Самообман

      Се Лянь резко поднимается, хватаясь за ворот одежды. Сердце стучало так быстро и сильно, что он физически мог его ощутить своей ладонью. Его окружали четыре стены, не совсем крепкие и надежные, но эта тревога, нарастающая где-то внутри, стучала в висках: «смотрят». Глаза были мутными, не готовыми к работе из-за такого резкого пробуждения посреди ночи. Ночь. Душная, темная ночь, когда Солнце прячется как можно дальше, а Луна не показывается на небе из-за тяжёлых темных туч.       Се Лянь правда хотел бы лечь, закрыть глаза и доспать свои положенные несколько часов перед рассветом, но все его инстинкты были так напряжены, он практически слышал их звон, словно натянутая струна перед тем, как порваться. Тонкий, предупредительный звук перед чем-то страшным и непоправимым. Нужно что-то сделать. Сделать. Сделать.       Паника накатывает неожиданно, душит за горло и бьёт в солнечное сплетение, не давая вдохнуть. Се Лянь пытается подняться, но едва не запинается о собственное одеяло, запутавшись в нём ногами. В голове всплывают бранные слова, но губы Се Ляня плотно сжимаются. Просто неудача, разве такое не случается с людьми каждый день? с Се Лянем, правда, такое случаться начало совсем недавно, поэтому даже такая глупость была в диковинку и не слабо задевала.       — Осторожнее… — звучит где-то сзади, и се лянь чувствует, как духоту ночи из него выбивает. Этот голос ощущается как снег, попавший за шиворот, словно его окатили ледяной водой в самый холодный зимний день.       Тело двигается быстрее, чем мысли — Се Лянь резко поворачивается, хватая его за ворот, повалив на постель. Пальцы мёртвой хваткой сжимают горло, существо — единственный его гость вот уже несколько месяцев — лишь усмехается под маской, словно ему дышать и не нужно.       — Сдохни…       Внутри закипает всё, клокочет и хочет вырваться, словно се лянь — вулкан.       — Сдохни.       Почему он молчит? ему не больно? почему ему не больно? пусть будет больно, больно, больно. Больно, как самому се ляню.       — Сдохни!       Хочется сорвать эту маску, посмотреть на настоящее лицо. Что ты чувствуешь? Чувствуешь?..       Се Лянь смотрит вперёд и видит перед собой только эту маску. Тонкая линия ухмылки переходит в искривлённый плачем рот. Взгляд скользит по ней снова и снова — внутри Се Ляня так же перемешиваются эмоции: страх и злость метаются, желание убежать и закончить всё здесь и сейчас, спрятаться и ударить, голова быстро начинает гудеть от собственных мыслей.       Внезапно всё затихает, в сознании чётко отпечатывается одно: «сними маску».       Безликий не дергается, не пытается вырваться и даже не насмехается. Молчит. Будто мертвый. Се Лянь замирает, как зверь перед капканом — даже если он его не видит, он чувствует этот отвратительный подвох, остается лишь выбор: довериться и быть убитым или же послушать своё предчувствие и сбежать, потерять шанс, возможно, раз и навсегда. Внутри затягивается пружина, заставляя Се Ляня нагнуться. Слишком опасно.       Убери руку.       Рука тянется к маске и замирает в нескольких миллиметрах от неё. Кончики пальцев фантомно ощущают твердую костяную поверхность, холод, исходящий от неё, будто то, что прячется за маской, не может её согреть своей кожей и дыханием. Пальцы покалывает, они несколько раз обходят вокруг эту маску, будто ищут, где бы зацепиться, но в итоге Се Лянь ничего не находит. Найдет ли, если продолжит?       Убери руку.       Пружина внутри ломается, впиваясь в плоть острыми крюками. Рука покоится на маске, не решаясь сдвинуть её. В темноте кажется, что уголок улыбки тянется ещё сильнее, словно издеваясь над ним.       «Слабак. Ты боишься?».       Се Лянь боится. Боится, что это безликое чудовище имеет плоть и кровь, что оно живое и делает всё это осознанно. Боится, что это не дух, появившийся из-за его наглости, когда он бросил вызов судьбе. Боится, чертовски боится того, кто скрывается за этой маской, и неожиданно кажется, что она — не проклятье, не защита Бая, а защита Се Ляня. Хрупкая грань между ним и правдой, которая может свести его с ума. Мгновенный порыв слабости обращается против него, снять маску — а что дальше? Станет только хуже.       Только не он.       Воображение Се Ляня рисует самый страшный исход. Только не он. Это чувство, как он держит оружие, как он сражается, как он говорит и как ведет себя. В голове Се Ляня тянутся паутиной параллели и он попадается в свою же сеть без возможности выбраться.       По щекам льются горячие слезы, падают на вырез слезы маски, наполняя её настоящими слезами.       Он — последний оплот надежды Се Ляня, если он сам ничего не сможет, есть тот, кто сможет. Он сильнее, он мудрее, он лучше. Он то, что не дает Се Ляню сойти и с ума и то что толкает его к безумию.       «Сяньлэ» — звучит где-то далеко, слишком далеко во времени и пространстве.       — Вот глупый, — звучит совсем рядом и Се Лянь только сейчас замечает, что под ним лишь белые одеяния и маска. Пустышка. Всё время это была чертова пустышка!       Ухо обдает горячим дыханием и сердце Се Ляня в который раз пускается в бег как по команде, оно стучит так быстро, бьет по ребрам с почти ощутимой болью.       Не оборачивайся.       «Он без маски» — эта мысль запускает новый виток паники. Он идиот, идиот, он так глупо повелся, так глупо снова повелся на очевидную ловушку и проглотил наживку. Осознание всегда приходит запоздало — он ведомый в этой игре, он никогда не победит, он никогда не сможет сделать то, что хочется ему. Пока он рядом с ним, всё, что Се Лянь делает — делает по его желанию.       Бай усмехается на ухо, ведет носом по волосам Се Ляня, а Се Лянь думает, что хочет умереть прямо здесь и сейчас. Ударь это чудовище его по голове — было бы милосерднее.       — Ты же хотел на меня посмотреть, что такое? Думаешь, я уродливый?       Бай толкает Се Ляня обратно на подушки, спокойно поворачивает того на спину, Се Лянь едва успевает зажмуриться. Сердце бухает где-то в горле, накатывает тошнота. Он хочет провалиться в эту постель, как маленький, спрятаться под одеяло, от чудовищ под кроватью это помогало. Что же делать, если чудовище уже с тобой в одной постели?       — Вы меня обижаете, Его Высочество, — раздается совсем близко к лицу. Будто змея, которая ловит предсмертный сердечный ритм, последнюю мелодию, сыгранную этим организмом.       Его смех звучит звонко, льется по пустой комнате, а Се Лянь перестает дышать. Исчезни. Исчезни.       Чужие теплые губы касаются его щек, невесомо целуют, будто родитель, что убирает слезы своего ребенка. Так Се Ляня касалась только мама. Он даже забыл. Тело неестественно бросает в жар, такой, который отличается от жара болезни или сражения. Бай касается века Се Ляня губами последний раз и Се Лянь распахивает глаза, но видит перед собой лишь темный потолок.       ***       — Сяньлэ…       Взгляд Се Ляня мутный и расфокусированный, он цепляется только за длинные белые рукава. Физическая усталость настолько сильная, что даже взгляд поднять — непосильная задача. Этикет. Будь вежливым. Он ведь небесный император, а ты… Се Лянь одергивает себя с этого пути размышления. Медленно поднимает взгляд, он ожидает увидеть в чужих глазах разочарование или жалость, но видит лишь привычное спокойствие. И вздох даётся уже легче.       — Ты тяжело ранен… — Цзюнь У озадаченно ведёт по глубокой ране посреди груди пальцами, по белым мокрым одеждам легко расползается кровавое пятно.       От прикосновения Цзюнь У становится легче, Се Лянь этому не обучался — не считал нужным, как глупо, — но, кажется, это была целебная магия. И действительно, воспаленная разрезанная ткань перестала ныть, а кровь наконец остановилась. Се Лянь не дышит — тёплая ладонь Цзюнь У покоится на его груди. Отчего-то неприлично сильно бросает в жар, Се Лянь рад, что его лицо скрывают поля широкой шляпы. Цзюнь У тактично не спрашивает, откуда у Се Ляня такое тяжёлое ранение, Се Лянь бы и не ответил — постыдно признаться императору, что он сам себя прибил к земле клинком.       — Как себя теперь чувствуешь?.. — Цзюнь У спрашивает тихо, Се Лянь слышит беспокойство в его голосе и не выдерживает — что-то неподвластное Се Ляню стягивает его губы в отвратительную нитку, тонкую и неровную, в горле застревают слова и вырывается наружу только неясный всхлип, и как по команде его лицо горит из-за слез, они текут по мокрым от дождя щекам и падают на землю.       Как он мог так поступить. Точно. Сяньлэ, ты невероятный, отвратительный, недостойный идиот. Один человек, верно? А если один бог? Се Ляню казалось, что он остался один на всем чертовом свете, он был готов уничтожить и проклясть его, но сейчас он давится собственными слезами и думает о том, что он идиот. Цзюнь У не всё равно. Цзюнь У спросил «как ты себя чувствуешь?». Кто-то даже сейчас заботится о нём.       — Владыка… владыка, вы разочаровывались в людях?.. — неожиданный вопрос, по крайней мере так кажется Се Ляню, Цзюнь У же только мягко улыбается. Возможно, это потому, что Се Лянь до этого ни на одну его фразу не ответил.       — Какой интересный вопрос, Сяньлэ. я… думаю, я слишком много жил, чтобы хотя бы раз не разочароваться… — на губах привычная спокойная улыбка, Се Лянь вглядывается в правильные черты лица и мокрые волосы — Цзюнь У стоит под дождём из-за него.       — Владыка… простите меня, я… я забыл…       — Что же?       Се Лянь не находится с ответом. Он забыл себя? Что он кому-то нужен? Что о нем могут заботится? Что он достоин сейчас заботы? Что же? Слишком много вариантов, а ответ легко скользит среди них, но ни один как будто не может дать ответа полного.