Пока моя память о вас не остыла

— Двадцать пятое сентября две тысячи одиннадцатого года. Прошло ровно четыре года с момента того… события. Настроение, как обычно, на нуле. Вероятно, будет дождь, но я так и не взял с собой зонт. Я убрал диктофон в нагрудный карман своей куртки и опрокинулся спиной на водительское сиденье. Глаза жгло от усталости, а сырость за окном только катализировала моё и так хреновое состояние. Пообещал себе, что прикрою веки всего на минуту, а через пять поймал себя на мысли, что мой лоб сейчас встретится с кожаной обивкой руля. Взбодрился глотком холодной воды из бутылки, брошенной когда-то в отсек на параллельном кресле. Лучше ничуть не стало, но нужно заставлять себя жить и шевелиться. Опять. У меня была маленькая странность. Не знаю, можно ли уже называть это сумасбродством, но я часто записываю свои мысли на диктофон. Чуть ли не всегда. Каждый раз я откладываю тот самый момент, когда же я наконец выделю пару часов своего времени и прослушаю все записанные монологи. Вообще не знаю, зачем я это делаю. Наверное, я просто медленно схожу с ума. Мне бы очень не хотелось кончить жизнь как дикарь на необитаемом острове, но боюсь, что это неизбежно. Я в последний раз бросил взгляд на лобовое стекло, отчаянно требующего помывки, и ужаснулся собственному лицу. Господи, любой ужас покажется милой комедией по сравнению с моим внешним видом, но сейчас было не до прихорашиваний. Да, я слишком долго игнорировал свои круги под глазами, но препятствовать этому не мог. Бессонница буквально сжирала меня изнутри, и все успокоительные и снотворные не оказывали на меня никакой пользы. Захватив с собой два букета цветов, две пары четных тюльпанов и роз, я покинул пикап. Дверь так громко хлопнула, что я невольно вздрогнул от неожиданности. Да, лет пять назад я бы не удивился даже десятку обращённых зомби за собственной спиной, когда ничего не предвещало беды, но сейчас… Что уж тут говорить, я сложил оружие и оставил навыки борьбы покрываться плесенью забвения. А всё из-за того, зачем я вообще приехал сюда в морозные четыре часа утра. Невдалеке, под раскидистой кроной ивы, показались два крохотных холмика, резко выделяющихся на фоне ровной поверхности. Подавив неприятный ком в горле, я склонил голову и на ватных ногах пошёл в их направлении. Я недолго постоял, подумал о чём-то таком, что никогда не отложится у меня на подкорке памяти, и опустился на росистую траву рядом с двумя могилками. Согнул ноги в коленях и оперся о них предплечьями. Закурил. Сегодняшний день встретил меня как-то обыденно и серо. Тяжелые тучи сливались с небом в едином бледно-чёрном цвете, внизу тихо плескалось холодное осеннее море, а белёсые верхушки гор едва обозначались из под полупрозрачного утреннего тумана, устилавшего подножья. Сам я сидел на небольшом выступе одной из этих гор, глядя куда-то в необъятную даль, и утопал в звуке разбивающихся о каменные берега холодные морские волны. Здесь было тихо и спокойно, здесь можно было ненадолго забыться и забыть себя, заблудиться в неугомонном потоке мыслей, потонуть в ручье собственных слез и несбывшихся желаний, так долго маячивших где-то на горизонте возможностей. У меня было единственное желание. Желание, за которое я бы сиюминутно продал душу дьяволу и вынужден бы был скитаться по грешному Аду после смерти. Я безумно хотел хоть на секунду встретиться с ними взглядами, обнять их, рассказать, как мне их не хватает… В конце концов, просто увидеться. С ними. С Эшли и Луисом. Опять достал диктофон, поколебался, но всё же убрал обратно. Раскрывать рта вообще не хотелось. Я опустил первый букет тюльпанов на