***
Густой, чуть ли не физически осязаемый сигаретный смок скопился под потолком, качаясь от слабого потока свежего воздуха из приоткрытой форточки. Тяжёлые громкие вздохи, кашель и лязганье пустых бутылок периодически слышали соседи и, ориентируясь на это, крестились, что живущий за стенкой человек ещё жив, и звонок службам можно отложить; ведь ни разговоры, ни музыка и, вообще, иные посторонние звуки не доносились из квартиры, ставшей клеткой для такой шумной и весёлой персоны. Он до сих пор прилежный сосед, о котором всегда добрым словом вспоминают бабушки у подъезда; прилежный водитель и гражданин, пока полиция не ведует тем, что так тщательно скрывает его близкий круг общения уже не первый месяц. Ведь больше он не сын, не коллега и не возлюбленный. Он все ещё числится на просторах интернета комиком. Более того, остались материалы съёмок с его участием, никто даже не планировал избавляться от них. Большинство роликов, где вскользь упоминается его имя, набирают миллионы просмотров. Что уж говорить о тех, в которых он участвовал в главных ролях? А комментаторы каждый раз подмечают, какой же он сегодня милый, вовсе не смущаясь открытости порой странных высказываний. Всё ещё фанаты будут вне себя от такой удачи — случайно заметить его на улице, как можно быстрее подбегая к предмету обожания с уже включённой камерой. А после хранить эту фотографию, как святыню, каждый вечер проверяя, оценивая прикрытое лицо знаменитости, который как мог, пытался слиться с толпой, но был пойман объективом. Кажется, в этом выпуске он не был потерей: всё прошло так же великолепно, как и с его присутствием (раскритиковав себя, сказал бы, что даже лучше). Впервые за долгие годы один пуф пустовал. Количество юмористов стало нечётным, что осложняло работу. А образ, который можно было легко применить почти к любой шутке, умело заменяется гостями и ведущим, будто только в нежелании топить золотой корабль прибыли и юмора. Совсем недавно он заболел. Врачей никто не вызывал, ведь и жаловаться было не на что. Зачем вмешиваться медицине с попытками помочь, когда недуг стал для него чем-то неотъемлемым за этот короткий срок, чем-то, что доставляло новые эмоции и ощущения без причинения всякой боли, когда он полностью начал поглощать, заменяя на нового, чужого, но более счастливого человека? И «больничный» навсегда окончил его существование на сцене. Конечно, они никому не расскажут, не покажут и не пустят слухи, с них не слетит маска спокойствия. Просто «Антон приболел», «улетел в отпуск», «делает ремонт в загородном доме прабабушки знакомой двоюрдной сестры по маминой линии в никому неизвестном поселении на неопределенные сроки», а таких придуманных отмазок от мастеров в подобных делах можно ожидать с каждым днем всё больше, лучше, разнообразнее и правдоподобнее. В конце концов, с этим просто смирится публика, пройдя все стадии принятия такой невеликой проблемы: присмотрятся к игре других актёров, положат глаз на кого-то похожего, стирая воспоминания об их фаворите. Телефон все эти дни лежал без единого признака жизни, ни разу не подсветился экран, не прошло оповещение о новом сообщении, что уж говорить про звонки, которых можно было с полной уверенностью не ожидать уже никогда. Ну, разве что пройдёт звонок заботливой и назойливой рекламы клиники, от которого не упасён ни один из нас. «Алло, вы лечите наркотическую зависимость? Вы вылечите меня?» — спрашивал он, зло перебивая автоответчик, оповещающий о комфорте и высоком качестве выполнения услуг в данном заведении. Но это лишь пыль в углу плинтуса, которая должна была появиться в любом случае, как бы не полировал до блеска свою жизнь, точнее, публичную картинку под названием «Антон Шастун», которую ему любезно обвяжут чёрной лентой на похоронах, а в память нальют