can we go back when we were young and didn't care if we messed up? we have forever so we got lost in each other cause time wasn't catching, time wasn't catching us — lost kings, when we were young.
Июнь. Жара. Дожди. В воздухе витают запахи мокрого асфальта, земли и цветущих растений; они обжигают лёгкие нестерпимой духотой. Ренджуну дышать действительно становится тяжело, но только не из-за погоды. Нет, он всего лишь влюблён — так сильно, что не может вдохнуть. Каждую субботу Ренджун боится задохнуться, когда оказывается с Джено наедине; тот учит его кататься на скейтборде, и Ренджун всё никак не может признаться, что ему это вовсе не интересно. У него всё равно не получается, сколько бы он ни вставал на доску; снова и снова, рассекая грязные лужи маленькими колёсиками, неуклюже удерживая равновесие, Ренджун заканчивает одним и тем же — падением. У него все коленки в синяках и ссадинах, но он не сдаётся. Джено повторяет: — Может, на сегодня хватит? А Ренджун отрицательно мотает головой из стороны в сторону, полный решимости попробовать ещё раз, а потом падает на мокрый асфальт, рассекая многострадальные колени в сотый раз. В этом ритуале (а это уже действительно ритуал — по субботам разбивать коленки) есть нечто противоречивое и для Ренджуна особенное; он ненавидит скейтборд, эту проклятую серую доску на кривых колёсиках, украшенную всевозможными наклейками с марвеловскими героями, и боль ненавидит, зато Джено любит, а это всё-всё-всё на свете перевешивает. И снова Ренджун терпит неудачу, получая в награду за бесконечные старания пару саднящих ран, через которые маленькими бусинками выступает кровь, и обеспокоенного Джено — тот усаживает Ренджуна на ближайшую скамейку и от волнения возмущается: — Я же говорил, что не надо было. Ренджун улыбается словно глупый влюблённый подросток (в свои шестнадцать лет он всё ещё подросток) и боли совсем не чувствует. Джено просит его подождать, не двигаться и никуда не уходить, а сам бежит в аптеку, возвращаясь с бутылочкой обеззараживающей жидкости, салфетками и пластырями. Ренджун испытывает немного ненормальное удовольствие от того, с какой осторожностью Джено обрабатывает его раны — это нежно, заботливо, по-дженовски в самом деле. Ренджун непроизвольно морщится, когда салфетка, смоченная в чём-то холодном, касается разбитых коленей, и Джено целует их невесомо, точно успокаивая; весь дискомфорт сразу же пропадает, только в груди сердце почему-то само не своё, готовится то ли остановиться, то ли зайтись в бешеном ритме. Джено достаёт пластыри из упаковки — детские с изображением муминов, — и Ренджун тихо посмеивается. Он хочет сказать, что уже давно не ребёнок, что мумины остались в прошлом и что с этими пластырями на худых коленках он будет выглядеть нелепо, но так и не решается это сделать, а Джено всё равно оправдывается: — Я случайно их взял. Первое, что под руку подвернулось. Но Ренджун-то знает, что это не так. — Не ври, ты специально купил их, потому что до сих пор думаешь, что мумины нравятся мне так же сильно, как и шесть лет назад. Тем не менее Ренджун позволяет клеить поверх обработанных ранок яркие пластыри, завороженно глядя на Джено сверху вниз: у того волосы прилипают к потному лбу и ресницы, длинные и пушистые, невесомо подрагивают. Даже с этого ракурса он кажется Ренджуну восхитительно, божественно красивым. — Вот и всё, — шепчет Джено, пока его холодные пальцы касаются прежних шрамов на ренджуновых ногах, не скрытых под пластырями. — Мне жаль, что их так много. Ренджун не видит его глаза, но точно знает, что в них отражается сожаление, грусть и беспокойство. Джено такой добрый и сострадательный — иногда это невыносимо. — Давай в следующий раз просто сходим куда-нибудь вместе? В кино, может. Только без скейтов. Не хочу, чтобы ты снова падал. «Глупый, глупый, глупый», — думает Ренджун, наверное, про себя; мог ведь раньше сказать, что ему скейтборд не нравится и падать не нравится, а дженову заботу и отпечатываемые на коже поцелуи можно получить и без подобных жертв. — Нас не пустят в кино на хоррор. — Тогда посмотрим его у меня дома вечером. — Я же не усну потом, — смеётся Ренджун. — Можешь остаться