левую могилку и крепко затянулся. В следующую секунду пожалел, зайдясь в лающем кашле, от чего неприятно вскружилась голова. Выдохнув облако никотина, я раскрыл свинцовые веки и всмотрелся в сигарету, медленно тлеющую у меня между пальцами. Обычная сигара. Но кто бы мог подумать, что такая мелочь спровоцирует поток воспоминаний, всплывших откуда-то со дна памяти. Я предался никотиновому опьянению и лёг на мерзлую землю, закинув согнутую в локте руку за голову. Чёртова зажигалка опять играла со мной в свои дурацкие игры, порядком мне надоевшие. Я в тысячный раз подносил эту безделушку к зажатой между зубов сигарете, но огонёк на ее конце так и не думал вспыхивать. Я мысленно выругался, но вслух позволил себе только следующее: — Чёрт! На мое плечо внезапно опустилась мужская рука, разворачивая меня лицом к себе. От него веяло морем, химией и испанским табаком, так заразно щекочущим нос. Вместо приветствий и прочих разглагольствований он просто приблизился к моему лицу с лениво болтающейся во рту кубинской сигарой и выудил из кармана брюк спичечный коробок. Чиркнув спичкой по шероховатой поверхности, он поднёс ее к соединённым концам наших папиросок, от чего те вскоре вспыхнули красным огоньком. Я сделал маленькую затяжку, входя во вкус, и отошёл к балкону веранды, сплошь залитой вечерними лучами солнца. — Как вовремя я оказался у тебя за спиной. Я хмыкнул. Он всегда игнорировал шаблонные обращения, что вполне было в его духе. — Луис, не делай так больше. Я на дух не переношу твой слишком крепкий табак. Он как чифирь, не слабее. Испанец недолго помолчал, а затем нарочно встал рядом со мной. Мы оба облокотились о деревянные перила балкона и задумались каждый о чём-то своём. Наконец, Луис вздыхает, тяжко и наигранно, а вместе с его словами новая порция никотина покидает лёгкие. — America-a-no… Меня посетило мимолетное ощущение радости, затем сменившееся умиротворённостью. Я улыбнулся, так широко и глупо, потому что не смог это контролировать. Я уже давно научился понимать испанский язык. Не весь, конечно, но благодаря длительному сожительству с испанцем, я смог покопаться в своем скудном словарном запасе и успешно составить предложение. — Es solo que tienes salud alcista. Теперь улыбался Луис. Я не смотрел на него, но заметил это краем глаза. Преисполненный гордостью за свои познания я затянулся во второй раз, но внезапный кашель прервал мое благостное состояние. Я долго не мог откашляться, почти лаял, пока не ощутил тошноту, подступающую к горлу. Тогда мне пришлось затаить дыхание и подавить приступы, что стоило усилий. — Господи боже, amigo, ты опять перестарался, — запричитал Луис рядом, пару раз постучав рукой по моей спине, — табак нужно смаковать, а не вдыхать полной грудью! Дикий кашель, железными когтями сковавший мою грудь, понемногу начал отступать. Я сделал пару глотков воды, нескольких вдохов-выдохов, и мир опять стал прекрасным. Луис насильно забрал у меня сигарету, из-за чего я, честно, огорчился, но эта обида быстро сменилась настороженностью, когда он указал мне на небольшой остров, раскинутый в метрах пятиста от морского берега. — Видишь тот остров? Я кивнул. — Зачем ты говоришь мне про него? Испанец обернулся ко мне вполоборота, но я не нашёл в себе силы заглянуть ему в глаза. Почему-то я предчувствовал душещипательный разговор, который обязательно повлечёт за собой печаль. — Леон… Я знаю, что это тяжело говорить вслух, но просто знай — если со мной что-то случится, то это всё, - он быстрым взглядом обежал пространство, — твоё. Я поперхнулся. Логичная мысль ударила в голову, и я не смог промолчать о ней. — То есть, ты