Цели, цветы и галлюцинации

      Очередной день без раздражающего художника. Очередной день, проведенный во все еще живой Скетчесфере. Хотя назвать ее живой язык не поворачивался… Некоторые АУ сами слетали и падали вниз, осыпаясь кодом. Нити, будто крепко державшие их, не могли помешать процессу. Вывод был очевиден — Мультиверс умирал без своего защитника, хранителя и вдохновителя. И никакой разрушитель ему не был нужен.       Сперва, увидев первые потери в рядах ошибок, Эррор обрадовался. Неужели создатели оказались достаточно умны, чтобы принять жестокую правду: все их Вселенные — мусор, рушащий сказочную красоту Оригинала, стекляшки, окружившие настоящий бриллиант, просто лживые копии? Глюк радовался, что его работа закончена, и ему даже трудиться для этого не пришлось! Осталось дождаться, когда Скетчесфера опустеет, оставляя лишь оригинальную вселенную! А ждать недолго… Листы падали вниз все чаще, будто для Мультиверса наступила осень. Атмосфера в ней сменилась на соответствующую — повсюду заплыли туманы, такие, что ни черта ни видно, а на клочке земли, что нарисовал себе когда-то Инк все чаще стали идти дожди. Даже растения в домике стали желтеть. И тогда Эррор схватился за лейку. Вот только некоторые растения скелет так и не смог спасти, как ни поливал. А зачем пытался? Он и сам не понимал. Будто... Пытался оставаться хоть кому-то нужным? Да. В один момент пришло понимание собственной ненужности. АУ и так умирают, так какая значимость в разрушителе? Для Эррора уничтожение заразы, окружившей Оригинал, когда-то стало мотивацией жить. Вот и жил одной только ненавистью. И прекрасно знал свой конец, даже был готов к нему. А теперь ненависти не хватало. Да и нечего было ненавидеть, разрушал не он, делал полезное дело не он. Пришлось искать хоть что-то, чтобы пока продолжать жить… Этим чем-то оказался домик Инка.       Эррор прекрасно помнил, как нашел этот домик. Простой и скромный, совсем не бросающийся в глаза, сокрытый свечением АУ. Но дернуло же глюка изучить оставленную врагом обитель — вот и наткнулся на этот островок нормальности посреди океана света. Наткнулся и остался отдохнуть. А потом, из любви к порядку и чистоте, начал генеральную уборку, ибо мусора во внешне аккуратном домике было уж слишком много. Выбрасывал нещадно сломанные карандаши и обкусанные кисти, облитые кофе скетчи, осколки, лежавшие в каком-то причудливом порядке, старую флейту художника, что была кем-то разделена надвое, побитую лампочку, надетую на мольберт с сожжеными ножками — мольберт тоже полетел в мусор. А потом полез в папки с рисунками, собираясь выбросить всю макулатуру. Как бы не так! Старые художества хранителя чем-то приглянулись разрушителю, и тот просидел до самой ночи, рассматривая то, что недавно хотел выбросить. И даже улыбался нелепым рисункам. Затем потянулся за следующей папкой, подписанной как «эмоции». Надпись Эррор благополучно проигнорировал — достал бумажки и оцепенел. Потому что вся кипа листов была изрисована Дримом, Блу и… Им. И изображены они были с очень-очень яркими эмоциями. Вот Дрим, удивленно смотрит прямо на него, на Эррора, будто шокирован, что он, разрушитель, полез рассматривать вещи врага. «Полез!» — передразнил глюк нарисованного хранителя позитива, — «Что хочу, то и делаю, звездная принцесса!», — и продолжил дальше листать. Вот это Блу, так радуется, что зрачки в звезды превратились. «Вот уж и правда Звездная команда!» — подумал Эррор и перелистнул. Увидел себя. Злой, аки черт, еще и к глазницам тянется — сейчас соскочит с листа, свяжет свой прототип и стукнет костью по черепушке, ибо нечего совать носовую кость куда не следует. Оторвут. Кстати, из-за чего он так злился на художника? Глюк почесал черепушку, пытаясь понять, когда это было. Уж слишком часто Инк выводил его из себя…       Через неделю он таки окончил полностью уборку. Окончил, взглянул на дом по-новому… И побежал искать лейку. Сухими были даже кактусы в своей многочисленности. Поливал и поминал Инка недобрым словом, будто это хранитель на него взвалил и уборку, и уход за цветочками. Но художник и не противился возложенной вине, только хитро посмеивался, тепло щурясь. Когда и откуда взялся враг — Эррору известно не было. Просто принял галлюцинацию как должное. В конце-концов, у него есть таинственные голоса, что слышит только он, так почему бы под его медленно съезжающей крышей не поселиться еще и призраку Инка? Да и на кого еще ругаться тогда? А удобно подвернувшийся хранитель был очень кстати — на него можно повесить ответственность и за его смерть, и за странные эмоции Эррора, и вообще за все! А тот и не противился, лишь изредка развлекая врага легкими подколками.       