(Не)нужная

Впервые Оливия Бенсон видит девочку, когда та появляется в отделе Спецкорпуса. Девчушке лет девять-десять. На ней потёртые джинсы с сердечками из дешёвых, кое-где облупившихся стразов на каждом кармане, футболка с изображением неизвестных Оливии девиц — может, певицы, может, актрисы — и розовые кроссовки. На губах остатки гигиенической помады с блеском, на ногтях — прозрачный «детский» лак. Правое запястье испачкано в чернилах. Светлые волосы пострижены уже достаточно давно, причёска растрепалась. Карие глаза глядят удивлённо — мол, куда я попала? А ещё в них таится боль, которую Оливия за столько лет службы в Спецкорпусе безошибочно научилась улавливать. Пухлая нижняя губа недавно прокушена; царапина ещё не успела как следует зажить. Других признаков насилия не видно, но это ничего не значит. Педофилы знают, как заметать следы. Оливия ни минуты не верит, что девочка пришла сюда случайно, заблудившись или в поисках кого-то близкого. Не то место, где можно встретить счастливых людей, а особенно — счастливых детей. — Ты чего-то хотела, милая? — девчонка в ответ на вопрос длинно вздыхает, чёлка падает на брови, почти скрыв правый глаз. Мнётся, переступая с ноги на ногу. — Меня зовут Оливия. Сержант Оливия Бенсон. А тебя? Телефонный звонок заставляет на миг отвлечься, а когда Оливия оборачивается, рядом уже никого нет. Только Джон Манч отрывается от протокола, который читает уже минут двадцать, морщит длинный нос и участливо-печальным тоном интересуется, с кем сержант пытается разговаривать. — Но тут была... — начинает Оливия, но Манч смотрит непонимающе, и сержант Бенсон машет рукой: — Забудь. Манч кивает и с безнадёжным вздохом возвращается к прерванному занятию, точно надеется вычитать в изрядно помятой бумажке, кто же всё-таки убил Джона Кеннеди. Манч верит в инопланетян, масонскую ложу и заговор мировых правительств. Или корпораций. Или инопланетян. Иногда Оливии кажется, что Манч составил график, во что нужно верить в конкретный день недели. Но когда дело касается работы, на старого параноика вполне можно положиться. Весь день Оливия ждёт — и сама толком не понимает, чего именно. Так, предчувствие, не дающее полностью сосредоточиться на текущем деле. И оно не обманывает: когда Оливия выходит из лифта в собственном доме, девочка с интересом разглядывает дверь её квартиры. Стоило бы удивиться — о том, где живёт сержант Бенсон, знают сотрудники Спецкорпуса и, может быть, большое начальство. От остальных информация засекречена, особенно после того, как на Оливию в её собственном доме напал маньяк. Но удивления нет. Испуга, впрочем, тоже. Лишь странная, глубокая печаль, затапливающая сердце. — Итак, ты меня нашла, — говорит Оливия, доставая из кармана ключи. Девочка радостно кивает. От улыбки трещина на губе расходится, но оттуда не вытекает ни капли крови. — Зайдёшь? Яростное мотание головой. Девочка даже отступает, делая несколько шагов вниз по ступенькам. И смотрит, смотрит неотрывно, яростно, с надеждой... Оливия не знает, что с этим делать. Она так устала... День был тяжёлым, разговор с прокурором вымотал донельзя. Но оставлять ребёнка одного немыслимо. — Хочешь, чтобы я пошла с тобой? Девчонка кивает так, что, кажется, голова должна сейчас отвалиться и покатиться вниз по ступенькам. Пока Оливия прячет ключи, в сердце заползает страх: голова у человека так двигаться не может. Не должна. Может, показалось? — Хорошо, веди. Оливия пытается взять девочку за руку, но та не даётся: отпрыгивает, беззвучно шипит. Настаивать неохота, хотя предчувствия становятся откровенно паршивыми. Но вопрос, который вертится на языке... его Оливия задать не может. Слишком уж он отдаёт потусторонним, а сержант Бенсон не верит в мистику. Поэтому остаётся лишь следовать за тоненьким детским силуэтом, стараясь не упустить его в темноте. Нью-Йорк — город ста миллионов фонарей, и это не считая наружной