О чём ты спросишь свою смерть?

      Когда смерть приходит за кем-то, она забирает душу с собой, оставляя опустевшую оболочку, которую позже подбирают близкие или падальщики. Смерть сопровождает душу до самого конца, пока не наступает время душе уйти в место, где находятся все души умерших людей. Жить – они не живут, и в этом месте – даже не существуют. Только находятся. Как предметы, как горы, луга, поля и мастерские.       Уцзю видел свою смерть. Она отделила его душу от тела, что поглотили тёмные воды. Больше никто не увидит это тело, пустое, бездушное. Смерть оставила на нём свой отпечаток. Уцзю был готов пойти со смертью – бестелесный, не осознающий мира вокруг, не видящий его, не слышащий, будто кровяной сгусток в бескрайнем водном просторе. Он не имел чувств, не имел мыслей, всё возникало спонтанно.       Уцзю видел свою смерть, и она молчала, неподвижная. Затем развернулась и двинулась прочь.       По какой-то причине он всё ещё мог думать, и всё, что его волновало сейчас, было то, что смерть уходит без него.       Эй! Стой!       Необъятной силы источник, олицетворяющий смерть, изменил положение и, стало быть, посмотрел на Уцзю. Тот не знал, не мог увидеть даже чёткого силуэта или черт, но, наверное, на него смотрят.       Почему ты не забрала меня?       – Я не могу тебя забрать.       Это был не голос – гул. Он звучал отовсюду, он был везде. Уцзю слышал его, не имея ушей, Уцзю чувствовал его, не имея органов осязания.       Почему не можешь? Мои тело и душа разорваны тобой!       Незримые узы, что тянулись в бездонную тьму, к бесполезному телу, были разорваны смертью. Такова её работа. Неосязаемые тонкие тёмные нити обрубками свисали вниз, будто подранная занавеска.       – Тебя держат узы.       Если бы Уцзю имел возможность, он бы стукнул кулаком по чему-нибудь. Смерть ведь разорвала узы! Что ещё за игры? Что его держит?!       Узы тела разрушены!       – Узы вовсе не от твоей оболочки.       Не видящий, не осязающий, Уцзю почувствовал нечто, тянущее его в сторону, но так легко, словно слабое дуновение ветерка в тихую погоду. Ошмётки старых уз уходили вниз.       Едва заметные блеклые тончайшие нити, будто паутинка, поблескивали необъяснимым образом и уводили куда-то в сторону.       На миг короче вздоха, короче взмаха ресниц, короче сокращения сердца Уцзю почувствовал себя живым. Он закричал – и ни звука не смог издать, потому как наваждение схлынуло так же резко, как и появилось.       Что это?!       Он хотел задрожать. Хотел взъяриться, хотел онеметь от страха. Нет, нет! Не должно остаться уз! Уцзю вела судьба, что приказала ему умереть. Это не может подвергаться сомнению. Это шанс! Уцзю должен унести с собой в могилу тяжбу преступления, которое повисло над ними дамокловым мечом. Меч рухнул на него – он захотел, чтобы это случилось. Судьба сделала ему предложение, от которого он не стал отказываться. Пусть виновным станет Уцзю – а он останется невинным, каким и являлся.       Это не должно быть иначе. Узы тела и души разорваны. Душу Уцзю должна забрать смерть.       – Это узы.       Мои узы разрушены!       – Эти – не твои.       Гул вокруг стал подобен грохоту, и Уцзю даже почувствовал дрожь. Хотя, какой обман – он ведь не способен ни осязать, ни слышать... У него нет тела, у него нет ничего, но душа всё ещё продолжает следовать прошлому, даже не имея для этого никаких средств.       Узы, что держат его, ему не принадлежат.       Тогда, чьи они?       Уцзю будто наяву увидел одного человека.       Нет. Нет, нет, нет. Подлая иллюзия, созданная от недавней связи с бренным телом – ей нельзя верить. Она не может быть правдой.       Тончайшая паутина вела к тёмному пятну ряби. И смерть, и сам Уцзю сконцентрировались на рябящей точке. Точка увеличилась, и Уцзю снова будто почувствовал нестерпимую волну холода, сопровождаемую липким ужасом.       Паутина вела к раскрытому чёрному зонту. Она обвивала ручку, и её было так много, что она сияла серо-белым ослепительным пламенем.       