As long as I'm here

      Рядом с Дьяволо Доппио чувствует себя в безопасности.       Винегар Доппио, сколько себя помнил, вряд ли бы смог назвать человека, к которому привязался настолько сильно, как к этому скрытному и таинственному мужчине, скрывающемуся за сотнями замков, сокрытых мраком тени и наблюдающий за всеми из, как Винегару казалось, замочных скважин. Он не мог вспомнить кого-то, к кому бы так проникся самыми искренними и светлыми чувствами, плещущимися через край в его душе, как к Боссу итальянской мафии, держащему под контролем не только весь Неаполь, но и Италию, который оставался одним из самых могущественных предводителей мафиозных группировок страны. В отличии от других подчиненных, что, только услышав упоминание Босса, в ужасе содрогались, поступаясь в величии с этим человеком, Доппио он же совершенно не пугал.       Жестокий и холодный на вид, сквозящий тайнами и вечной недосказанностью, Винегар видел его совершенно другим, оттого так тепло и страстно отзывался о нем, вкладывая в слова всю любовь и безграничное уважение, на которое он был только способен, потому что был уверен, что тот, даже не находясь рядом, а, возможно, и за тысячи миль, все равно бы узнал про это, приподнимая уголки иссиня черных накрашенных губ в одной из тысячи улыбок, которыми он благоволил одаривать лишь его Доппио. А мальчик бы жмурился, сияя веснушками на свету и улыбался ему широко-широко, согревая заледеневший холод вокруг и внутри Босса. Доппио уже и сам потерял тот момент, когда красными нитками перевязал свою судьбу с судьбой Босса, видя в службе ему свое единственное предназначение. Доппио решил, что даже если стужа вокруг этого мужчины и была губительна, как многие считали, он был бы не против замерзнуть.       Настоящую личность Босса не знал никто. Никто, кроме Доппио. Снизойдя до своего обычного подчиненного, Доппио, стоило только хищным зеленым глазам устремить на него свой взор, понял, что он пропал. Окончательно и бесповоротно затерялся в трясине этих глаз, что, кажется, глядели ему прямо в душу и знали о нем все. Высокий и статный, в одном из своих бардовых костюмов, что так ему шли, его широкая тень, падающая на сжавшегося консильери, полностью закрывала его, не оставляя в себе ничего, кроме этих ярких глаз, что, кажется, горели даже во тьме.       Яркие и длинные малиновые волосы с зеленым вкраплением так необычно контрастировали с бледнотой кожи Босса, делая его совсем прозрачным в свете луны, что у Доппио возникло желание провести по ним ладонью, зарываясь в них и пропуская между пальцами. Но, как бы сильно не трепетал Доппио перед их встречей, — куда ему, несуразному мальчишке до настолько величественного существа. — сколько бы кругов не намотал перед заветной дверью, чуть не изведя себя, он, к облегчению Винегара, не глядел на него высокомерно или, что еще хуже, с отвращением. В зеленых радужках Босса плескалось что-то умиротворяющее, что-то очень хорошо знакомое.       — Босс, — выдыхает Доппио, не в силах сдержать восхищенного полушепота, тут же устремляя взгляд в пол, готовый провалиться под землю от того, что не смог сдержать себя.       — Дьяволо, — глубокий голос мужчины раздается над самым ухом, заставляя молочную кожу покрываться мурашками. Доппио чувствует, на тонкие пальцы Босса смыкаются на его подбородке, вынуждая взглянуть на себя. — Меня зовут Дьяволо.       Дьяволо любит Доппио. Чуждый до проявления эмоций, Доппио удивительно влиял на него, скрашивая его серые будни и привнося что-то новое. Доппио ласковый, очень, он забавно жмурится, когда Дьяволо обхватывает его лицо своими ладонями, большими пальцами нежно оглаживая кожу. Иногда он ловит себя на мысли, что они не только умудряются дополнять друг друга характерами, но и внешне тоже чем-то напоминают друг друга. Доппио слишком мягкий и теплый, такой нежный, что Дьяволо боится поранить его. Что, надави чуть сильнее и он, словно фарфор, раскрошится у него в руках. Обнимать Винегара одно удовольствие, он охотно отвечает на касания, потираясь щекой о приставленную руку и ластится, словно кот.       