рекламы и витрин, манящих бесконечным суетливым разнообразием товаров, но есть в нём и глухие улочки, словно ведущие в другой мир — мир тьмы, тревожных теней, кругов тусклого света под случайно уцелевшей лампочкой, раскачивающейся на ветру, и лабиринтов из грязных стен, исписанных похабными граффити. Девочка здесь явно своя. Когда-то Оливия тоже была своей в таком мире... была таким же потерянным ребёнком, стремящимся выжить в равнодушном мегаполисе. Те дни давно прошли, и теперь она принадлежит другому Нью-Йорку, вот только прошлое не торопится вежливо отойти в сторону, цепляется грязными, немытыми лапами и то и дело напоминает о себе. Оливия научилась с этим бороться. Научилась уже давно. Но иногда случается проигрывать воспоминаниям. Кажется, сейчас именно такой день. Девочка останавливается у полуразрушенного гаража. Остатки крыши время от времени хлопают на ветру. Дверь заперта, но у стены соседнего дома Оливия видит пожарную лестницу — опасно кренящуюся, заржавевшую, но подходящую для её целей. С лестницы пара пустяков перепрыгнуть на стоящие рядом гаражи, а там осторожно подобраться к дыре в крыше и посветить туда фонариком. Оливия почему-то совсем не удивляется, когда луч света выхватывает во тьме детский труп. Рядом с ним стоит та самая девочка и благодарно кивает. На трупе порванные джинсы, футболка, рисунок на которой сейчас не разглядеть из-за темноты и грязи, и розовые кроссовки. *** Сложней всего объяснить приехавшим на вызов детективам, почему сержанта Бенсон понесло на старые крыши. Оливия выдумывает откровенную чушь, и по лицам коллег ясно читается, что они не купились, однако объяснения временно откладываются в долгий ящик и начинается полицейская рутина. Тело идентифицируют по зубной карте, и у девочки появляется имя. Её зовут... её звали Джинджер, Джинджер Флэт, девять лет и три месяца, белая, проживала с матерью и её сожителем в многоквартирном доме на ***-стрит. Девять дней назад уехала к бабушке в маленький городишко в Айдахо, поэтому ни школа, ни соседи не подняли тревогу. Бабушке уже позвонили — она понятия не имела о том, что внучка, оказывается, у неё. Бабушка готова оплатить похороны и вообще скоро прилетит. О дочери, матери Джинджер, бабушка говорит мало и неохотно, что наводит на невесёлые мысли. Патологоанатом утверждает, что секса у Джинджер не было — по крайней мере, не было секса с проникновением; об остальном говорить сложно, поскольку тело в достаточной степени разложилось. Оливия не глядит на девочку, которая в этот момент сидит у неё на столе, болтая в воздухе розовыми кроссовками. Даже если поинтересоваться у галлюцинации, приставал ли к ней кто-нибудь, каков шанс узнать правду? Джон Манч косится на стол подозрительно, и Оливии приходится делать усилие, чтобы не спросить коллегу, видит ли он в кабинете ещё кого-нибудь, кроме неё самой и патологоанатома. Причина смерти Джинджер — удушение. Шея, по всей видимости, сломалась потом, когда её вначале запихивали в багажник небольшой машины, а затем вышвыривали в заброшенном гараже. Вышвыривали небрежно и брезгливо, точно использованную салфетку. Цвет машины — тёмно-синий: мини-частицы краски остались на джинсах и футболке. В багажнике также был практичный тёмно-серый коврик. У Молин Фэйт, матери Джинджер, тёмно-синяя малолитражка «Шевроле Спарк». Ордер на обыск удаётся получить невероятно быстро. Вскорости Оливия уже разглядывает коврик — изрядно вытертый, покрытый пятнами от масла и кетчупа. По крайней мере, Оливии хочется верить, что это именно кетчуп. Первым раскалывается Кэмерон Рюйтер, смазливый мужчина с масляными глазками, съехавшийся с Молин около двух лет назад. Он признаёт, что помог любовнице избавиться от трупа. — С Джинджер было... сложно, — голос у Кэмерона всё ещё мелодичный, раньше он пел по кафешкам, но сейчас перебивается случайными заработками. — Вы должны понять: Мо просто сорвалась. Девчонка