так тепло

запах свежести и приближающегося вечера из приоткрытого окна бесстыдно пробирается в комнату, проходясь по розовым стенам. заставляет поёжиться и вздрогнуть от внезапных мурашек. сейчас бы выбежать на улицу. без обуви, в одних носках, вдыхая небо и запах ещё не высохшей после вчерашнего ливня травы у старой лавочки. чтобы волосы от вечерней влаги завились ещё сильнее, а на светлых носках остались зелёные разводы. чтобы расплескать все лужи в ямах на грязном асфальте, чтобы в этих лужах затеряться, оставшись грязной дождевой водой. варя такое не любит. у неё всё должно быть чисто. у неё аккуратный макияж и идеальная укладка. у неё в шкафу вещи по стопочкам, пока у снежи в комнате носки теряются каждый день, а футболки и штаны висят на спинке стула, дожидаясь то ли смерти, то ли мусорки, потому что до стирки никогда не дойдёт. такое варя точно не любит. варя не дождевая вода, варя — дорогой парфюм на дешёвом платье. кольцо с бриллиантом, пусть и фальшивым. она типа нимфы. у неё в волосах солнечные лучи и феи, прячущиеся в лесах русых прядей. загадочное сияние — вовсе не свет и блики, а магия маленьких существ, устраивающих праздники на солнце. снежа бы поспорила, что совсем не феи, а фейри, скорее. маленькие существа неземной красоты с одним ярко выраженным уродством. варя говорит, что из уродств у неё только характер, а снежа даже недостатка найти не может, не то что уродства. — фейри, вообще-то, злые. — просто мстительные, — снежа растягивается по кровати и закидывает ногу на варин живот, которая скидывает её сразу же, — они людей просто так не трогают. они танцуют в своих лесах и радуются жизни, а люди сами лезут к ним. — значит, ты тот самый бесячий людишка. — возможно. варя молча смотрит в потолок, раскинув руки и ноги в позе звезды. она выглядит слишком органично в своей комнате — с розовыми обоями, которые не меняли уже десять лет, на которых неизвестные темные пятна и надписи маркером, с полароидными фотографиями над компьютерным столом и с детскими наклейками на заляпанном зеркале. варя сама такая — невинность, испорченная чужими руками, и детство, потраченное на то, чтобы быстрее повзрослеть. она выглядит так, будто всё ещё верит в единорогов или истинную любовь. будто заплетает длинные волосы в две косички и листает детские журналы с винкс. снежана бы хотела, чтобы это было правдой, потому что взрослый мир ранит. потому что ей хочется защитить варю от всего на этой планете, взять за руку и убежать так далеко, чтобы никто не нашёл. хотя, по правде, их и искать никто не будет. варя не нужна своей матери, которая считает её шлюхой, а снежа не нужна своим родителям, которые обращают на неё внимание только тогда, когда она провинилась. они, получается, брошенные. только варя заменит это чувство брошенности новым парнем, а снежа оставит пару шрамов на бедре и включит самый грустный из своих плейлистов, чтобы позже расплакаться от собственной никчёмности. от того, что не нужна родителям, как бы не старалась вести себя хорошо; от того, что не нужна и варе, как бы не худела и что бы не делала с волосами, какой бы хорошей подругой не была; от того, что не нужна даже этому миру со своими переживаниями и излишней чувствительностью. этот мир посмеётся и пережуёт снежу со всеми эмоциями и чувствами, а потом выплюнет абсолютно пустую и убитую, с синяками на коленках и расплывающейся тушью. оказывается, все фильмы и сериалы про подростков врали, когда показывали их постоянно улыбающимися и занимающимися сексом. оказывается, подростки плачут и ненавидят себя. оказывается, не всё решается с выкуренным косяком и загадочной девочкой рядом. оказывается, загадочные девочки тоже плачут. не часто, но плачут. даже если они очень красивые и очень худые, даже если у них много мальчиков и косметики. загадочные девочки, нет, не плачут. загадочные девочки завывают и рвут свои длинные-длинные волосы, растирают прекрасно сделанный макияж и оставляют царапины от длинных ногтей на худых предплечьях. у загадочных девочек иногда бывает