Я умер. Я мёртв. Этого не может быть. Я не могу вернуться!       – Твоё тело мертво. Твоя душа жива. Твоя душа находится в мире живых.       У меня нет права оставаться среди живых!       – Он – так не думает.       Уцзю не имел способности видеть – сейчас у него не было глаз. Но он продолжал созерцать. Паутина, ведущая к зонтику. Обрывки уз собственного тела.       Уцзю по наитию осознал движение – нечто рябило у зонтика, нечто белое, отчего его сразу не заметили. Теперь, как и прежде, и он, и смерть сконцентрировались на едва уловимой ряби.       Под их вниманием рябь отступила, и появилась светлая ладонь. Дрожащая дымка ушла вверх – появился рукав белых одежд. Рябь пошла выше, показала плечо, и ушла вниз по одежде. Силуэт двигался: его руки что-то крутили или мяли. Одежды, руки, ноги... Когда рябь осталась лишь сверху, она замедлилась, хотя Уцзю жадно концентрировался. Он не верил. Он боялся верить. Он не хотел верить.       Би...ань...       На лице человека было выражение, которое Уцзю ни разу не видел. Он не мог его понять. Человек казался спокойным, но до того чужим и отталкивающим, что Уцзю даже допустил, что он сомневается в правильности опознания. Биань никогда таким не был.       Поглощённый концентрацией на одновременно знакомом и нет лице, Уцзю напрочь позабыл о руках человека. Те всё ещё что-то делали, однотипно и монотонно.       Потрясение – это точно было потрясение. Только Уцзю не мог точно сказать, кто именно был потрясён.       Человек прекратил заниматься чем-то. Он поднял руки к голове. Нечто в его ладонях всё ещё рябило. Уцзю сконцентрировался на этом. Спустя несколько мгновений он впервые в жизни пожалел так сильно.       Человек держал в руках кручёную верёвку, скрученную в петлю.       Нет. Нет, нет, нет. Нет, нет, нет!       Уцзю впервые захотел стать живым. Он захотел. Даже будучи частью мира мёртвых, беспомощный, одинокий, пылинка без какой-либо важности в этой жизни, он захотел стать живым настолько сильно, как никогда ничего не хотел. Стать живым, чтобы протянуть руки. Стать живым, чтобы быстро подбежать на своих ногах. Стать живым, чтобы перехватить руки с верёвкой. Стать живым, чтобы обрести голос и крикнуть...       Не-е-е-ет!!!       Человек опустил руки с верёвкой, и Уцзю на миг показалось, будто его услышали. Не важно, как, главное, что услышали. Может, они с Бианем действительно так близки, что тот способен его слышать? Стало очень светло и легко, будто Уцзю действительно ожил. Это похоже на облегчение. Верёвка всё ещё в руках, но не у шеи. Однако, затем человек оставил верёвку – петля повисла чуть в стороне. Стало быть, закреплена не над берегом, а над водой. Человек обошёл нечто и поднялся вверх, над петлёй. Рябь поднялась по верёвке выше. Та была привязана к какому-то столбику или выступу – Уцзю перестало это волновать в тот миг, когда человек присел на корточки и стал подтягивать верёвку к себе.       Не услышал. Биань не услышал его.       Уцзю отказывался видеть, он пытался, как при жизни, отвернуться, уйти, но оставался неподвижным, а драма всё ещё разворачивалась перед ним. Человек просунул голову в петлю. Затем его руки словно моментально ослабели, безвольными плетьми упали вдоль тела. Он закрыл глаза и опустил голову.       Теперь его лицо расслабилось. Немного, но он стал Бианем – тем самым Бианем. Только Уцзю не хотелось признавать, что этот человек – действительно он. Нет, нет, это не Биань. Это не может быть Биань. Свободный от гнёта клеветы, он должен продолжать жить! Такова его судьба!       Грохот, неожиданный, оглушительный, ввинтился в Уцзю.       – Что ты хочешь спросить?       Человек остановился, не шевелился. Уцзю не осознавал себя.       Почему он? Почему он делает это? Почему?       – Это его судьба.       Ты заберёшь его душу?       – Я – не его смерть.       Волосы человека потрепал ветер. Уцзю точно так же замер. Паутинка, связывающая его с зонтом, не шевелилась – её не касался мир живых.       