со мной на ночь. — Я хочу остаться с тобой не только на ночь. Джено поднимает глаза, в которых застревает вопрос «Что это значит?». Ренджун не отвечает — он ловит чужое недоумение в поцелуе со вкусом недавно разделённого между ними мармелада. В глубине парка, где капли прошедшего дождя обрушиваются на головы прямо с листвы, Ренджун целует Джено спонтанно, неловко, как в первый раз два года назад, и отстраняется молниеносно, оглядываясь по сторонам. В этом нет никакого смысла: они совершенно одни в дождливом июньском дне и ни единая душа не сможет застать их здесь. Атмосфера, словно в фильме про апокалипсис, в котором они — последние оставшиеся на планете люди. Самое время, чтобы признаться. — Я имел в виду, что хочу остаться с тобой навсегда.***
Солнце в небе стоит совсем высоко, в зените, освещая своими яркими лучами улицы, переулки и дома. Спустя несколько недель беспрерывных ливней и пасмурных дней это — единственная ясная суббота; ясная и жаркая. Ренджун с самого утра старается охладиться под кондиционером, выпивает литр ледяной воды и думает, что, выйдя на улицу, тотчас расплавится, испарится, словно лужи, которые не исчезали с асфальта вплоть до сегодняшнего дня. Вечером Ренджун пойдёт к Джено — они будут смотреть хорроры всю ночь, заснут ближе к утру и проснутся в воскресенье днём с неприятным ощущением усталости. Но это вечером — часов в восемь, не раньше, когда солнце начнёт клониться к горизонту; а сейчас на дворе день, душный одинокий день. Ренджун тянется к телефону, ищет в контактах номер Джено (тот записан у него как «Ли», чтобы не вызывать лишних подозрений со стороны родителей) и без раздумий звонит. От голоса на другой стороне линии, сонного, низкого и хриплого, по коже расползается волна мурашек. — Привет, Ренджун-а. — Пойдём в парк. — Что? — Джено после долгого сна плохо соображает. — Там же сейчас самое пекло. — Посидим под деревьями, — настаивает Ренджун. Ему бы сказать, что он по Джено попросту скучает, ведь они не проводили время вместе целую учебную неделю, и дальнейшее ожидание длиною в несколько часов кажется ему страшной мукой, но эти слова так и застревают на кончике языка; иногда Ренджуну сложно выражать свои чувства, особенно по телефону, когда в соседней комнате находятся родители — в случае, если они услышат то, что не следует, ему несдобровать. Жить в постоянной необходимости скрываться сложно, но Ренджун привыкает ко всем жизненным трудностям, к этой — тоже. Спустя час они встречаются в парке. Ренджун, приехавший на своём прогулочном велосипеде, прислоняет его к массивному дереву, ветки которого так хорошо заслоняют землю от солнечного света, что под ними можно спрятаться на весь день. С реки дует едва ощутимый прохладный ветерок; его достаточно, чтобы почувствовать свежесть сквозь завесу летнего зноя. Джено приходит пешком, о чём, похоже, сильно жалеет: от его дома до парка путь прямой, пролегающий по открытой, раскалённой солнцем улице. Он не жалуется, интересуется: — Зачем мы здесь? — Просто так. Это не тот ответ, который Джено ожидает услышать. — Вечер ещё не скоро, а я скучал по тебе, — будто невзначай добавляет Ренджун и видит, как дженово лицо расплывается в очаровательной улыбке. — Я тоже скучал. По всему телу Ренджуна разливается тепло; это так же приятно, как опуститься в горячую ванну после нескольких часов, проведённых на холоде. Пускай на дворе душное лето и Ренджун обливается потом, не может дышать спёртым городским воздухом, это тепло внутри всё равно ощущается как нечто естественное и комфортное. Они сидят на старом потрёпанном пледе, любезно принесённым Джено из дома; он рассказывает очередные истории про своих кошек, живущих дома у тёти, про школу, про родителей, про то, как его друг (их друг — Донхёк) снова прогулял почти целую неделю, оставив Джено совсем одного. Ренджун завидует, потому что ему хочется быть на месте Донхёка, рядом с Джено на протяжении всей учёбы, но, увы, они учатся в разных заведениях, начиная с первого класса средней школы, и проводят время вместе лишь на выходных. Порой Ренджуну хочется сделать всё, чтобы не отпускать Джено ни на секунду, и он знает, что Джено будет не против