тревожное расстройство и деспотичная мать. снежа точно не загадочная девочка. на снежу не смотрят даже самые уродливые мальчики и она не отращивает ногти. она часто плачет и режет волосы под каре каждую осень, у неё безразличные родители, недостаток внимания и признаки сдвг. а ещё миллион хобби и ни одного законченного дела, постоянные обещания и частые симпатии. у неё одна любовь, длящаяся уже несколько лет, и это единственная стабильность в её жизни. у неё полное непонимание того, почему варя даже не смотрит в её сторону. снежа ведь не такая, как все её мальчики. мальчики, которые признаются в любви и с нетерпением ждут ответа, чтобы потом бросить, наигравшись. варя помнит, как плакала всю ночь. много говорила по телефону с пешковой, излила душу под угрюмое молчание, а потом пару недель ходила с опущенным взглядом и опухшими глазами, пока не нашла нового кавалера. он был не лучше, но хотя бы был. главное — внимание, которое он подарил. шоколад с солёным арахисом и билет на концерт группы, о которой бессмертных впервые слышит. главное — её зажимают в туалете под приглушённое пение, пока она вздыхает и закатывает глаза. она не забывает рассказать обо всём подруге и отдать ей две плитки противного шоколада, который на дух не переносит. а снеже нравится, по крайней мере из рук вари. мальчики, которые не видят ничего, кроме короткой юбки и собранных в низкий хвост русых волос. они бросают сальные взгляды и хихикают вслед, а варя стыдливо прячет взгляд. почему они смотрят на девушек как на мясо? варя точно не мясо, у вари красивый внутренний мир и рисунки в блокноте. вся её красота — внутри, но они видят только то, что на поверхности. то, что получилось благодаря уходовой косметике и правильно нарисованным стрелкам. снежа видит только холодные ладони и нежный голос, мягкий характер и, совсем чуть-чуть, шелковистые волосы, пахнущие яблоком. она уважает её внутренний мир и запоминает каждое случайно брошенное слово, каждую неожиданную мысль и взгляд, чтобы обдумать всё перед сном. мальчики, которые не считают нужным ценить и любить. для которых варя — приложение, девочка с красивым личиком и худыми ногами, не представляющая из себя ничего дорогого. которую можно легко заменить на новую куколку с длинными ресницами и даже не вспоминать. варя найдёт другого, но плакать будет долго, а снежана выслушивать и гладить по дрожащим плечам. если бы она только знала, как снежа ценит, как любит и на что готова ради этой любви; как вспоминает каждую ночь, как трепетно сохраняет в отдельную папочку все совместные фотографии и видео; как робко вздыхает, когда варя касается её руки, сама того не замечая; как боится потерять из виду, закрывая глаза. снежа больше, чем эти мальчики. у снежи безграничная любовь или маленькая зависимость, а у вари разбитое тысячу раз сердце. снежа накрасит ей ресницы и попытается заклеить сердце белыми пластырями, заодно наклеив парочку на разбитые в кровь колени. снежа готова отдавать всю свою любовь только ей, готова дышать и жить ею. но нужно ли это варе? варя наслаждается тем, что у неё есть сейчас. по крайней мере, как она говорит сама. наслаждается тем, как на неё смотрят парни, как они с ней обращаются. наслаждается пошлыми комплиментами и дешёвыми цветами, пустыми обещаниями и грубыми поцелуями. наслаждается вниманием. снежа аккуратно встаёт с кровати, чтобы подойти к окну и открыть форточку. к семи часам солнце уже не такое яркое, где-то вдалеке на небе еле заметные розоватые разводы, напоминающие о закате. — поедем на закат посмотреть? — варя приподнимается на локтях и обводит снежу взглядом, — если ты хочешь курить, то лучше на улице. — хорошо, — снежана поворачивается к варе и усаживается на подоконник, — куда поедем? вопрос странный, вообще-то. на поле — там, где пятиэтажки издалека напоминают неровный забор с антеннами-гвоздиками, а проезжающие неподалеку машины тревожат трогательную тишину и песни сверчков. там, где они встречают закаты каждое лето и весну. бессмертных не предупреждает мать о