. Он только пожелал удачи и, бросив ещё один взгляд на туфли, понял, что больше не сможет спокойно воспринимать каблуки — всегда будет представлять, сколько мучений они могут принести своей владелице. — Милый ободок, — неловко сменил тему Тамаки, обращая взгляд на волосы Хадо — светлый пластик, забирающий короткие фиолетовые пряди и не дающий им упасть на лицо. Сбоку были приделаны два цветка, мило украшая с первого взгляда повседневный образ девушки. Изящный браслет, ободок, новые туфли — она не любила обычность, она стремилась к чему-то особенному в этот день, хотела хоть как-то его раскрасить. — Спасибо! — просияла Неджире, касаясь пальцами цветов. — Это камелии, мои любимые, — доверительно поделилась она. — Вот как, — Тамаки хмыкнул, позволяя следующим словам сорваться с языка непроизвольно: — Обязательно подарю тебе букет. Неджире с восторгом закивала, готовая рассыпаться в горячих благодарностях уже заранее. На горизонте догорала алая полоска заката. В голове забилось отчаянно — «это последний шанс». Выдохнув, Тамаки протянул раскрытую ладонь. — Дай мне руку, — попросил он, ловя заинтригованный взгляд Хадо. Она без лишних вопросов положила свою ладонь на его, рефлекторно обхватывая её большим пальцем и мизинцем. Неджире выглядела так, будто ожидала сюрприза на день рождения — её лицо так и излучало взволнованное ожидание какого-то чуда. Тамаки перевернул её ладонь внутренней стороной наверх и накрыл сверху второй рукой. Хадо едва заметно вздрогнула, возможно, почувствовав, что именно Амаджики вложил ей в ладонь, но не отпрянула и не сопротивлялась, когда он механически согнул её пальцы в кулак и отпустил руку. Ещё не раскрывая ладони, Хадо опустила глаза на его пиджак, находя доказательства своей догадки. Её взгляд замер, и она с неоднозначным выражением уставилась на пустующее место второй пуговицы. Неджире крепче сжала кулак, притягивая его к груди. — Боги, — она провела свободной рукой по щеке, неровно выдыхая. — После всего, что мы прошли… Знаешь, так странно быть здесь, в школьной форме, получать от тебя пуговицу с пиджака. У неё вырвался смешок на грани истеричного, и сердце Тамаки понимающе сжалось. Странно. Ему всё было сегодня странно. Даже воздух какой-то неустойчивый — будто бы, стоит провести по нему ребром ладони под правильным углом, и он задрожит, небо треснет, мир рассыплется. Надо было держаться за что-то. Продлить эти мгновения, тягучие и неопределённые, но приятные своим спокойствием. Он не мог больше жить в напряжении, страхе, постоянной готовности сорваться в бой. — Хадо… — Амаджики!.. Они одновременно прервались, но ни один из них не продолжил, зависнув в тишине. Неджире опустила взгляд на всё ещё сжатый кулак и произвольно раскрыла дрожащие пальцы. Пуговица лежала посередине ладони, маленькая и плоская, ничем не примечательная. Но Хадо смотрела, не в силах оторваться, её глаза заблестели, вздох вышел судорожным и неровным. — Я думаю, можно уже встать, — она неожиданно резко поднялась с лавочки, пряча незаметно пуговицу в нагрудный карман пиджака. Тамаки поднялся за ней на подкашивающихся ногах. Клубок нервов скрутился в животе, не давая сделать спокойный вдох. Небо вдали расчертила молния, и Тамаки вздрогнул, словно ощущая, как электричество проходит через его тело. Как завороженный, он наблюдал за исчезающей полоской света, постепенно не оставляющей ни следа на тёмном небе. Он опустил взгляд — Неджире также обернулась на молнию. В широко распахнутых глазах ярко горели ночные огни. Шебутная, она так вписывалась в этот огромный город, слилась с ним в абсолютной гармонии. — Досюда вряд ли дойдёт, — бросил Тамаки, отводя взгляд. Хадо повернулась к нему, приподняв бровь в немом вопросе. — Дождь. — Ах, а жаль, — Неджире склонила голову набок и поджала губы. — Поцелуи под дождём так романтичны. — Что? Тамаки дёрнул головой, ещё не успев до конца вникнуть в слова девушки. Вспыхнувшие румянцем щёки скрывала темнота, а дальнейшие глупые вопросы застряли в горле — им помешала мягко лёгшая на плечо рука и внезапно оказавшееся слишком близко лицо Неджире. Хадо мимолётно ухмыльнулась и приподнялась на цыпочках. Тамаки непроизвольно