Человек уверенно шагнул вперёд. Наверное, прошло не более времени, чем требовалось на вздох – тело безвольно повисло на натянутой верёвке.       – Его тело умерло мгновенно.       Стало быть, рядом должен появиться и Биань. Раз он уже не принадлежит миру живых. Он, его смерть, и всё остальное... Но видение ушло от Уцзю. Только зонт и узы – оборванные и паутина. Ни тела, ни верёвки, ни ветра – ничего.       Эй, смерть.       Становилось необъяснимо тяжело. Паутинка словно стала толще.       Встречу ли я его ещё раз? Сможем ли мы объединиться снова?       Грохот усилился.       Будто смех.       Паутинка неожиданно стала приближаться. Она перемещала Уцзю ближе к зонту. Однако, он утратил эмоции.       Вместе с жизнью другого оборвалось что-то и в нём. И его существование зависит только от того, как ответит на вопрос его смерть.       – Твои узы держат тебя здесь. Ты не сможешь быть с ним никогда. Вы мертвы. Иного варианта не существует.       Уцзю терял черты живого с каждой секундой.       – Однако, если он спросит о тебе, быть может, появится шанс. Эти узы, что держат тебя, появились не без него.       И необъяснимая тяжесть исчезла, и видение пропало, и грохот затих. Движение тоже перестало ощущаться. Вокруг была тьма. Непроглядная тьма – как цвет зонта, что был опутан паутиной. Зонта, который принёс Биань.       В последнее мгновение перед тем, как, кажется, потерять даже самого себя, Уцзю нашёл крупицу сил.       Эй, Биань. О чём ты спросишь свою смерть?..              Просыпаться поначалу было тяжело и больно, и не приносило никакого удовлетворения. Уцзю искренне не нравилось это, и он никак не мог с этим смириться. Хорошо ещё было, что он не так часто завладевал физическим телом. Его сознание подавляющее количество времени спало.       Во сне Уцзю видел сны. Цветные и красочные, они всегда были более чем осознанными, а ещё – реальными. Во снах он проживал собственную жизнь от ранних лет, сколько себя помнил, до юности, зрелости. Во снах он видел лица людей, места и пейзажи природы. Во снах он раз за разом проводил время с Бианем, прокручивая события от момента, как они познакомились.       Уцзю не мог точно сказать, сколько раз он видел свою смерть. Сколько раз в голове крутилось странное общение со смертью. Сколько раз он видел паутину, зонт и лицо.       Это лицо он видел не только во сне. В моменты нечастых пробуждений, созерцая себя в зеркале, он видел то самое лицо и сравнивал. Ныне мёртвый Биань был в его снах. Наяву... Сейчас это тело нельзя назвать живым, однако оно имело частичные признаки такового.       В живых телах не бывает более одного владельца.       Сейчас Уцзю – лишь гость внутри куклы-марионетки, нити которой привязаны к чёрному зонту.       В отражениях он видел лишь Бианя, даже если внешний вид куклы, когда ею управлял Уцзю, был иным. Это инициатива самого Уцзю: он не мог смотреть на лицо, которое было важно ему при жизни. Он хотел, чтобы отличалось хоть чуть-чуть. Чтобы в моменты передышки не сойти с ума.       Когда Уцзю видел Бианя в отражении зеркала, он припадал к стеклу, касаясь его поверхности пальцами, жадно всматриваясь в отражение. Отражение бездушно смотрело на него и плакало. Уцзю не хотел признавать свои слёзы. Поэтому он менял облик, делая его хоть как-то отличным от такого привычного.       Его собственное тело не было и не будет найдено никогда, поэтому его судьба теперь – существовать в сосуде, принадлежащем Бианю. Хотя, какая уж судьба... Судьба властна лишь над живыми. Уцзю – более не живой.       Душа Бианя держалась в теле сильнее из-за пусть и разорванной, но наспех, коряво скрепленной связи из нитей уз. Неудивительно, что он чаще был собой. Уцзю иногда думал о том, почему он вообще просыпается. Только ли потому, что латки на узах Бианя не выдерживают? Просыпаться было неприятно. Просыпаться не хотелось. Во снах была жизнь, которую он полюбил. В реальности – бесполезное развлечение. Конечно, оно отвлекало от насущного, но заснуть всегда хотелось сильнее, чем развлекаться. Уцзю стремился быстрее уснуть, вернуться по тонкой паутинке, чтобы снова жить в своё удовольствие в иллюзии реальности. Ничего другого ему в его не-жизни не оставалось.       