***
В предыдущую секунду убедившись, что рядом никого нет, он почти помпезно поднял голову, выдыхая дым от красной «Примы» в черноватое небо. Голову затем сразу же пришлось опустить, чтобы не терять мир вокруг из виду надолго. Немного хищный, хитрый и колючий даже без проволоки, которой бережно обернут — это, если что, не мир, а Дмитрий. Он докуривал последнюю сигарету в конце ночной смены, сегодня очень разочарованно, но этого не признавал и не показывал. Можно было бы говорить, что и показывать было некому, но нет. Указательным пальцем агрессивно сбил с сигареты последний пепел вместе с крошкой табака. Был зол на себя за глупость и на неё, что сегодня ночью так и не пришла. Глупость Дмитрия заключалась в том, что даже в жопе советского союза он нашел, к кому привязаться. Сделал сердитое лицо. Чтобы увидела — ведь знал, что она смотрит, чувствовал, когда поднял взгляд к небу, как она подумала, прячась от него на укрытой от света обочине: «Дурак, чего голову задираешь, думаешь, такой загадочный?» Вот подумал об этом и улыбнулся своими русыми усами. Действительно, дураком дурак. И она не очень умна, раз приходила вот уже месяц, ничего взамен не требуя, кроме остатков его скромного ужина. Просто сидела с ним в ночные смены вот так, на снегу, не страшась простуды. А всё-таки, умная или глупая, Дмитрию она была нужна. Без неё смены были ужасны, ночь тянулась долго, походила на каторгу. Словно весь день он был заперт в клетке вместе со своими подопечными, а потом милосердно выпущен в момент, когда она придет. Но вообще, милосердно ли? Вряд ли, нет. Немилосердно выброшен на волю, чтобы чуть-чуть позже быть утянутым обратно. Но она точно приходила из внешнего мира, нормального, не из тюремных окрестностей (непонятно только, как, если остальной мир был далёк от здешних поколенных снегов). Потому связывала Дмитрия с горячим кофе на обшарпанном домашнем столе, подпертом сложенной картонкой; с гудками троллейбуса, приезжающего каждый день в восемь ноль-ноль, чтобы развезти по говенных работах невыспанных людей. Энцо тоже свою работу не любил и мало спал, но ему хоть платили по-людски. Ещё она напоминала о ворчливой бабке-соседке, у которой на двери маслом нарисован крест, о шумных городских столовых, где в каждой одинаковый компот, но самое главное — о сыне, который тоже любит лохматых собак. Энцо задумался ещё раз, теперь точно последний. Темные обочины посерели, вставало солнце, смена заканчивалась. Пальцы случайно нащупали кусок булки, оставленный для неё с ужина, но размокший от сырости и снега. Он отдернул руку, сперва подумав, что влез в птичье дерьмо. И всё же, смена заканчивалась, а вопрос снят ещё не был: она придет, или нет? Дмитрий вздохнул. Взглянул на наручные часы и свесил руку с колена. Попытался придумать, что скажет сменщику, если тот опять опоздает. Точно сделает такой выговор, что мальчишка запомнит до конца службы. Мало того, Энцо и время запишет, и посчитает, сколько убытков государству принесла эта нерасторопность, а потом как честный гражданин на стол начальнику положит рапорт. Одернул себя: ничего себе, опять невольно спланировал, как выжить кого-то с работы? А всё из-за чего? Энцо этот вопрос себе не задал, но сказать об ответе нужно. Она не пришла, и его теперь злило всё вокруг. Ей-богу, зря, чтоли, проторчал на морозе всю ночь? Он недовольно потряс коленом и собирался взглянуть на часы, всё-таки отмерить насколько опаздывает сменщик. И вдруг подобрел. – О-о, – протянул и укоризненно покачал головой. Затем поправил усы и вытянул руку вперед. – И где ж ты ходила всю ночь? – пробежал пальцами через ржавого цвета кудри и удивился, какие они мокрые. – То-то же, замерзла. Большая рыжая собака завиляла хвостом и уткнулась носом в человечью ладонь.***
19 июня 2023 г. в 19:39
Месяц назад она бегло напечатала на телефонной клавиатуре «how to shift realities», надеясь на вразумительную инструкцию. Пришлось пользоваться познаниями в лингвистике. В ответ на русский запрос гугл выдал руководство шифтинга «от блоггеров» и статью «Сон наяву».