остаться, даже если для этого нужно выходить из дома в невыносимую жару, идти под палящим солнцем по раскалённому асфальту ради нескольких часов, которые они могут провести вдвоём. Над рекой плывут облака, большие и пушистые, одновременно невесомые и тяжёлые, способные обрушиться с неба на землю. Будто нарисованные, ненастоящие они движутся по голубому небу, подталкиваемые невидимой силой. Ренджун думает, что может их коснуться. Протянуть руку и погрузиться в белоснежные мягкие облака. С головой утонуть в них. И взять Джено туда, где их, наверное, никто не найдёт, где они смогут быть вдвоём без преград в виде учёбы и родителей. На ладонь сверху ложится что-то тёплое, и Ренджун понимает, что в его странном романтическом понимании мира облака должны ощущаться так же. Он опускает взгляд и с удивлением обнаруживает дженову руку поверх своей собственной: она слегка сжимает ладонь Ренджуна, точно Джено пытается добиться внимания. И добивается; все мысли исчезают из головы, чувство реальности возвращается к Ренджуну, и он вдруг вспоминает, что облака, о которых он так некстати задумался минутой ранее, не более чем собирающийся в атмосфере водяной пар — его нельзя потрогать, в нём не спрячешься от земных проблем. — Эй, Ренджун-а, — тихо зовёт Джено, пока его пальцы аккуратно переплетаются с ренджуновыми. — Ты не слушаешь меня, да? Это не упрёк, просто закономерный вопрос, но Ренджуна охватывает стыд. Он на самом деле не помнит, о чём говорил Джено всё это время — минуту? десять минут? час? — и хочет провалиться под землю. — Прости, я… — начинает Ренджун, не представляя, что может сказать. «Я думал, что мы сбежим из реальной жизни, спрячемся от всех там, где никто не помешает нам любить друг друга». Глупость. Глупость, которую он случайно говорит вслух. Джено не понимает, смотрит на Ренджуна внимательно, пытаясь найти хоть какое-то разъяснение этим словам в выражении лица, взгляде тёмно-карих глаз, разомкнутых губах. И Ренджуну приходится объяснять, преодолевая неловкость и возникшее на пустом месте смущение. — Я смотрел на облака и мне показалось, что в них можно спрятаться. Ну, от всех. Вдвоём. Это глупо, я понимаю, ведь облаков даже коснуться нельзя. Мне просто тебя так часто не хватает, и я думаю о странных вещах. Наверное, я до сих пор не повзрослел. Пока льются бессмысленные, толком ничего не объясняющие слова, Джено держит Ренджуна за руку. Когда неловкий поток мыслей больше не исторгается из Ренджуна, и он неловко поджимает губы, избегая смотреть в глаза напротив, Джено продолжает держать его за руку, привычно переплетая пальцы. Ренджун чувствует на себе дженов проницательный взгляд и от этого сильнее смущается. Боже, Джено должен принять его за полнейшего идиота. Или за ребёнка: маленького несмышлёного ребёнка, который до сих пор живёт далёкими от жизни фантазиями. — Если бы это было возможно, я спрятался бы с тобой хоть в облаках, хоть на самом солнце, потому что я люблю тебя и обязан всегда быть рядом. Кровь приливает к лицу, уши и щёки, и без того краснеющие на жаре, чуть ли не багровеют. Ренджун возможно вот-вот взорвётся от кипящих в сердце чувств — они достигают головы, отдаются биением в висках. Становится хуже, ведь Джено оказывается слишком близко: его лицо на расстоянии не более десяти сантиметров, и он, думается Ренджуну, готов его поцеловать. Ренджун оглядывается по сторонам; вокруг так много людей, чьи ни к месту любопытные глаза обязательно обратятся в сторону двух целующихся парней. Этого нельзя допустить, поэтому он медленно отодвигается назад. Джено не возражает, ведь они всё ещё держатся за руки, и этого достаточно, чтобы быть счастливыми. — Обещай, что поцелуешь меня вечером, — Ренджун прерывает неловкое молчание. — Слишком долго ждать. — Джено выглядит разочарованным: уголки губ опущены, глаза тусклые, лишённые привычной живости. — Нельзя же здесь. Это неправильно, нас могут увидеть и… — Я понимаю, — обрывает на полуслове. — В этом и проблема. Я не могу целовать тебя каждую свободную секунду, поэтому у меня дома мы не будем смотреть фильмы — мы будем долго и много целоваться, чтобы мысли о том, как мне не хватает поцелуев с тобой, не преследовали меня всю неделю. Ты не представляешь, как они мешают сосредотачиваться на уроках. — Как тебе такое: мы включим самый страшный хоррор, который сможем найти, и ты будешь целовать меня каждый раз, когда я буду пугаться? — Тогда под конец фильма у нас губы заболят, тебя же легко испугать, — дразнит Джено. — В этом и суть, — в ответ восклицает Ренджун, и оба они почему-то смеются.***