её иногда совсем доводила. — И как же именно? — Одафин Тутуола мастерски прикидывается сочувствующим; у самой Оливии на это уже не остаётся сил. — Ой, по всякому... Иногда деньги крала, немного, на мороженое, но тут главное — принцип: Мо старалась воспитывать её в строгости. Для её же блага, понимаете? Бывало, что ко мне цеплялась. У Джинджер дурная наследственность, её отец в тюрьме, за наркотики. Девчонке и на свет-то по хорошему рождаться не следовало, а Мо её обеспечивала всем необходимым... — Почему же тогда не отослали к бабушке? — резко интересуется Оливия. Кэмерон кривится: — Старуха никогда не любила Мо. И не выказывала желания воспитывать маленькое отродье. Что, увы, тоже правда. Бабушка могла иногда принять Джинджер на каникулы, но опекунство оформлять не решалась. — Я думала, ей лучше с матерью, — сказала она Джону Манчу, и старый ворчун утверждал, что поверил. Кандида Фэйт считала себя плохой воспитательницей, и сейчас искренне корила себя за нерешительность. Кажется, в этот момент Оливия заметила слёзы на личике маленькой Джинджер, но кто может сказать, почему галлюцинации плачут? Сама Молин, когда ей предъявляют доказательства и признание Кэмерона, пожимает плечами и кривится: — Из-за этой мерзавки моя жизнь пошла под откос! Мелкая шлюшка, я всё правильно сделала. Таким не стоит жить. У Молин ломка — она давным-давно подсела на окси, и сейчас её трясёт. От матери Джинджер достались глаза и нежный овал лица; в остальном мать и дочь мало похожи. Сейчас, когда Оливия видит яростный оскал Молин, ей физически становится плохо. — Шлюшка? — приподнимает брови Тутуола. — Она путалась с кем-то? — Я их с Кэмероном застала. Она у него на коленях сидела! Её крокодиловы слёзы меня не обманут. Мне нужен мужчина, опора в доме, а мелкая тварь решила его у меня забрать! — Ей всего девять! — не выдерживает Оливия, и удостаивается резкого кивка: — Вот именно! Девять лет, а уже испорченная шлюха. Ничего, я преподала твари урок. — А что Кэмерон? — обманчиво мягко спрашивает Тутуола. Это необходимо для прокуратуры. Молин сядет надолго, но Рюйтер, при наличии хорошего адвоката, может выкрутиться. — Ну, любому мужику приятно, когда бабы за него дерутся, — пожимает плечами Молин. — Он остался со мной, это главное. Выбрал меня, а не эту шмакодявку, понимаете? Теперь мы будем вместе. Кажется, Молин совершенно не осознаёт, что Кэмерон её только что сдал. Тутуола уточняет, каким образом Рюйтер помог Молин избавиться от тела, а Оливия выходит из кабинета. Ей просто необходимо немного побыть одной. Увы, не выходит: Джинджер в мгновение ока образуется рядом. У неё заплаканное личико, но сейчас оно всё равно выглядит куда спокойней, чем во время их встречи на лестничной клетке. — Вот такие дела... — растерянно говорит Оливия, соображая, где найти неболтливого психиатра. Ей совершенно не хочется вылетать с работы. — Они сядут. Оба. Слушай, я не знаю, что тебе ещё сказать. Мне правда очень-очень жаль. Так не должно было случиться. Ты ещё такая малышка... Джинджер кивает — серьёзно, не по-детски. Затем пытается улыбнуться. Выходит не очень, но Оливия заставляет себя улыбнуться в ответ. Затем Джинджер несмело протягивает руку, и сержант Бенсон делает то же самое. Когда их пальцы соприкасаются, женщина чувствует лишь прохладное дуновение ветра. Она смаргивает. В комнате никого нет. Ветерок шуршит бумагами, перелистывая страницы списка пропавших без вести. Бабушка увозит останки Джинджер в Айдахо. Молин и Кэмерон передаются в Райкерс — им вскорости предстоит дать показания в суде. Оливия чувствует странную пустоту в груди. Мысль о психиатре засунута куда-то в глубины подсознания: на визит к врачу никак не выкраивается нужного количества времени. И так всё идёт ровно до тех пор, пока возле квартиры Оливию не встречают три миловидных девушки, у каждой из которых во лбу проделана аккуратная чёрная дырка.