Загадочно.
Надежда Борисовна — тридцатитрехлетняя аспирантка кафедры клинической иммунологии, которая носит круглые очки и ободок на голове, но даже ей понятно, что пользоваться советами блоггеров, когда дело касается такой неоднозначной вещи, как контролирование сна — не самая надежная идея.
О шифтинге она узнала из подслушанного разговора. Именно подслушанного, как бы твердолобо Надя не упиралась, что случайно услышанного. Студенты недолюбливали её за многие вещи: мутные очки и замацанный бордовый ободок, промежуток в передних зубах, глупый взгляд и жидкие рыжие волосы. Но особенно — за манеру сидеть на переменах в аудитории и нихрена не делать. Словно нет у неё ничего, чем можно было бы заняться.
Правда в том, что Надю буквально замораживает от волнения, когда она оказывается в комнате, где сорок молодых людей свободно общаются между собой. И как только берет что-то в руки — кажется, все восемьдесят глаз смотрят с насмешкой.
В каком году Надя стала такой никчёмной — ей самой было неизвестно. Жила своей жизнью как знала, никто её толком не учил. Ещё со старших классов школы понимала, что для всех она как серая мышь, а с первых курсов медицинского догадывалась, что совсем уж серой быть не может, потому что корни волос у неё рыжие. Пробовала краситься в блондинку, но со временем кудри поредели от дешевого осветлителя, Надя поняла, что нельзя больше их красить, и что она относится к тем гаденьким заучкам, что первыми выкрикивают ответ, который знает вся группа. И что её скорее считают раздражительной, чем никчёмной.
Прямо как необученную дворнягу. Надя вспомнила соседского алабая, иногда на лестничной клетке падающего на неё от радости всем своим весом и могучими лапами. Сосед кричал на него, мол, недалекая псина, не трожь Надежду. Алабай Надю бесил, а ещё она была уверена, что дома проклятый пес ведет себя не лучше: суется под ноги, всё слюнявит и гадит на ковер. Собака понимала, в чем её вина, только когда хозяин орал. Надя была такой же.
И после выпуска из университета ничего не изменилось. Тогда она поняла, почему плохо преподавать в месте, где сам учился. Там Надю все знали, и стоило изменить что-то во внешности или поведении — это сразу подмечалось и выставлялось напоказ. Как вот когда она собралась с мыслями и попросила старших коллег обращаться к ней по имени-отчеству, а потом полгода отзывалась на Надьку.
Но всё-таки, она изо всех пыталась стать лучше. Пока что так, незаметно, хотя бы для себя. Чтобы думать о рыжей преподше в зеркале было не противно.
Выходило неважно: нижнее белье, купленное в дорогом магазине, Надя так ни разу и не надела, сделать новую укладку на работу смелости в себе не нашла. Единственное, что получилось — посмотреть сериал, который обсуждали ребята из стоматологического факультета. Правда, особой пользы это не принесло: обсудить новый интерес было не с кем, в придачу Надя влюбилась в несуществующего мужчину.
Её спас бы осознанный сон. Студенты смеялись над блоггершей из интернета, которая занималась подобным, потому пробовать было ужасно стыдно, но мысль о том, что можно выбрать себе внешность, вес и рост, стать совершенно другой и не быть за это осужденной… Ещё и встретить его. Надя хотела бы уснуть навечно.
Поэтому легла в позу пятиконечной звезды и досчитала до ста. На кончик носа упала снежинка.