и не более.

— Шлюха. Московский оттягивает за волосы Нэйтена от своего члена и смотрит ему в глаза, пошло ухмыляясь. Все-таки, сосёт он великолепно, кто бы что ни говорил. Так и хочется трахать его во влажный ротик, а потом видеть запекшуюся кровь в уголках рта и покорный взгляд Нью-Йорка на коленях. Но Миша же не садист, да и мальчишку жалко. — Твоя. Нэйтен так много времени проводит в России, что не просто знает русский, у него и акцента американского нет почти. Он ведёт затекшими плечами и выпрямляет спину. Шибари — это красиво. Может, не очень удобно, но красиво. Московский отпускает волосы Бронкса, обходит его и развязывает узлы. Аккуратно и даже с толикой нежности снимает верёвки и немного разминает его мышцы. Нэйтен на это прикрывает глаза и как-то по-детски улыбается. Вкладывает немного трясущиеся руки в протянутые сильные, поднимается на ноги, но начинает падать. Михаил тянет его на себя и подхватывает на руки, аккуратно кладёт на диван и нависает над ним. Нэйтен старается помочь снять с себя этот ненавистный костюм, выходит не лучшим образом, это точно, но с чем-то справляется. Москва терпеливее, чем обычно. Он расстегивает каждую пуговичку на рубашке, а не рвёт их. Любуется стройным нежным тельцем американца, ведёт от груди вниз кончиками пальцев, оглаживает привлекательные ягодицы ладонями и придвигает чуть ближе к себе. Смазка лежит на спинке дивана, Миша ее берет и выдавливает большое количество на пальцы. Вводит сразу два, от чего Нэйтен дёргается и болезненно стонет. — Тише, мой хороший, тише, — шепчет Михаил, нежно целует в шею и стирает выступившие слёзки с глаз парня. Растягивает быстро, но старательно, чтобы боли причинить как можно меньше. Не то, что бы его волновали чувства Нэйта… Но совесть у него ещё была. Мальчишке девятнадцать, нежный он ещё и маленький, хоть трахается прекрасно. Нэйтен тихо постанывает, открывает глаза и смотрит на Мишу. Тянется за поцелуем, но получает отказ и лишь поджимает губы. Но, когда он чувствует внутри Москву, все обиды забываются. Слишком хорошо, слишком идеально, слишком неправильно. Стоны заполняют всю квартиру, кажется, будто они отражаются от стен. Соседям это вряд ли нравится, но… Не волнует, вообще. Михаил не особо нежничает, входит резко и до конца каждый раз. Целует и прикусывает шею Нэйтена, наслаждается его криками, стонами и просьбами, на которые совсем не обращает внимания. Остановиться? Нет, только если ты скажешь, что тебе больно. Помедленнее или нежнее? Ох, как жаль, что это просто пустые слова. Бронкс тянется рукой к своему члену, проводит по нему несколько раз, убирает руку, сжимая край дивана пальцами, и выгибается. Его накрывает охуенный оргазм, все тело трясёт, в голове ничего нет. И ведь правда: чем больше не трогаешь себя, тем ярче выходит оргазм. Миша выходит из парня, кончает ему на живот. Нависает над ним и улыбается, глядя на красное, но до жути довольное личико. Нэйтен плачет. Ему никогда ни с кем не было так хорошо и плохо одновременно. Плохо, потому что он любит Москву, а тот его нет. Потому что он хочет засыпать в объятиях парня, а засыпает в такси. Миша спускается с дивана и садится на колени рядом с головой мальчишки. Пальцами стирает слезы с его щёк, нежно целует шею, ключицы и плечи. Звонит телефон Москвы. — Иди сейчас в душ, я пойду, отвечу. Нью-Йорк кивает, уходит в ванную, прихватив с собой одежду. Миша с ним был… Достаточно нежен. Может, стоит попробовать попросить его остаться? Или не нужно этого лучше делать? Нэйтен быстро вымывается и одевается, вытирает влажные волосы и глядит на себя в зеркале. Розовые щёчки, припухлые губы и пара засосов на шее. Жаль, что отметины сойдут совсем скоро. Снаружи слышится раздраженный мат Московского, что, видимо, споткнулся о кошку. Бронкс выходит из ванной, идёт в кухню. За столом с кружкой кофе сидит Миша в домашней одежде и делает что-то в телефоне. — Миш? Можно я сегодня останусь? Это остаётся неуслышанным. Московский отвлекается от телефона, смотрит на тихо стоящего в дверях Нэйтена. — М? Я вызвал тебе такси.