зажмурился, когда губ коснулось тёплое дыхание девушки. Он не успел опомниться, как она уже отстранилась, оставляя после себя холодную пустоту. Открывать глаза вряд ли было хорошей идеей, как и в принципе смотреть сейчас на Неджире, потому что от неё перехватывало дыхание. Она светилась очаровательным счастьем, с горящими от смущения щеками, учащённым дыханием и возбуждённо блестящими глазами. Она была восхитительно живой и, одновременно с тем, нереальной, сотканной из всего неземного. Тамаки показалось на секунду, что она навсегда застыла в этом мгновении. Протянуть руку — и она рассыплется тысячью осколками самых ярких мечтаний. — Амаджи... Он подался вперёд, обхватывая её за плечи и прижимая к себе. Сердце, как бешеное, норовило то ли вырваться из грудной клетки, то ли совсем остановиться, а руки дрожали, как от озноба. Пальцы хватались за складки формы, Тамаки пытался сдерживать шумное дыхание, не находя объяснений своей бурной реакции. Почему-то вдруг стало ужасно страшно, как на поле боя, словно в любую секунду их могла настичь смерть, а он не был готов больше никого терять. — Неджире, — судорожно выдохнул он, когда её руки нежно легли ему на спину в ответном объятии, — пожалуйста, не уходи. — Я здесь, Тамаки, — спокойно произнесла она, успокаивающе проводя пальцами вдоль его позвоночника. Тамаки отстранился, встречаясь взглядом с Неджире и только сейчас начиная ощущать прилив смущения. — Верно, — он прочистил горло, делая шаг назад и отводя взгляд, но Хадо поймала его руку и потянула вперёд, продолжая прогулку, как ни в чём не бывало. На тёмном небе сгущались тучи, опровергая догадки Тамаки насчёт дождя. Ветер нёс их быстрее, чем полагал Амаджики. Вскоре воздух сотряс пробирающий до мурашек гром, и небо наконец разорвалось сильным ливнем. От первых капель, ударившихся о макушку, Тамаки вздрогнул — его словно прошибло электрическим током. Колючий дождь будто вырывал его из какого-то мира фантазий и воплощённых мечт, грубо выкидывал в реальность, мокрого и продрогшего. — Вон там беседка, добежим? — Неджире приходилось кричать, чтобы её было слышно сквозь сплошной шум ливня. Она потянула Амаджики за руку, указывая в сторону небольшой беседки, окружённой достаточно густой листвой. Тамаки отстранённо задрал голову к небу, пригвождённый к месту, прибитый безжалостными и бездушными каплями. Его постепенно обступала чернота, обхватывала со всех сторон, чтобы в конце концов остался только он и бьющий по нему дождь. Его тошнило от этого состояния, он больше не мог терпеть постоянно отключаться, уплывать сознанием в сплошную непроглядную темноту, которая затягивала всё глубже, а он был слишком беспомощным, чтобы двинуться. Уши пробил нарастающий звон, до боли в мозгу, и он уже чувствовал затекающую за шею тёплую кровь, но нужно было только сконцентрироваться на этом шуме… — Амаджики! — запястье с силой дёрнули, и Тамаки рывком и с огромным облегчением вернулся в реальность, втягивая ртом воздух и ошалело глядя в напуганное лицо Хадо. Ему потребовалась секунда, чтобы вспомнить про выпускной, грозу и ближайшую беседку. Одежду на них уже можно было выжимать, хотя по факту они простояли под дождём менее минуты. — Да, прости, — он тряхнул головой, окончательно отгоняя гнетущее наваждение, — побежали. Они плотнее сцепили руки и рванули к укрытию, разбрызгивая под собой лужи и уже не пытаясь их оббегать — вода была повсюду, и туфли бы всё равно промокли, рано или поздно. Неджире отчего-то начала хихикать, неуклюже заваливаясь на каблуках, а, оказавшись в беседке, и вовсе согнулась пополам от хохота. Она пыталась вставить какие-то слова, но только ещё больше задыхалась от смеха. Амаджики перевёл дыхание, обречённо рассматривая промокшую насквозь форму и старясь не думать о том, как, должно быть, будут хлюпать его ботинки на обратном пути. Смешки Хадо уже стихали, когда её дурашливое настроение дошло и до Тамаки, которого уже тоже потряхивало от смеха — только, в его случае, скорее нервно-истеричного, вызванного осознанием безвыходности ситуации и пробирающим ознобом. Наблюдая за каплями дождя, с грохотом разбивающимися об асфальт, он задумчиво произнёс: — Всё ещё