том, что они ушли. быстро обувается и подгоняет снежу, заставляя собираться быстрее. на улице, несмотря на середину июля, под вечер становится прохладно. сегодня всё по-особенному туманно и тихо, только деревья шелестят сухими листьями, и птицы подпевают этому загадочному шёпоту. на снежане из тёплого только старая отцовская олимпийка, которая не очень-то и греет, и варин добрый взгляд, который, вообще-то, греет лучше любой одежды. в карманах зажигалка и смятая пачка сигарет, которую снежа постоянно ощупывает, боясь потерять. — ты поведёшь? — варя вопросительно смотрит на пешкову, придерживая одной рукой велосипед. — давай ты. варя на это кивает и поправляет русые волосы, убирая их от лица. быстро садится на велосипед и трогается с места, когда убеждается, что снежа удобно устроилась на заднем сидении. за город, не очень-то и большой, они выезжают быстро. шума становится меньше, теперь у них только дорога, пусть и недолгая. снежа обхватывает варю за живот и прислоняется головой к её спине, прикрывая глаза. от вари пахнет яблоком или горьким миндалём — что-то от цианида, как в историях про отравление, и теплота в животе, как в историях про любовь. от вари исходит такое тепло, что хочется сидеть так вечность — пока ветер раздувает их волосы, велосипед слегка подпрыгивает на кочках, а небо смущённо краснеет. — небо красное. завтра похолодает, — варя хмурится, — ещё этого не хватало, и так дождь постоянный. — а мне нравится, — бубнит себе под нос, ещё больше вжимаясь в чужую спину, — уютно так. высокая трава с кричащими в ней насекомыми расстилается под колесами велосипеда. мошки липнут к коже ноги, не прикрытой потёртыми джинсами. мом джинсы были в моде в двадцатом году, на край в двадцать первом, но тут дело даже не в моде. они старые и родные, пахнут стиральным порошком, и где-то на них невидимые воспоминания о небольших пятнах, которые отстирались с первого раза. если снежа — старые джинсы с потёртыми коленками, то варя — пятно, которое с первого раза не отстиралось. только расплылось сильнее, а края размылись дешёвой акварелью. оно въедается в ткань намертво, чтобы постоянно напоминать о себе. чтобы за тканью последовала кожа, чтобы за кожей оказалась кровь, которая впитает в себя всю её грязь, каждую неаккуратно накрашенную ресницу и след от красной помады. но варя слишком чистая для того, чтобы в ней была грязь. варя идеальная. в глазах снежаны точно. редкие деревья пролетают рядом с ними, снежа провожает каждое взглядом и трётся щекой о спину вари. вдалеке небо уже переливается красноватым шёлком, внушая тревогу и какую-то необъяснимую тоску, которая разливается по кончикам пальцев, сжимающих чужую футболку, и мелкой дрожью проходится по всему телу, оставляя после себя мурашки. хочется сбежать отсюда, но отпускать бессмертных из своих рук страшно. страшно не потому что варя пропадет без снежи. варе без снежи, наверное, будет только лучше. а снежи без вари, честно говоря, не будет вовсе. ну, она будет. будет учиться, сдавать экзамены и, может быть, поступит. познакомится с милой однокурсницей с русыми волосами, но это уже будет не снежана. снежана останется шестнадцатилетней девочкой с сожжёнными чёрными кудрями и грустной улыбкой, которая прячет от мамы сигареты и плачет, смотря в зеркало. время без бессмертных застынет, всё станет искусственным, ненастоящим. поэтому снежа варю не отпускает. пусть ей грустно и одиноко, но эти эмоции настоящие, заставляющие не просто существовать, а жить и вспоминать, что ты живая, что сердце всё ещё бьётся, пускай только для одного человека. ведь если сегодня плохо, значит когда-то было хорошо. значит, через время будет только лучше. резкое торможение вырывает из мыслей, так что снежа вздрагивает и встаёт с велосипеда, отряхивая джинсы. — приехали, — варя воодушевлённо вздыхает, бросая велосипед на остывшую к вечеру землю, и, даже не оборачиваясь на снежу, проходит чуть дальше, рассматривая алеющий горизонт. несмотря на красноватое закатное небо, всё вокруг кажется печально-синим. кроны