К дому Джено они приезжают на ренджуновом велосипеде. Джено сидит впереди, а Ренджун обнимает его со спины, изо всех сил делая вид, что в этих объятьях нет ничего выходящего за пределы желания удержаться на заднем сидении. Может, у него хорошо получается демонстрировать вполне реальное отвращение из-за липкого пота на их телах, в остальном же Ренджун рад прижиматься щекой к крепкой дженовой спине. В квартире слух режет гнетущая тишина — родители Джено уехали несколько часов назад и обещали вернуться ближе к ночи, а это значит, что у них есть несколько совершенно свободных часов, в течение которых не придётся ни от кого скрываться и содрогаться при звуке голосов за дверью. Ренджун просит разрешения принять душ, и Джено приносит ему свои домашние вещи в качестве сменной одежды. Он тонет в дженовой футболке, затягивает шнурки на штанах до предела, но те продолжают спадать. Ренджун поправляет их раз в две минуты с выражением полного раздражения на лице, пока Джено не произносит: — Ты такой маленький. — Помолчи! — Смущённо отзывается Ренджун. Они спорят, какой фильм ужасов стоит посмотреть, ожидая, когда в микроволновке приготовится попкорн (на этот раз солёный, хотя Ренджун больше любит сладкий), и с большим трудом приходят к беспроигрышному варианту. Джено оставляет комнату без света, включает «Астрал» на своём мощном игровом компьютере с большим экраном, а заодно — кондиционер. Квартира постепенно наполняется недостающей ранее прохладой, её можно вдохнуть полной грудью и не опасаться, что воздух обожжёт лёгкие. У Джено очень уютная кровать: на ней всегда приятно сидеть, накинув на ноги одеяло, если благодаря кондиционеру становится совсем холодно, и спится на ней лучше, чем на любой другой. Однако Ренджун предполагает, что дело далеко не в кровати — просто с рукой Джено на своей талии ему спокойнее вне зависимости от ситуации. Вот и сейчас Джено привычно обнимает его за талию, успокаивающе поглаживая сквозь ткань футболки, стоит ему почувствовать, как Ренджун льнёт ближе, напрягаясь в предвкушении скримеров. На двадцатой минуте Ренджун впервые вскрикивает, уткнувшись носом в дженово плечо; Джено в ответ на это целует его в лоб. Второй раз Ренджуну не удаётся спрятаться. Джено держит его за подбородок и целует непозволительно долго, не хочет отпускать и совершенно забывает про фильм на экране. А Ренджун, наоборот, вырывается и с наигранной обидой в голосе возмущается: — Нет, я хочу посмотреть, что будет дальше. И смотрит в итоге урывками, притворяясь, что фильм до сих пор ему интересен. Куда интереснее смотреть на Джено, который от взбунтовавшихся на фоне поцелуев чувств думает лишь о том, как бы поцеловать Ренджуна ещё раз, и ещё, и в конце концов выключить этот чёртов «Астрал», не позволяющий им сосредоточиться друг на друге. Как назло, Ренджун больше не пугается и не кричит — по условиям их своеобразной игры это единственный способ его поцеловать. Джено сгорает от нетерпения, что заметно по его нахмуренным бровям и сосредоточенному лицу. За окном сверкает молния, вспышкой освещая комнату, а затем раздаётся громкий раскат грома, сотрясающий стены. Ренджуна он пугает сильнее, чем фильм на экране; с губ срывается короткий крик, и он тут же прикрывает рот ладонью. Не помогает. Джено воспринимает это как сигнал к действию, избавляется от препятствующей ему руки и снова целует. Так настойчиво, что Ренджун оказывается прижат к простыне, не имея возможности выбраться из-под нависающего над ним Джено. Этот поцелуй — другой: нежный, но на грани с неиспытанной грубостью; долгий с короткими перерывами, благодаря которым Ренджуну удаётся выговорить: — Эй, так нечестно! — Но ты ведь испугался. — Улыбка на лице Джено хитрая, довольная. — Это не из-за фильма. — Мне перестать