романтично? Хадо тихо хихикнула, убирая со лба намокшие волосы и поворачиваясь к парню. — Вполне, полагаю, — легко ответила она, перекатываясь с пятки на носок, уже не беспокоясь о неудобных каблуках. Тамаки дёрнул бровью и склонился к её лицу, по которому расползалась по-лисьи хитрая улыбка. Он коснулся плеч Неджире, прислоняя её спиной к сухому столбу беседки, и легко провёл губами по её щеке, с наслаждением ловя шумный вдох. Тамаки поднял веки, чтобы встретиться с настойчивым взглядом ярко-голубых глаз, и сразу же опустил их обратно, подался вперёд и коснулся губ Хадо в поцелуе. Сердце колотилось от всего сразу — после бега, из-за грозы, — но сейчас Тамаки был бы не против, дойди оно до предела и взорвись, желательно, вместе с ним. Неджире приоткрыла рот и подняла руку, накрывая ладонь Тамаки своей. Он втянул носом воздух, стараясь не думать, потому что иначе его бы просто снесло переизбытком ненужных мыслей. Отстранившись, он поймал скользнувшую было прочь руку Хадо, поражаясь тому, насколько хрупкой она ощущалась в его хватке. Эта девушка всегда была слишком сильной, чтобы казаться кому-либо сахарной, но сейчас вдруг накрыло тяжёлым пониманием того, сколько на самом деле кошмарных вещей она пережила — и сколько из них могла не пережить. Небо снова рассекла молния. Мир на секунду потемнел, явившись вновь в будто потемневших цветах. Лёгкие сдавило, дыхание было словно через плотную ткань. Перед глазами немного поплыло, от нехватки кислорода голова потяжелела. Тамаки зажмурился, мысленно считая до трёх, а когда открыл глаза, внутри всё свело холодом. По белой руке Неджире бежала тонкая струйка крови, попадая на ладонь, стекая по пальцам и капая на плитку. Тамаки с отчаянием потянул за запястье, пытаясь найти источник ранения. Нет, нет, только не снова, пожалуйста, он больше не переживёт… — Тамаки? Он вздрогнул и повернулся на Неджире, тут же возвращая взгляд на её руку. Крови не было. Браслет с бусинками-звёздами мирно поблескивал отражённым светом фонарей. Дождь по-прежнему фоновым шумом стучал по асфальту, не попадая в беседку. — Всё в порядке? — Хадо обеспокоенно заглянула в лицо Тамаки, вырывая запястье из его слабой хватки и переплетая их пальцы. Он подавил хрип, норовящий вырваться из горла. Не в порядке. Определённо. Но будет в порядке. — Да, — Амаджики изобразил слабую улыбку, мягко высвобождая руку. — Да, всё в порядке. Неджире улыбнулась в ответ, странно далёкая, непривычно холодная, но всё такая же манящая. С ней было невообразимо легко, и это ощущалось почти физически — мрачная шаткость везде, но не рядом с ней. С ней было комфортно. — Пойдём со мной, — она подала руку, улыбаясь. Не было причин отказывать, но именно сейчас Тамаки почему-то заколебался. Он смотрел в привычные голубые глаза, на лицо, будто высеченное в мраморе самым искусным скульптором, и картинка трескалась в глазах, что-то отчаянно не желало складываться. Канат, по которому он шёл всё это время, опасно шатался. — Тамаки, — она была невероятно живой, она светилась. Уши заложило острым свистом, невыносимым, и хотелось спастись, перестать наконец бороться, отпустить и сделать шаг вперёд. Он протянул руку. — Тамаки..! Мирио с глухой тревогой взглянул на однообразную кардиограмму, до крови прокусывая губу и почти не дыша — ровное пиканье и собственный голос — всё, что он слышал в этой палате. Тамаки был жив, и пока это оставалось так, система жизнеобеспечения будет работать, пусть он пролежит, подсоединённый к пластиковым трубкам, ещё хоть годы. Он не может не выжить, он должен был… Мирио, на самом деле, не имел права просить его бороться. Он сам ужасно устал от борьбы. То, что Тамаки держался так долго, уже было в какой-то степени удивительным. Он на самом деле был силён невероятно, и кто придумал, что он может быть хоть немного слабее Тогаты. Мирио сжал ледяные пальцы на белой простыне, опустил голову, зажмуриваясь до цветных кругов перед глазами. — Прости, Неджи… — прошептал он, уже не зная, за что ему держаться. Имя Неджиро Хадо неживыми буквами застыло на холодном мраморе, среди сотен таких же бесчувственных камней, отличаясь только свежим букетом белых камелий на земле под ним.