умрешь?.. Сказать по правде, я ожидал увидеть во взгляде Луиса жестокое отрицание и обещание, что этого никогда не случится, но так и не увидел. Согласие и легкое сожаление — это было всё, на что я напоролся в серебристых глазах друга. — Послушай, я — учёный, который занимается такими серьёзными разработками, какие ты себе и не представляешь. Что-то на грани биооружия и спасительного лекарства. Если правительство Испании решит добиться этих разработок путём устранения меня — пожалуйста, сделай всё возможное, чтобы они этого не получили. В противном случае, бери Эшли и уезжай из страны. Он помолчал, глядя куда-то в сторону. — Мир ещё не готов увидеть это. «Что-то на грани биооружия и спасительного лекарства»… Эта его фраза тогда очень насторожила меня. Чем он занимался? Какие тайны хранила та лаборатория на Богом забытом острове? Хотя это уже не так важно, меня по сей день беспокоит совсем другое. Он предчувствовал свою смерть. И, к сожалению, не прогадал. Я всмотрелся в надгробную плиту, пробежавшись взглядом по выцарапанным на камне страшным строчкам. Луис Серра. 1976 - 2007 Veniet tempus et non sumus. Это было всё, что я знал о нем. Я ещё долго копался в его архивах в поиске каких-либо документов, но не нашёл ровным счётом ничего. Возможно, они всю жизнь покоились в лаборатории на острове, а может, он специально сжёг их. Наверное, я плохой друг, раз изучил лишь крохотную толику собственных друзей за три года совместной жизни. Да и вообще я жил дармоедом, на полном попечительстве Луиса. У меня никогда не было постоянного дома в виду частых командировок и отъездов, поэтому я был рад, когда он настоял на том, чтобы я жил с ним, но мне до сих пор неудобно. Не знаю, когда, наконец, совесть разжалобится надо мной. Чёрт знает, почему я каждый год ношу на твою могилу букет тюльпанов. Смерть слишком рано забрала моих родителей, а всё, что я помню о матери — нежный запах цветов, шлейфом преследующий её. А ещё я запомнил маленькую медную брошку в виде тюльпана, которую она вечно носила на левой части груди, близко к сердцу. Так что, наверное, ты ассоциируешься у меня с этим единственным тёплым воспоминанием о детстве. По субботним вечерам мы любили играть в бридж. Обыкновенная карточная игра — составляешь комбинации по номиналу или масти карт. У нас так было заведено, что-то вроде традиции — выпить бокал испанского вина и по разгоряченному разуму получить долю азарта в игре. Луис вальяжно раскинулся на излюбленном кресле, задумчиво наматывая на палец сырую прядь вьющихся волос, и выбирал среди зажатых веером десяти карт одну из. После недолгих раздумий, он тихо выругался на испанском и небрежно положил бубновую восьмерку в колоду. В то время, как у нас с Эшли уже было выложено по парочке успешных комбинаций, Луису всё никак не фартило. — Может, ты просто сдашься и раздаёшь свои очки нам? — вкрадчиво спросил я, хитро подмигнул и сделал глоток красного вина. — Да чёрта с два, — решительно заявил игрок и легонько подтолкнул в бок рядом сидящую Эшли. — Princesa, возьмите карту из колоды. Девушка встрепенулась, как от удара, и поспешно потянулась за новой картой. По её внешнему виду было видно, что та не слишком заинтересована в сюжете игры, ее явно беспокоило что-то другое. Эш скользнула взглядом по характеристике взятой карты и довольно ухмыльнулась краешком губ. «Сорвала большой куш,» — догадливо понял я. Она выложила в ряд три дамы, дополнила ранее выставленную последовательность крестей последующими четвёркой, пятёркой и шестёркой, подложила туз к моему королю и сбросила одну в колоду. Я в предвкушении перевёл взгляд с Эшли на Луиса и