Во сне было ещё кое-что, что заставляло Уцзю желать возвращаться туда. Он мог возвращать время, когда Биань был его союзником. Он мог общаться с ним, смотреть на его лицо – живое лицо! – видеть его движения – живые движения! – слышать его голос – живой голос! Уцзю часто забывался в этих снах, но иногда, вспоминая реальность, он с тоской смотрел на Бианя. Он хотел спросить у него многое. Например, что случилось после смерти Уцзю? Что за нечитаемое выражение лица было у Бианя, когда он крутил верёвку? Почему он полез в петлю? Что это за паутинка? Почему Уцзю оказался привязан к зонту? И...       О чём Биань говорил со своей смертью?       Что удержало его душу от того, чтобы последовать за ней?       Но, задав хоть один вопрос живому Бианю во сне, Уцзю сталкивался с искренним непониманием и вопросами о собственном здоровье. Живой Биань не мог знать ответы на вопросы, которые появились после и из-за того, как он умер.       Реальный Биань был для Уцзю недосягаем.       Их встреча и правда неосуществима. Никогда, никак, ни под каким предлогом. Они умерли порознь – и пока они мертвы, их пути разъединены.       Уцзю, наверное, ненавидел свою не-жизнь. Наверное. Потому что сны ему нравились. Это лучше, чем находиться в прибежище душ, не иметь ничего, не чувствовать ничего. Во сне у него хотя бы есть жизнь. В реальности – какое-никакое развлечение.       Они разлучены навсегда. Их доля – молчать, ничего не слышать, никого не видеть. В частности, друг друга. Этому телу для двоих даже дали новое имя. Уцзю понравилась идея – у него язык бы не повернулся назвать себя сейчас полноценным человеком по имени Фань Уцзю. Как к этому отнёсся Биань, узнать без посторонней помощи было невозможно, но прибегать к этой помощи не хотелось. Какая ирония – чтобы понять человека, что так близок был когда-то, нужен кто-то, не причастный к обоим, хотя раньше они понимали друг друга без лишних слов.       Раньше они заботились друг о друге. Раньше они знали друг друга. Раньше никого ближе друг для друга они не имели. Раньше – до того, как пришла смерть. До того, как ей стали задавать вопросы.       Уцзю медленно прокрутил руками закрытый зонт, затем поднял его и провёл одной рукой от самого кончика. Он уверен: если раскрыть зонт, его ручка обвита серо-серебряной паутинкой. Его путь выстлан пеплом – за ним сгорали мосты и корабли, обломки прошлого, похороненные глубоко внутри души. Во снах. Совсем скоро, как предполагал Уцзю, паутина снова потащит его безвольную душу за собой, внутрь закрытого зонта, а в бесчувственную куклу вселится «родная» душа.       Бесполезные метания с душевными истязаниями длились совсем недолго – Уцзю в один момент осенило идеей. Он стал писать письма. Оставалось только надеяться, что Биань найдёт их и прочтёт прежде, чем посчитает бесполезным элементом, оставленным кем-то, и пройдёт мимо. Только вот до сих пор Уцзю не находил и следа тех писем, будто они терялись навсегда, но ответа или хоть какой-нибудь реакции не было. Не похоже, что Биань отреагировал на них. Скорее всего, письма находил кто-то из особо пронырливых прежде, чем дело доходило до Бианя. Однако, надежда была жива – иного способа общения у них не было.       Уцзю никогда не знал, какой сейчас час, дата, месяц, год. Он не знал, сколько времени он спал в зонте-колыбели, не знал, сколько времени прошло в любой момент после смерти его физического тела. Он жил здесь и сейчас, зная, что скоро его заменят. Кто-то, кого он встречал, пока бесцельно убивал время, играя с людьми, изменялся от пробуждения к пробуждению, кто-то наоборот оставался неизменным. Глядя на себя в зеркало, Уцзю каждый раз вздрагивал и сильнее изменял внешность. Ему не к лицу чистота, ему не к лицу белый, ему не к лицу улыбка и мягкость. Ему не к лицу это тело. Только вот выбора Уцзю с момента своего первого пробуждения никогда не имел. Всё, что ему доступно – лишь мелкое изменение во внешности. И то, это происходило как-то само, Уцзю не понимал, как можно одной мыслью добавить себе что-то на лице.       