тебя целовать? Как же легко у Джено получается ставить Ренджуна в тупик. — Нет, то есть… — договорить он не успевает. Дженовы горячие губы снова накрывают его собственные в глубоком, жадном поцелуе. Джено замечательно целуется, и Ренджуна часто берёт гордость, ведь этому они учились вместе в начале отношений, когда знали о поцелуях в теории, но ни разу не пробовали на практике. Их первый поцелуй до сих пор живёт в мыслях Ренджуна как самая неудачная и неловкая ситуация, произошедшая между ними за всё время как дружбы, так и выросших на её основе отношений. У Ренджуна кружится голова: то ли от внезапно исчезнувшего кислорода, точно вся комната превратилась в вакуум, то ли от понимания, что Джено действительно хочет покрыть всё его лицо — лоб, пылающие щёки, кончик носа, а главное, пухлые розовые губы — нетерпеливыми поцелуями, чтобы удовлетворить свой тактильный голод на неделю вперёд. Вся вселенная вокруг Джено сжимается до момента, в котором он бесконечно одаривает Ренджуна своей любовью; он теряет способность слышать, видеть и чувствовать что-то, кроме собственного сердцебиения, невероятно привлекательного Ренджуна под собой и его часто вздымающейся в попытках сделать вдох груди. Тем временем первые тяжёлые капли дождя падают на наружную сторону подоконника, и вскоре звук начавшегося на улице ливня заглушает фильм, оставленный без внимания несколькими минутами ранее. Сквозь ливень изредка пробираются раскаты грома, звучащие где-то в отдалении, но постепенно подбирающиеся всё ближе и ближе к городу. Ренджун вслушивается в то, как большие капли глухо отбиваются от подоконника, и в его голову вдруг ударяет безумная мысль. — Как это: целоваться под дождём? Джено замирает в немом удивлении, отстраняясь на небольшое расстояние, чтобы взглянуть Ренджуну в глаза. Он не знает, что ответить на это, а Ренджун, если честно, ответа не ждёт. Это намёк, самый прямой из возможных. Он хочет целоваться под дождём, пускай это так же странно, как предполагать, что в облаках можно затеряться, пускай это рискованно, пускай за окном помимо дождя вовсю бушует гроза, пускай вся одежда промокнет до нитки и им снова понадобится принять душ и переодеться. Пользуясь продолжающимся ступором Джено, Ренджун вырывается из своеобразной клетки, на ходу находит первую попавшуюся обувь — какие-то шлёпанцы, кажется — и за спиной слышит одновременно недовольное и полное предвкушение: — Ты правда этого хочешь? — Да, прямо сейчас. У Джено нет другого выбора; он следует за ним, аккуратно обхватывает пальцами ренджуново запястье и позволяет вести себя на улицу, под непрекращающийся тёплый дождь. Волосы Ренджуна в полном беспорядке, губы красные и немного припухлые после поцелуев; он замечает это краем глаза, когда проходит мимо большого зеркала в прихожей, расположенного рядом с входной дверью. С долей самовлюблённости он понимает, откуда взялась зависимость Джено от поцелуев с ним; ренджуновы губы действительно привлекательные, созданные для того, чтобы их неустанно целовать. Эта мысль не задерживается в голове надолго, но Ренджун успевает благодаря ей незаметно улыбнуться. На улице порывы ветра охлаждают не хуже кондиционера, пока дождь бьёт прямо в лицо: он всё ещё крупный, льющий стеной, через которую не видно дома через дорогу. Ренджун тянет Джено подальше от подъезда, туда, где свет фонарей не отражается в лужах и где их не смогут застать вдвоём, останавливается в одном из близлежащих к дженовому дому переулков, разворачиваясь к нему лицом. Мокрые пряди волос Джено прилипают к его лицу, закрывают глаза, и Ренджун в темноте способен разглядеть одни лишь губы: они тоже зацелованные до невозможного, но их хочется целовать ещё и ещё — видимо, так проявляется зависимость. Он в этом себе не отказывает, припадает к таким влекущим губам и целует, целует, целует, обвивая руками чужую шею, чтобы Джено ни в коем случае не отпускать. Он и не собирается уходить, сам обнимает Ренджуна за талию, причём его хватка сквозь прилипшую к телу футболку ощущается острее. — Ты такой маленький, — восхищённо шепчет Джено. — Мои руки больше, чем твоя талия. — О Боже, Джено… — вздох. — Когда ты говоришь так, мне