редких деревьев почти прозрачные, а покачивающиеся от ветра ветки размеренно шелестят листьями, погружая в завораживающе спокойную природу. всё будто застыло, только сверчки продолжают играть на своих маленьких стрекочущих скрипочках. сверчки тут спят только днём, пока их подменяют птицы со своим звонким щебетанием. а по вечерам выходят из тени, берут смычки и устраивают концерты. снежана часто слышит их, когда ночью сидит на подоконнике в своей комнате и курит в открытое окно. они никогда не замолкают, будто стремятся сказать что-то важное. какая-то ужасная тайна, которую ни один человек не поймёт из-за языкового барьера, но оно и к лучшему. мало ли, что насекомые там говорят. своих проблем хватает. вдалеке мутные силуэты многоэтажек грозно возвышаются над их небольшим городом, но за ним это выглядит не так страшно. их городок вообще не страшный, да и здания тоже. просто очень унылый, без каких-либо возможностей, из которого хочется только уехать и забыть навсегда. потому что это только в детстве родная улица кажется уютной — там и ребята со двора играют в футбол, и магазин, в который мама отправляет за хлебом, и знакомые бабули на лавочках не прочь поболтать, и кошки ластятся. а когда вырастаешь, то всё становится совсем не таким — и ребята со двора больше не играют в футбол, а распивают одну бутылку на пятерых, и в магазине любимая продавщица не работает уже пару лет, и половина знакомых бабуль давно похоронены, и кошки все больше не милые, а облезлые, с блохами и переломанными хвостами. наверное, только варя с годами свой шарм не теряет. у неё такие же русые волосы, как пару лет назад, задумчивый взгляд и лучезарная улыбка. она цветок, выросший не в том месте. одуванчик, пробивший асфальт, или роза, которая, не успев обрасти шипами, уже оказалась среди других, колючих и нелюдимых, и, несмотря на это, она осталась мягкой и ласковой. — сегодня он особенно красивый, да? — бессмертных поворачивается на снежу, которая всё так же стоит около велосипеда и смотрит варе в спину, — иди сюда, чего ты, — подходит и, взяв за руки, ведёт за собой. лёжа на коленях у вари, хочется сказать, что закат правда красивый. даже когда насекомые ползают по ногам и лицу — он прелестный. прохладный вечерний ветер проходится по деревьям, раскачивая их ветки, и путается в светлых волосах. ветер свободен и счастлив, ветру сейчас хорошо. — после смерти я хочу стать ветром, — снежа поднимает взгляд и ловит им заинтересованный сверху, — я бы пряталась в твоих волосах и пела тебе колыбельные перед сном. варя тихо хихикает, прикрывая рот ладошкой. — чего? — пешкова обиженно дует губы, понимая, что сказала какую-то глупость. — ничего, снеж, — варя аккуратно зарывается пальцами в её волосы, — тебе не нужно быть ветром, чтобы быть рядом со мной. снежана ласково улыбается, так сладко тянет слова, будто всё это правда. будто у них может быть что-то. будто они больше, чем подруги. будто они могут быть рядом. честно говоря, это не очень сильно внушает доверия. вообще не внушает. но варе верить хочется. хотя бы потому что она сейчас касается волос пешковой своими длинными пальцами, проводит совсем невесомо, будто боится поцарапать чуть отросшими ногтями. хочется верить, что все её взгляды на самом деле были полны любви, а не, как думала снежа, пустоты и дружеского уважения. хочется верить, что все её парни были просто шуткой, и что все слёзы из-за них тоже. хочется до тремора рук и щёк, розоватых совсем не из-за румян или цвета неба. хочется настолько, что страх пропадает. — я тебе нравлюсь? вопрос нарушает тишину. варя убирает руки от головы снежи и косится в сторону, будто найдет там ответ. будто найдет там того, кто этот ответ даст за неё. потому что самой не хочется что-либо отвечать. она не знает. — варь, — снежа поднимает взгляд вверх и смотрит с надеждой, — я тебе нравлюсь? бессмертных тяжело вздыхает, зарываясь пальцами в траву, и опускает голову вниз, встречаясь взглядом со снежей. почему же ты такая сложная? — не знаю, но с тобой мне так тепло.