Потерянные письма в пустоту, чужой сосуд в форме тела и зонт-колыбель. Уцзю иногда задавался вопросом: когда Биань отдаёт ему контроль над этим телом, что происходит с его душой? Он тоже засыпает? Он тоже возвращается в зонт? Что же, что?       Или… Кто сказал, что вторая душа, теснящая его, это душа Бианя? Что души в этом сосуде только две?       Холод пробегал по спине. Да, тело принадлежало очень хорошо знакомому человеку, но... Как Уцзю прижился в нём, то, может, здесь есть и кто-то ещё? Может, душа Бианя давно ушла вместе со смертью? Мысль об этом принесла противоречивые эмоции. Стало одновременно тепло от того, что Бианя больше не касаются мирские проблемы и он более не подвержен ничему, и страшно от того, с кем делит Уцзю чужое тело. И кому тогда, зачем он пишет письма, которые всё равно теряются и остаются без ответа.       Однако, за этими размышлениями паутина начинает тянуть его, и последнее, что видит Уцзю, это спицы раскрытого зонта.              Он вспомнил это место. Лоток, один из тех, где они остановились, чтобы поесть. Вокруг базар – туда-сюда сновали люди. Уцзю двинул руками и понял, что сон снова осознанный. Он помнил это место, этот день. Повернув голову, он поймал на себе взгляд Бианя – спокойный, тот легко кивнул. Они вместе перевели взгляды на жизнь базара.       Во снах Уцзю возвращался в своё тело. Ощущалось первое время после засыпания оно слегка непривычно. Зато сидящий напротив, находящийся рядом человек однозначно был Бианем. Именно таким, каким был и в тот день, и в любой другой, кроме того, злополучного. Из головы Уцзю никак не мог выкинуть ту безумную, бессильную ярость и отчаяние, которые он видел, когда под мостом его душу держал чёрный зонт. Такие эмоции не свойственны Бианю и никогда не были.       Тогда, почему в тот день он был такой?       Эй, Се Биань, что случилось после моей смерти?       Но как-то странно спрашивать людей о том, как они умерли. Особенно живых людей. Во сне Биань был жив. Уцзю снова посмотрел на него, достаточно долго и не сводя взгляда.       О чём ты спросил свою смерть?       – Что? – вдруг спросил Биань, не поворачивая головы.       Уцзю даже вздрогнул от неожиданности. Будто его мысли подслушали. Их же не подслушали, так ведь? Этот Биань не может услышать его душевные терзания и вопросы, верно? Верно?       – А, ничего, – отмахнулся Уцзю.       Биань всё же повернулся к нему, и на лице был только немой вопрос.       – Ты смотришь на меня так, будто встретил после разлуки. Что-то случилось?       Уцзю покачал головой.       – Да нормально я смотрю. Не бери в голову.       Биань с сомнением покачал головой.       – Ты сегодня странный. Точно ничего не хочешь мне сказать? Спросить?       Уцзю пожал плечами и перевёл взгляд на рынок, будто завершая этот странный диалог. А толку спрашивать. Разве Биань ответит...       – Я отвечу на все твои вопросы. Не спросишь – не узнаешь.       Уцзю резко повернулся к Бианю и принялся придирчиво всматриваться в его лицо. Да нет, такой же, как и обычно... Вернее, такой же, какой и всегда был во снах. Биань точно не слышит его мысли?       Хотя, может, попробовать? Шутки ради.       Биань отвлёкся немного, и Уцзю, стараясь звучать непринуждённо, заговорил:       – Се Биань, о чём ты спросишь свою смерть?       В конце концов, это же сон, так? Он может делать во сне всё, что захочет. Это иллюзия.       Биань ненаигранно удивился.       – У тебя всё хорошо? Странные вопросы задаёшь.       Уцзю только пожал плечами.       – Ты спросил, я ответил.       – Не такой вопрос я ждал, – пробормотал Биань и посмотрел в сторону. – Ладно, допустим. Наверное, я... Нет, я точно – точно – спрошу у неё о тебе.       Уцзю склонил голову.       – Хм?       – Наша жизнь трудна, что-то может случиться в любой момент, – сказал Биань. – И если такое произойдёт, что я умру, то, наверное, у тебя тоже может быть всё настолько плохо, нет? Ведь мы на одной стороне.       Уцзю медленно кивнул, понимая ход мыслей собеседника.       – Поэтому, я бы спросил у смерти, что с тобой случилось. Если смерть разлучит нас... Надеюсь, ты будешь в безопасности.       Вот она, возможность. Биань сам подвёл разговор так, что Уцзю захотел спросить у него больше, чем думал ранее. Как думал Биань до инцидента?       О том, насколько достоверны слова иллюзии, он не думал: во всяком случае, реальный Биань для него недостижим.       – Что, если со мной всё же что-то случилось? Например, меня убьют на твоих глазах?       Уцзю осёкся. Звучало грубовато, слишком резко даже для его характера. Такие вещи нельзя спрашивать таким тоном. Он собрался извиниться, однако заметил на лице Бианя странное выражение. Он смотрел на окружающий их базар, отрешённый и печальный.       – Я не знаю, – ответил Биань. – Честно.       – Глупый был вопрос. Извини, – пробурчал Уцзю, стараясь таким образом закрыть тему.       Биань кивнул, и между ними повисла тишина. Уцзю в целом понимал его ответ, однако это не было тем, чего он хочет. Он действительно хотел знать эту болезненную информацию. Однако, ответа он не узнает даже после смерти. Таков путь.       Они ещё немного побыли в этом месте, потом встали и направились на окраину. Биань завёл рабочий разговор, и прошлый разговор начал смазываться. Уцзю спокойно поддерживал беседу редкими вставками – в целом, он редко и мало говорил, больше всего заправлял балом Биань. Выйдя за край поселения, они остановились ненадолго. Биань наклонился поправить обувь, и на землю упал небольшой скрученный кусочек бумаги. Уцзю поднял бумагу.       – Это твоё? – спросил он, протягивая свёрток Бианю.       Тот неожиданно взбодрился, быстро, будто нервно отобрал свёрток и сунул в одежду.       – Оно выпало, – только и успел пробормотать Уцзю, как бумажки и след простыл. – Что это?       Биань развернулся и быстро зашагал вперёд.       – Пошли, пошли, – чётко сказал он.       – Эй, – Уцзю в непонимании приподнял бровь. – Что, поклонницы пишут?       И замолчал. Он не помнил таких инцидентов. У Бианя не было никаких подружек. Вернее, он ни разу не давал повода, ни намёка. Уцзю был твёрдо уверен в этом. Его сон начал наполняться тем, чего не было при жизни.       – Пошли, – Биань уже ушёл на приличное расстояние вперёд. – Не думай о таких глупостях сейчас.       Уцзю нахмурился. Он быстрым шагом догнал Бианя и схватил его за руку, повернул к себе.       – Что за тайны тебе мешают жить? – спросил он строго.       – А что за странные вопросы о смерти ты задаёшь? – агрессивно ответил Биань.       Уцзю поджал губы и отпустил его руку. Биань прав, он первый начал вести себя странно. Но Биань не может знать, что Уцзю уже пережил собственную смерть и разлуку. Уцзю можно быть странным. А Бианю, порождению его памяти – нет.       – И вообще, что с тобой сегодня? – Биань окинул Уцзю взглядом с головы до ног. – Ты сам не свой. Это у тебя что-то случилось, кажется.       Уцзю вздохнул. Его не отпускает реальность. Он пропитал ею сон. Теперь даже иллюзорный Биань этим обеспокоен.       Биань перехватил руки Уцзю, сжал в своих ладонях и всмотрелся в глаза.       – Ты можешь рассказать мне всё, что тебя волнует. Ты знаешь, я помогу тебе всем, чем смогу.       Уцзю удержался от горькой усмешки. Нет, иллюзорный, живой Биань, к несчастью, не может ему помочь. От этого стало тоскливо на душе. Однако, Биань по-своему, видимо, истолковал тишину в ответ, поэтому приблизился и немного улыбнулся уголками губ.       – Я пойму, если не хочешь, но не нужно держать всё в себе. Мы будем вместе, пока смерть не разлучит нас, так?       – Да, – кивнул Уцзю.       Они и правда были такими. Даже после смерти они делят один сосуд. Как бы ни хотелось изменить всё, бесполезно спорить с фактами.       – Я не знаю, что будет после смерти. Может, мы не сможем даже узнать друг друга. Может, мы не будем иметь ничего, даже сознания. Может, нам будет не суждено встретиться. Но, если получится, я бы хотел остаться с тобой. Даже не имея возможности заговорить, коснуться... Мне бы хватило осознания, что ты рядом.       Уцзю поджал губы и медленно закрыл глаза. Даже если это иллюзия. Даже если это не достоверно то, что сказал бы Биань. Даже если это ложь. Сейчас высказанные знакомым голосом слова из уст знакомого человека – нужные слова, желанные слова, необходимые слова – согрели Уцзю. Он не хотел думать о другом.       – Спасибо.       Это всё, что Уцзю хотел знать. Он встряхнулся и всё же слегка улыбнулся в ответ. Биань кивнул, но не поспешил отстраняться.       – Отлично. Рад, что угадал твою печаль.       Он всё же отпустил руки Уцзю.       – Но мысли тебя всё равно посещают странные. Смерть? Слишком плохо, не находишь?       Биань развернулся и медленным шагом пошёл вперёд. Уцзю последовал за ним.       – Наша жизнь бывает непредсказуема ровно настолько, насколько и несправедлива.       Биань усмехнулся.       – Как будто ты можешь знать, что нас ждёт в будущем, – сказал он. – Предсказания могут не сбываться, ты знаешь? Если будешь себя настраивать на плохое, плохое и случится.       Уцзю отмахнулся.       Не ему говорить Бианю о том, что тот полезет в петлю после смерти Уцзю.       Дни во сне тянулись. Дни, полные привычного образа жизни. Дни, когда они работали, когда проводили вечера в наблюдениях, да что угодно. Уцзю влился в сон, который он так любил. Конечно, единственная причина этого – то, что здесь рядом с ним находился Биань. Верный соратник, близкий человек. Уцзю забывался во сне.       Уцзю не хотел обратно.       Но зрение снова помутнело, а тело пронзила боль. Страшная, неприятная. Уцзю бы упал на колени, сжимая одежду на груди. Хотелось кричать. Хотелось бить кулаками землю.       Мрачный коридор встретил его, и Уцзю ненавидел то, что назвал его уже «привычным».       Где он? Куда направлялась эта кукла? Уцзю осмотрелся, но ничего не заметил. Как будто кукла шла по своим делам. Уцзю постарался сориентироваться на месте, но не узнавал это крыло по какой-то причине. Поэтому он решил пойти назад – наудачу. Вдруг выйдет куда-нибудь.       Он всё же смог вернуться в привычные места. Ходил долго, держа в руках зонт, но контроль над телом у него не отбирали. Уцзю сделал неутешительный вывод – здесь он ещё задержится. Поэтому он сел на ближайший диванчик, сложил зонт на коленях и откинулся на спинку, закрыл глаза.       Сон был лучше.       Уцзю бросил взгляд в сторону. Вот там – он точно помнил – когда-то он оставлял послание для Бианя. Бумага исчезла без следа. Уцзю мог вспомнить все точки, но не стал этого делать. Было тяжело на душе, но, по крайней мере, его немного утешали слова Бианя из сна. Не всё потеряно. Пусть ни на один вопрос достоверный ответ не был дан, Уцзю принимал и такой вариант как существующий.       Ведомый внезапным порывом, Уцзю поднялся на ноги. Он осмотрелся и принялся обследовать интерьер. Он будет искать до тех пор, пока его не потащат обратно. Будет искать, точно будет искать! Не могли же письма исчезнуть? Да, они были на видных местах, но разве это повод? Кому могла понадобиться его каллиграфия?       Но он не успел уйти далеко. В стоящем столе, в ящике, он нашёл маленький клочок бумаги, скомканный, засунутый между хламом.       Сердце куклы давно не билось, но Уцзю почувствовал себя на мгновение живым – он узнал почерк в письме. Это – часть его собственного письма, самый угол, где он подписывался, аккуратно выводя иероглифами собственное имя. Кусочек текста сверху, оторванный от основного послания.       