Самый тесный номер люкс

      Семь минут в раю. «Скучная игра» - думает Даня. «Крутая возможность» - считает Макс.       На втором же кругу бутылочка выбила прекрасный дуэт и под общее протяжное «о» и последующее улюлюканье Белки, парням пришлось удалиться в шкаф, в ходе недолгого спора выбранный местом единения. В туре порой бывает очень сложно себя развлечь, поэтому в ход шли даже самые старые и странные игры, но после боулинга бутылками и разбитой Даней тарелки в гримёрке, решено было играть во что-нибудь менее шумное и опасное, хотя бы на время нахождения в отеле.       Менее шумной эта игра, конечно, была, чего не скажешь об опасности. Таковой она являлась по одной простой причине: выбранный шкаф был совсем маленьким, хоть на вид и размашистый шифоньер с дверцами. На деле же большую часть внутреннего пространства занимали полки, так что протиснувшись сквозь чьи-то висящие на плечиках вещи, Даня ругнулся, понимая, что места чрезвычайно мало. Макс, по-джентельменски уступивший свою очередь, прошёл вторым, предварительно подняв и вытащив тяжёлый ящик с какими-то инструментами, на котором до этого стояла Люба – просто потому что ему по росту не были нужны никакие приспособления. Он усмехнулся, подумав о том, как Белка, вероятно, ещё и на носочки вставала, чтоб со взглядом Ильи поравняться. А вот между парнями же теперь было от силы пару сантиметров.         Два взрослых мужика не самой миниатюрной комплекции: оба под сто восемьдесят ростом. Заполнив собой всё возможное пространство, парни обменялись неловкими смешками.       Закончив с размещением, Даня в своей манере отпустил шутку про то, что ожидал от номера класса люкс большего. Макс улыбнулся, но продолжил стоять молча, оценивающе разглядывая апартаменты на ближайшие семь минут.       — Удачи, мальчики! Посплетничайте там пока, а мне надо с Ильей переговорить…— хохотнула Любовь и закрыла дверь, возвращаясь в другую комнату к Илье.       — Посплетничать… — вторит Даня, кряхтя от неудобства, тщетно пытаясь найти положение, в котором его ноги не заныли бы уже через десять секунд. — Да пиздец, тут дышать-то нечем, какие сплетни?       Макс мимо ушей пропускает Данилины возгласы недовольства, размышляет о том, как правильно бы эту возможность использовать. Кто бы видел, как загорелись его глаза, когда пустая бутылка из-под виски своим горлышком указала ровно на Даню. Хотя блеск этот вполне можно было списать на повышенный уровень алкоголя в крови, все же подобные развлечения на трезвую не придумаешь.       Говорить сейчас совсем не хотелось, так что он просто адаптировался глазами к темноте и разглядывал Данилин силуэт в полумраке и редких полосках света, проникающих откуда-то сверху. Вдруг он, неожиданно даже для самого себя, поднимает руки над уровнем талии, уверенно берет Поперечного за бока, пальцами упираясь в живот и настойчиво тянет к себе.       — Ты чего? — суетливо и с ноткой испуга спрашивает он в свою очередь, но не сопротивляется, ближе подходит и свои руки выставляет вперед, нащупывая чужую грудь.       — Тебе там крючок в спину упирался, так получше будет.       — Так заботливо с твоей стороны, — наигранно тянет Данька глупым высоким голоском, — Ну и дебильная игра, лучше б в «Дженгу» сыграли…       — «Дженга» не так способствует сплочению коллектива.       — «Сплочению»? Я буквально обнимаюсь с тобой, хотя мог бы сделать это и не в столь… Не в такой обстановке.       В Данином голосе читается тревога, он ближе прижимается к Максу, опуская голову на его надплечье, тяжело выдыхает под самым ухом и Бельского пробивает дрожью. Это было его слабостью. Он не знал точно, влюблён ли в Данилу, или просто пытается таким способом оправдать своё сексуальное влечение, но отчего-то вот такой близкий контакт с этим человеком приносил столько удовольствия, что хотелось взвыть.       