Иногда Дьяволо считает Доппио слишком тепличным, но Винегару нравится быть ведомым, а Дьяволо умеет доходчиво объяснять и унимать иногда чересчур импульсивного Винегара. Доппио нравится обнимать Босса, утыкаться носом в сильную шею, пропахшую одеколоном и успокаивающе гладить по спине. Ведь он знает, что, сколько бы Босс не пытался казаться невозмутимым, какую бы неприступную стену он вокруг себя не возводил, за всем этим скрывался простой и ранимый человек, обделенный обычными человеческими радостями. И Доппио, ясно ощущая это, был готов восполнять недостаток тепла, прижимая тело к себе и шепча на ухо что-то умиротворяющее, что-то хорошее. Ему нравилось ощущать, как, обычно холодные, сейчас же теплые руки Босса, обрамленные черными нитями-татуировками, что сплетались между собой, по-хозяйски обвивали его талию, оглаживая и исследуя каждый изгиб, пока носом он водил по мальчишеской шее, щекоча ее и выбивая из Доппио смешки.       — Перестань, щекотно! — смеялся Доппио, пытаясь вырваться из крепкого захвата чужих рук, но, не найдя путей отступления, снова оказывался утянут на чужие колени.       Дьяволо нравится тело Доппио. Такой миниатюрный по сравнению с ним, на молочной коже Винегара он часто замечал цветущие синяки или тонкие царапины, поставленные по неосторожности и забавной неуклюжести самим Доппио. Дьяволо любит касаться их, нежно прикладываясь губами к местам ушибов и коротко целуя, отчего, смущенный таким порывом нежности, Винегар растерянно улыбается, пряча лицо в ладонях. Он не знает, так ли действует на него Босс, или это все самовнушение, но особенно свежие синяки, еще не успевшие окраситься в желтый, переставали болеть и отходили на второй план. Дьяволо целует Доппио как ему хочется. Иногда нежно, даже целомудренно, оглаживая бедра и заглядывая в глаза, утопая в мягком ореховом цвете, а иногда страстно, мокро, прижимая сдавленно дышащего и распаленного Винегара к себе, напирая без возможности насытиться им. В такие моменты на шее отчетливо виднеются следы от его черной помады, а все тело консильери оказывается усыпано россыпью из укусов, по-собственнически оставленных Боссом. После, лежа рядом, Дьяволо любил разглядывать их, горделиво обводя пальцами и целуя сонного Доппио в макушку, словно извиняясь за излишнюю напористость.       Открытые нараспашку окна привносят в комнату ночную прохладу, изредка донося гул машин и шелест зеленых листьев на деревьях. В огромном Неаполе, несмотря на статус и значимость, по-настоящему никому ни до кого не было дела, но им это только на руку. Оба по натуре скрытные, они наслаждались возможностью быть наедине лишь другом с другом, утопая в объятиях или коротая ночи за разговорами, смысл которых всегда скрывал приходящий рассвет, а Доппио, от разморившей его усталости, засыпал на плече у Босса, который, прежде находясь в каждодневном напряжении, ощущал легкую дымку сонливости. Винегар действовал на него даже не осознавая этого. Нервному и излишне дотошному ко всему мужчине всегда было спокойно в компании своего верного и заботливого консильери, который часто любил рассказывать ему о том, что приключилось с ним за день.       Завернутый в одеяло, Винегар прижимается к нагой спине Дьяволо, обхватывая торс тонкими руками, будто бы стремясь поделиться теплом с похолодевшим телом. Бледное лицо Дьяволо на секунду озаряет свет от зажигалки, зажигая одну из бесчисленных сигарет, к которым тот давно пристрастился. С Доппио под боком стресс не ощущается так явно, но курение уже переросло в дурную привычку, от которой так просто не избавиться. Он и не пытался. От Босса пахнет его любимыми дорогими виски, он разворачивается к Винегару, утягивая в свои объятия, оставляя нежный поцелуй на мягкой веснушчатой щеке. Доппио ловит его губы и целует в ответ, так нежно и чувственно, как может только он. Розовые губы сладкие от капель виски, что попали на них после поцелуя, и Дьяволо тянется, чтобы испробовать их.       Доппио сам себе завидует, все еще не до конца осознавая, что это происходит именно с ним. Босс Passione, организации, что контролировала наркотрафик Италии, получая за обороты миллиарды лир и простирающаяся по всей стране, был только с ним и только для него, с обычным помощником, которому выпала честь лишь однажды взглянуть на Босса, чтобы навсегда поклясться в преданности, что с каждым новым днем, с каждым новым вздохом усиливалась еще больше.       — Мой дорогой Доппио, — шепчет ему в ухо Босс, слегка оттягивая мочку зубами. — Мой Доппио.       — Я люблю тебя, — все, что касалось чувств по отношению к Боссу не было скованно стеснительностью для Доппио, но он не стремился кричать об этом на весь мир. Тут, в темной комнате, во власти Босса, все, что нужно было сказать, всегда произносилось, а тот, кому это предназначалось всегда слышал, растягивая губы в теплой улыбке. — Дьяволо.       Оба такие разных, но совершенно одинаковые, сбившиеся с пути, но нашедшие успокоение в друг друге. Пока они есть друг у друга, им не нужен никто.