рюмку водки, прикрыв чёрным хлебом. Над этим медийном видом он попыхтел не один год своей жизни, но оборвал за месяц, сдирая красиво расписанный, украшенный кудряшками и яркими модными вещами кокон, который, к сожалению, не дал ему второе дыхание даже после раскрытия и рождения не самой впечатляющей бабочки — его слабости. А вот осколком дорогой вазы настоящих эмоций глубоко впился последний диалог, скорее, монолог с коллегой и любовником по совместительству, пускай бутон их любви отцвёл за недолгий срок, но как красиво он появлялся: этот полевой цветок не был ярким и примечательным; скрытым от глаз обозревателей, пускал корни неглубоко в сердце, еле удерживаясь от порывов ветра перемен, но таким дорогим и опьяняющим лишь одним своим запахом, что хотелось танцевать и прыгать от счастья от проведённой вместе секунды. В этой любви каждый бережно лелеял моменты веселья и уюта, побега от быта к новым вывозкам, к ночным посиделкам на кухне, к простым прогулкам в парке холодной весной, по-глупости легко одевшись, грелись в объятиях друг друга; экстрим в поисках чего-то особенного, что могло бы заполнить вымученную до капли жизнь, полностью сковывающую их сознание, заставляя жаждать большего, отгораживая от других людей, мешая думать здраво. Они не были готовы к настоящему.***
«Ты низок! Мне противно, что я имел с тобой дело, Шастун!» —неестественно грубый голос преследует его не первый день, прокручиваясь словно заевшая кассета, не имеющая точного конца и начала, ведь он не помнит, что было сказано до и после, какие ещё упомянутые колкие слова должны были пробудить в нём совесть и остатки трезвого мышления, как его без ненависти трясли за плечи, стараясь с жалостью в глазах образумить, вытрясти паразита из его головы. Но единственная отравляющая мысль, которая окутала его похуже выявленной болезни, резких гнева и страха человека напротив, который совсем недавно признавал его родным, вызывая искренние эмоции; породила глухой удар о черепную коробку — «Я безнадёжно пропал?». Будто отдельно от всего организма забилось сердце, сжимаясь каждый раз с большей болью, будто обвиваясь иглой шприца, заместив тот самый росток их любви, нещадно выдирая корень с каждым словом и холодным взглядом небесных глаз. «Я брошу, есть шанс, я вылечусь!» — откровенно навешивает ещё по порции лапши на горящие красные уши. Сколько он уже соврал себе с того самого дня? В два раза больше чем другим. «Зависимость не зависит от меня, » — отшучивался он по началу, а затем горько осознавал сказанное, когда лез в петлю, со страхом оглядывая искалеченное тело. Как в тот самый день, он стоит на балконе, еле прикрытый широкими, то и дело, спадающими шортами, делая долгую затяжку, тупо уставившись на парковку под окнами, пребывая в неком наслаждении, которое вовсе не отражалось на лице, но чётко засело где-то внутри, щекоча воспоминаниями, подтрунивает над нетрезвым мозгом. Когда он последний раз видел картину мира без выдуманной эйфорической приукраски затуманенного и воспаленного сознания? Точно не последний месяц. Этот ноябрь дался ему буквально сказочно, словно каждый день пребывал в экстазе. Было единственное «но», а точнее голубоглазое, красивое, хитрое и живое «но», которое каждый раз злилось и забирало, даже не так, выдергивало сигарету из рта Антона, недовольно давая нравоучения. Сейчас его нет, лишь фантомный дух составляет ему компанию, ибо по привычке тушит сигарету раньше того, как дойдёт до половины. Чёртов Попов. Он затравил себя до трясучки, до полностью сбитого режима, до глупых ночных сообщений. Обращался к семье, коллегам, любимой и тогда осознал, что его боятся. Никто не бежит к нему на помощь, как бы сильно он не был им дорог. Придумать себе образ и столкнуться с неудручающей реальностью — разные вещи.