Рассудок

      Лишь смерть способна забрать человека в мир иной, никто не в праве убить его, не совершив греха.       – Если не наложить на себя руки, – бокал ярко сияет после хорошей промывки от оставшихся следов алкоголя. – То правила сработают как надо, я правильно понял? – взгляд устремляется в, кажется, бездушную стену. Холодно.       Задаваться вопросами слишком утомляет. Безразличное молчание намного лучше пустых ответов. Соглашение не требуется.       – Хм. Я бы никогда не смог такое совершить, я слишком правильный, – смена окончена, следует появиться замене.       Кэйа Альберих. Алкоголик, капитан кавалерии Ордо Фавониус. Этот человек никогда не назовёт хоть что-то правильным. Даже если потрясти все его ожидания своим хладнокровием и боязнью сблизиться снова, никогда не станешь "правильным" в его разуме. Или хотя бы объектом доверия.       – Исключение. Я исключение, – тихий монотонный голос.       Потеря дара речи на мгновение. Скверные слова, вырвавшиеся с его языка показались невозможными. Кому он доказывает. Чему он доказывает. Алые глаза загораются пламенем. Безумный оскал. Побыть вдвоём.       ***       Ярая повседневность до тошноты мозолит взгляд. А также отреченность от столь свободного мира пугает. Радостные детишки, бодрые рыцари, веселящий всех с утра до вечера скаут. Скаут?       – Мастер Дилюк! Мастер Дилюк! – крики раздаются по всему Мондштаду. Он недовольно закатывает глаза, наконец обращая внимание на глупую зайку. – Вы не видели капитана Кэйю? Неужели опять чуть не остался спать в таверне? – так и веет беспокойством от неё.       Противно. Двуличная сука не замечает ежедневную заботу вокруг себя, как же отвратительно. Ничто не навевает на воспоминания лучше, чем забота со стороны других. Вот что способствует постоянному избеганию.       – Верно.. – очередное безразличие и хамство. Неужели столько внимания притягивает именно он. Тот, который даже не способен достойно принять заботу со стороны других.       – Верно?! Так значит, он у Вас в таверне? Господи, прошу прощения!!! – извиняясь изо всех сил, она серьёзно чувствовала сожаление за поступки, которые та не совершала.       Отвратительно.       – Какие же Ордо Фавониус бессовестные, сразу же делая выводы. Угомонись, я его не видел, – скрестив руки на груди, Дилюк принял замкнутую позу. Он не обращает внимания.       Девушка кивнула, поблагодарила за информацию и ушла. Ушла так быстро, как и появилась. Черта, которая действительно радует.       – Положительных сторон в моём характере можно по одной ладони сосчитать, – он отвернул голову от шумной улицы к стене, будто пытаясь что-то разглядеть. – Но и не думай, что я настолько плох.       Принижение. Самобичевание. Отдалённость. Принуждение. Боязнь?       – Пфф.. – Дилюк прыснул в кулак от смеха, тут же откашлявшись и приняв строгий вид. – Я имел в виду положительные стороны, положительные. – засомневался в своих словах. Заткнулся.       Существуют ли хорошие черты у человека? Они нужны лишь для того, чтобы определить, когда он должен умереть. Определить легко, а устранить тяжелее.       ***       Мондштад окунулся в сладость вечера, однако прежний шум улиц даже не смел умолкать. Таверна, полная пьяниц, казалась Дилюку настолько мерзкой, что он не смог себе вдолбить в голову тот факт, что она ему и принадлежит. Алкогольный смрад чуть ли не заполнил таверну. Нос ужасно щипало, больно дышать. Нервно открывая входную дверь, мужчина выходит, нет, выбегает из помещения, тут же вдыхая свежий воздух. От столь приятного ощущения хотелось расслабиться, прикрыть глаза, окунуться в прошлые счастливые моменты. Отец. Брат. Беготня. Веселье. Свежий воздух. Дилюк. Дилюк!       – Хей, мастер Дилюк! Что же вы там стоите, не замечая старого доброго знакомого, – голос, этот омерзительный голос.       Бутылка вина ловко перемещается из одной руки в другую. Глоток. Снова некие трюки со стеклянной, наполовину пустой бутылкой. Глоток. Заставивший блевать одним лишь своим голосом. Кэйа Альберих был новой накатывающей причиной скрыться от людей ещё дальше.       – Будьте бдительнее, Ордо Фавониус, – холодный голос тут же обрывает все возможные выкрики капитана кавалерии, протыкая того насквозь своей безжалостностью. – Сможет ли Мондштад защитить себя? – последние слова прозвучали словно в пустошь, не для Кэйи. Он ушёл.       Полуночной герой пал в его глазах. Героя нет.       ***       Стоящий около могилы. Жалкий.       – Наш разговор прошёл быстро. Он дал мне обещание - Мондштад будет цел, – палец проходит по острию. Капля крови. Болезненно, но быстро.       Дилюк хотел быструю кончину. Без лишних мучений. Он касается лезвием горла, кадык дёргается. Ощущение прикосновения на плече резко вынуждает его остановиться. Длинные рыжие локоны, тёмных оттенков костюм. Будто перед зеркалом.       Мужчина плавно обхватывает ладонь Дилюка, сжимая рукоять ножа ещё сильнее. Всё так спокойно, запланировано. Он больше не вздрагивает, лезвие надавливает на бледную кожу всё сильнее, бусинки крови медленно стекают по острию.       – Я увидел тебя, – грустная улыбка расплывается на лице бывшего полуночного героя, пока тот тает в чувствах умиротворения, перемешенного со страхом. – Прошло столько времени, но я разглядел тебя намного чётче только в этот жуткий момент, – приподнимая голову, он поддаётся искушению.       – Может, из-за того, что ты, считай, при смерти? – смешок доносится с его стороны. Это никак не оскорбляет Дилюка, тот лишь посматривает на свою выдуманную копию, наслаждаясь последним зрелищем. – Эгоист. Ты хочешь увидеть только себя перед тем, как сдохнешь от своих же рук. Такой эгоист, мерзавец, ублюдок! – чуть ли не ругаясь во всё горло, выдуманная копия демонстрирует свой кривой оскал, явно держа лишь злобу и неприязнь по отношению к Дилюку. Создателю.       Грех не упомянуть тот факт, что выдуманным другом тот обзавёлся ещё со времён последней боевой стычки с Кэйей, произошедшей пару лет назад. И было это похоже больше на детскую фантазию, чем на серьёзную проблему, которая обрела собственную личность и злорадствует вместе с сомнениями Дилюка, добивая того окончательно до состояния безразличного хозяина таверны.       – Я не больной ублюдок, я действую лишь по своему желанию. Сейчас я решил лишить себя жизни быстрее, чем это сделает кто-то другой, – надрез.       – Ты..глупый, хрупкий, маленький мальчишка, – чуть ли не выдавливая из себя последние словечки, личность лишь сильнее надавливает на нож. – Ты всё ещё человек, не растерявший чувство самосохранения. Ты не сможешь так просто взять и перезать себе горло, – улыбка всё шире расплывается на еле заметном лице, будто у маньячины, физически добивающего избитую жертву.       Рука заметно дрогнула, всë ещё оставляя нож на месте под кадыком. Стоит перед надгробием. Боязнь.       – Я не ублюдок, – повторяя шёпотом без капли сожаления или грусти, Дилюк всматривался в землю, примечая, куда хлынет кровь.       – Ублюдок. Ты жалкий, ебучий УБЛЮДОК! – изо всех сил крича это прямо в ухо мужчине, голос надрывался всё сильнее, может, с возможностью охрипнуть от столь резкого рëва.       Губы задрожали, рукоять ножа чуть не выскользнула из ладони, однако Дилюк лишь сильнее сжал нож, с более серьёзной напористостью водя им из стороны в сторону, доходя лезвием до мяса. Его собственный шок давно перекрыл кричащую боль в шее. Конечности дрожали до невозможного, не удерживая равновесие их хозяина.       Он падает на землю, с диким вскриком одëргивая нож в левую сторону и теряя внимание на нужной точке надреза. Кадык дергался в желании глотнуть, заглушить боль. Руки, падая вниз, роняют нож недалеко от тела. Из раны хлынет нескончаемая струя крови, стекающая к ключицам и по всей шее. Одна за другой тело пронизывает волна боли, из-за которой тряска продолжается ещё сильнее, заставляя конечности чуть ли не подпрыгивать на месте.       Темнота.