Под ровно выведенным «Фань Уцзю» размашисто, криво начертаны иероглифы «Се Биань».       Уцзю замечает паутину. Она мягкой вуалью обвивает его и тянет – с каждой секундой всё сильнее, крепче. Довольно обычное дело, даже дольше ждать пришлось, когда контроль над куклой отберут. Уцзю последовал за тягой паутинки и снова нырнул в темноту. Ему стало спокойно, как никогда не было после его «оживления». Биань прочёл его письмо. И наверняка прочёл их все – Уцзю только не имел достаточно времени, чтобы найти остальные кусочки. Даже если письмо ушло без ответа, Уцзю был совершенно не против этого. Главное, что Биань прочитал послания. Что он знает, что произошло в тот день. Что он знает все мысли Уцзю.       Что Биань знает чувства Уцзю.              Очнувшись во сне, Уцзю услышал необычно знакомый шум. Ему решительно не понравился этот звук. Когда зрение обрело чёткость, он едва не застонал.       Он стоял под тем самым мостом, с неба лило, как из ведра, а уровень воды уже достиг его щиколоток.       Более того, сон был осознанным.       Уцзю поднял руки к лицу, провёл, с силой надавливая на кожу. Затем опустился на корточки. Он посмотрел в воду: оттуда смотрело собственное отражение. Он сам, Фань Уцзю собственной персоной. Не кукла, что выглядела как Се Биань, а другой человек, истинный владелец души «Фань Уцзю».       А что, если... Это ведь осознанный сон. Он ведь может изменить его, да? Что будет, если он... Спрячется? Узнает, что тогда произошло? Нельзя попадаться Бианю на глаза, да и вообще никому из стражи, нужно остаться козлом отпущения, но только узнать. Что случилось в тот день?       Уцзю быстрым шагом вышел из-под моста. Ливень хлестал по плечам. Он бросился в сторону так быстро, как смог, в быстро намокающей одежде, хлюпая обувью. Ближайшие кусты, заросли, домики, что угодно!       Уцзю сомневался в надёжности своего убежища, но всё равно принялся наблюдать. Он весь промок от этого ливня, земля под ногами превратилась в грязную вязкую муть. Ливень грозил стать самым серьёзным бедствием, что Уцзю видел за всё время. Он углядел, что уровень воды в реке поднялся уже достаточно. Значит, Биань скоро будет здесь.       Его одежды были немного мокрыми, а в руках он держал чёрный зонт и спешил к мосту. Уцзю жадно наблюдал за происходящим. Однако, стоило Бианю ступить на мост, картинка замерла, а Уцзю неожиданно пронзила боль.       Следующее мгновение он увидел себя в зеркале. Себя, в теле Бианя. Его выкинуло в реальность.       На плечо опиралась ручка раскрытого зонта.       Так быстро? Что-то случилось?       Уцзю пошевелился и почувствовал, что из рук что-то выпало. Он опустил зонт и наклонился – поднял лист бумаги.       Размашистыми иероглифами было выведено короткое приветствие и имя.       Уцзю поднял глаза на зеркало. Напротив на него смотрел «почти» Се Биань и улыбался. Уцзю поднял руку и коснулся своих губ – да, он улыбался. Биань улыбался. Уцзю попробовал опустить губы, но выражение лица куклы в зеркале не изменилось, как и улыбка под пальцами.       Они всё ещё не вместе, и никогда им не быть вместе.       Но они всё ещё на одной стороне. Всё ещё союзники с крепкой связью.       Их души всё ещё живы.       Уцзю перевернул лист, оставленный Бианем. Неровные иероглифы составляли письмо:       Я спросил свою смерть о том, где ты. Я бы не выдержал, если бы тебя не было рядом. Наверное, это эгоистично. Я хотел, чтобы ты остался со мной.       Прости. Я не хочу жить без тебя.       Уцзю прикрыл глаза на несколько секунд. В мыслях была пустота. Он решительно развернулся и направился искать бумагу – ему столько всего хотелось сказать Бианю, спросить его, попросить рассказать...       У них целая вечность впереди и столько не сказано друг другу. Уцзю собирался это исправить. И, судя по тому, что кукла продолжала улыбаться, Биань каким-то образом чувствовал Уцзю и реагировал на его эмоции. Это тоже будет темой для переписки – долгой и увлекательной.