А ведь это даже не Эррор убил его! И это казалось довольно обидным — так стремился узреть своими глазами последний миг жизни скелета с кисточкой. Последний не узрел. Зато нашел в Оутертейле лужу темных чернил, засасывающую взгляд, плавающий в ней кофейного цвета шарф с записями, окрасившийся наполовину в черный, и полуразбитые бутыльки с краской, образующей радугу на дорожках. Первой мыслью стал простой, но яростный вопрос — кто это сделал? Кто убил надоедливого хранителя, его, Эррора, врага, и даже ни слова не сказал?! Разрушитель до жути ненавидел, когда кто-то без разрешения берет то, что принадлежит ему. Это касалось не только неодушевленных вещей, но и существ. И Инк вошел в категорию тех, кого Эррор считал своей собственностью. Это его враг! Его чертова чернильная проблема! И с этими утверждениями не спорил даже Найтмер, оставляя хранителя на глюка, так же, как сам чернокостный не лез в его бои с Дримом. Но что за ошибка посмела убить Инка даже без ведома Эррора?! О, найди глюк тогда того, кто это сделал, он обрушил бы на него всю мощь, убил и лишь после бы наконец успокоился, чувствуя удовлетворение от свершенной мести. К его сожалению, виновника найти так и не удалось… Эррор нередко спрашивал свою галлюцинацию об этом. Но тот по-лисиному улыбался, сверкая цветными зрачками и… Молчал, Пустота его побери! Этот Инк вообще был, на удивление, довольно тихим. Находился рядом и слушал излияния души глюка. Сам разрушитель считал это довольно ироничным, ведь хранитель все их довольно долгое знакомство, пытался записаться в друзья чернокостного. Но, видимо, чтобы попасть в этот список, надо умереть. Прямо как те куклы, что скрашивали одиночество глюка — тоже ведь были мертвыми. И не то чтобы Эррор был против водить дружбу с трупами. Это его иногда просыпающаяся нормальность била тревогу из-за падения стандартного социального взаимодействия, не он. Хотя в чем-то разрушитель был даже согласен, особенно, когда сосредотачивал взгляд на своем окружении. Стены с картинами, что не так давно пылились в мастерской домика, нити, свешивающиеся с потолка домика вместе с куклами и некоторыми трофеями из разных ошибок и окна, в которые то свет последних вселенных пробивался, то бил косой дождь. В обоих случаях Эррор завешивал оконца плотными синими шторами, что связал как-то от скуки и надобности. Свет проникал только туда, где стояли растения, да и те продолжали сохнуть и желтеть, сколько ни поливай. И что он тут вообще забыл?... Но место не отпускало, глюк уже не хотел уходить.       В общем и целом, Эррор даже мог сказать, что в какой-то степени был доволен условиями проживания. Вспоминая, что когда-то на предложение Инка жить в доме, вместо пустого белого пространства, он отреагировал злым шипением, чернокостный не мог не усмехнуться. Помня о свойствах Анти-Пустоты менять личность, ломая под себя, он было заподозрил подобное и у Скетчесферы или, возможно, у дома художника. Было ли это правдой? Кто знает. Но Эррор ощущал в своем поведении явные перемены. И все-таки заниматься самокопанием у глюка в привычки не входило — муторно и лениво. Неприятно. К тому же, а что еще делать скелету без мира и прошлого, потеряв еще и единственную цель, бывшую маяком. Остался только этот дом. И Эррор прекрасно понимал и осознавал — чувствовал, что едва падет последний листик-АУ, как Скетчесфера самоликвидируется вместе со всем, что в ней находится. И то, что глюк ей не принадлежит, не помешает захватить его с собой могилу. И Эррор… Даже не был против. Он вообще ко всему стал относиться спокойнее. Виденье смерти как вечного отдыха только устоялось. Он просто ждал… Ждал конца. А когда он наступил – улыбнулся исчезающей галлюцинации и подумал, что такое окончание жизни ему определенно по душе.