хочется тебя ударить. — Так ударь. Ренджун в шутку бьёт Джено по руке — это несильно и на удар на самом деле не похоже. — Мне нравится целоваться с тобой под дождём, — совершенно неожиданно признаётся Джено, прижимая Ренджуна ещё ближе к себе, так, чтобы ощущать каждые изгиб его тела. — Только вода очень неприятно затекает в глаза и в рот. И правда — дождевые капли застревают на кончиках ресниц и, если поднять голову к небу, невозможно избавиться от неприятного ощущения воды в глазах. — Ты считаешь меня странным? — Интересуется Ренджун, опуская голову на дженово плечо. — Нет. Нет, конечно. Ты… — Джено пытается подобрать подходящее слово целую секунду, — удивительный. Я люблю тебя, и то, что ты называешь своими странностями, — это часть тебя, в которую я влюбился. Ренджуну кажется, что прямо сейчас его сердце точно остановится. Слушать дженовы признания в любви для него всегда сложно — сложно, потому что слишком хорошо на грани с щемящей болью в груди. — Даже когда я не слушаю тебя, а думаю о том, как хочу сбежать на облака? — Да, ведь ты хочешь сбежать туда со мной. Он как будто действительно не обижается. — Ты мыслишь совсем иначе. Романтично, что ли. Не как все остальные мои знакомые. Не как Донхёк, например. И это мне нравится. Я люблю все твои идеи, мысли, которые ты считаешь странными. Может быть, я к ним привык, потому что мы дружим с детства, но и влюбился в них со временем. — Все влюблённые подростки мыслят, как я, — возражает Ренджун. — Если они влюблены так же сильно. — Ну и пусть. Важно, что ты для меня особенный. Слёзы предательски подступают к глазам Ренджуна. Слёзы, которыми он может выразить то, как сильно любит Джено сейчас, в эту самую минуту, когда он так ласково говорит с ним, уверяет в том, что любит и называет особенным. Ренджун с трудом сдерживается, молчит, чтобы не разрыдаться в голос, а потом всё-таки находит в себе единственно верные слова: — Я так сильно люблю тебя. Джено лёгким движением руки гладит Ренджуна по щеке, приподнимает его голову за подбородок и снова целует, облекая недавно сказанные слова во что-то осязаемое; Ренджун чувствует, что он особенный, что Джено его безгранично сильно любит. И это слишком, слишком хорошо, чтобы не плакать от счастья. Он срывается, плачет беззвучно, и все его слёзы смывает с лица поток дождевой воды. — Эй, что с тобой? Я сказал что-то не то? Конечно, Джено замечает, реагирует на дрожащее в его объятьях тело прелестной чуткостью. — Нет, я… я просто хочу, чтобы ты был рядом. Всегда. — Я буду, обещаю. И снова поцелуй — в уголок глаза, где скапливается очередная слеза. Ренджун пытается успокоиться, но плачет сильнее и громче с каждой секундой, а Джено просто молчит и ждёт, когда этот порыв чувств отпустит Ренджуна, шепчет ему на ухо нежное: — Я здесь, с тобой. Я люблю тебя. Дождь с грозой постепенно прекращаются, уходят в другие районы освежать полные зноя улицы, а вместе с ними у Ренджуна постепенно не остаётся сил на слёзы. Они возвращаются в квартиру Джено, оставляя после себя на полу в коридоре несколько луж. Чуть позже родители Джено застают их в ванной счастливо смеющихся и пытающихся высушить друг другу волосы феном. Мама Джено, как самый наблюдательный человек в семье, с беспокойством спрашивает: — Ренджун, почему у тебя такие красные глаза? И он, недолго думая, отвечает: — Я просто много тёр их сегодня. И думает, что делать, если ему не поверят. Но женщина не планирует задавать лишние вопросы. Она кивает, давая понять, что ренджунов ответ её полностью удовлетворил, и оставляет Джено и Ренджуна в ванной наедине друг с другом и феном, уходя на кухню, чтобы приготовить себе ужин. Ренджун чувствует, что опасность миновала, и наклоняется к Джено, срывая очередной короткий поцелуй с его губ. — Это было опасно, — совсем тихо говорит Джено, имея в виду вопрос про глаза. — Если бы она увидела, как я целовал тебя только что, было бы хуже. Смех Джено — самый счастливый из всех, которые Ренджуну доводилось слышать в этой жизни. Он заразительный, именно поэтому Ренджун начинает смеяться, сам того не замечая. Как глупый влюблённый подросток. Как два глупых, до страшного влюблённых подростка.