Макс поджал губы, коснувшись рукой чужой талии, проведя по ней дальше, к спине, всей пятерней оглаживая поясницу и лопатки Данила. Тот, в свою очередь, кряхтит и вжимается настолько близко, что парни уже вплотную соприкасаются друг с другом животами, грудью и ногами, а Бельский оказывается зажат между стеной и разгоряченным телом друга. Лопатки больно упираются в лакированное дерево, от чего тот напряженно вскидывает плечи, выпрямляясь, в тщетных попытках отыскать удобную позу.       — Тебя пугает темнота?       — Нет, что за бред? – в темноте не видно, но Максу это и не нужно – он чувствует шеей, как усы Поперечного шершаво коснулись его кожи в самоуверенной ухмылке.       — Точно? Звучишь не очень уверено. Страхи - это не стыдно, это лишь ещё один повод для борьбы с…       — О, Макс, заткнись, я, конечно, обожаю твои философствования, но сейчас не та ситуация.       И Макс понимает почему. Прямо сейчас причина Даниного негодования теплым и твёрдым бугром упирается ему в бедро, оттопыривая спортивные штаны. Макс понимает и машинально выставляет колено меж чужих ног, снова чувствуя мурашки по коже. Тело, словно ватное, пробивает током.       Бельский поверить не может: да ведь такое он видел только во влажных снах! И это так и осталось бы несмешной пошлой шуткой, если б не он сегодня проснулся ранним утром в поту, со стояком и влажными от спермы трусами. Во сне Даня был в самой блядской позиции из порно, с дотоле неизвестной меткой «поза наездника», на которое Макс случайно недавно наткнулся.       В нем совершенно голый (и пугающе реалистичный) Поперечный, умолял «заполнить» его, распаляя Бельского жаркими, чувственными и затяжными поцелуями, чересчур доминировал, словесно унижал и требовал большие игрушки в собственной заднице. Само собой, было стыдно. Стыдно не от того, что он кончил от подобного: от того, что тут же захотел большего. Он много размышлял об этом и до событий трижды клятого сна – мысль не нова, но ебет мозги нещадно. В своих раздумьях он так ни к чему и не пришёл, продолжая сгорать от стыда из-за пошлых мыслей о лучшем друге.       — Бля, братан, сорян, сам понимаешь, когда прибухну у меня тело пиздецки чувствительное…       — Все в норме, я знаю тебя сто лет, — заверяет Бельский, а сам отчаянно борется с приходящими на ум пошлостями и мыслями о том, куда ему стоит деть свои руки.       Пытаясь хоть как-то занять их, противясь похотливым желаниям, он гладит спину Поперечного, изредка, как бы невзначай сжимая бока. Он мягкий и большой, как плюшевый медведь, горячий, как чайник, и в руках тает подобно шоколаду. Безумие. Это сводит с ума и Макс запрокидывает голову, затылком впечатываясь в стенку, хмурится сильно, в терзаниях и мучениях. Хочется попросить не сдерживаться, помочь со вставшим членом, услышать заветные слова, мольбы, просьбы, похвалу и стоны со скулежом, не смущенные и стесненные обстоятельствами, а искренние, что принадлежали бы только ему - Максу Бельскому.       Он будто случайно, ненароком трёт коленом о член через ткань, дразня и играясь, вслушиваясь в реакцию на собственные деяния. Даня совсем слабо контролирует все происходящее: накатившее из неоткуда возбуждение всецело взяло над ним верх, он совсем тяжело дышит, скулит от боли в паху и Макса ведёт окончательно. От его вздохов, оканчивающихся полустонами полукряхтением; от щекочущей шею бороды; от жаркого дыхания, обдающего его шею; от самого Дани, дрожащего в его руках…       Слишком близко, слишком жарко и совершенно неправильно, но никто не спешит отстраняться.