застал его с удивленным выражениям лица, явно потерявшим суть происходившего. Девушка склонилась в правую сторону и взглянула на пёстрый набор карт в руке испанца, улыбнулась и подтолкнула мужчину в плечо. — Ты же помнишь, что за неиспользованный джокер с игрока снимается пятьдесят очков, Луис? — девушка победно прищурилась, явно довольная своему выигрышу и довольно нелепому проигрышу своего соперника. — Леон, дай мне, пожалуйста, ручку, — теперь она взглянула на меня и протянула руку за нужным предметом. — Ого, неужели ты, наконец, соизволила посчитать наши баллы? Обычно они спихивали эту нудную заботу на меня, но я и не отпирался. Иногда вспомнить циферки было очень полезно. — Нет, у меня появилась идея. Господи, просто отдай мне эту чёртову ручку, я должна немедленно её записать! Я проигнорировал её реплику, высчитывая количество баллов у нас троих. Очень зря, поскольку та решительно потянулась за ножом для хлеба и чуть не увековечила свою спонтанную мысль на обратной стороне руки. Луис недовольно выдернул у девушки орудие быта из рук, а я мгновенно протянул ей ручку вместе с оторванным листочком бумаги из блокнота. — Совсем с ума сошла? Возьми это и не мучайся, — мой голос прозвучал грозно и обеспокоенно, но шалунья даже не шелохнулась. Она покорно приняла мой подарок и начала что-то быстро строчить на этом клочке, будто боясь забыть малейшие детали. Я вытянул шею и поинтересовался, что та так спешно пытается записать, но тут логичная мысль ударила мне в голову, разом отвечая на все вопросы. — Опять вдохновение? Эш задумчиво закусила нижнюю губу, а затем еле заметно кивнула. — Опять вдохновение. Мы не без тени опаски во взгляде переглянулись с Луисом и поняли, что тревожить Эш сейчас был бы самый неподходящий вариант. Залпом закинув в себя жалкие остатки алкоголя, мы смирительно покинули гостиную, оставляя Эшли наедине со своей фантазией. Выйдя на веранду, мы провели там весь остальной вечер, а потом поздно поймали себя на том, что уже давно клюем носом. От нечего делать, я первым завёл разговор, чтобы не провалиться в сон. — Минус сто тридцать два очка. Как тебя так угораздило? Мне-то казалось, что ты — любовник фортуны. — Ну зато я чемпион с конца. Просто грёб в другую сторону. Мы посмеялись. Разговор не завязался, поскольку мы очень долго и много зевали, и в конце концов поняли, что дальше так продолжаться не может. Практически на цыпочках мы покинули балкон, так же тихо прошмыгнули мимо кухни, но я не смог отказаться от того, чтобы не взглянуть на успехи Эш. Луис уже давно сонно поднялся наверх и, наверное, заснул, не раздеваясь. Избавившись от второго присутствующего, я встал в дверях и пробежался взглядом по недоработкам Эшли, бесчисленным вырванным страницам из блокнота, обломанным кусочкам грифеля и разбросанной колоде карт. Саму её я застал спящей на столе, низко склонив голову на правую руку. Я почувствовал, как во мне распускается цветок счастья и спокойствия. Ещё пару секунд задержав взгляд на этой чудной картине, я не стал будить её и отправился наверх, после чего мгновенно забылся сном в своей кровати. Да… были и такие тёплые моменты. Это ведь хорошо, когда есть, что вспомнить? С неба начали срываться крупные капли воды, и я находчиво переполз под иву. Ее раскидистые ветви смогли укрыть меня от дождя, а ещё мне причудилось, что они склонились так близко к земле, что, казалось, дерево скорбит вместе со мной. Не слишком приятная ассоциация, но я был рад новому другу, разделяющему мои чувства. В одно касание до случайного крохотного лепестка я развернул его к себе, и капля воды сорвалась с него, капнув на мои джинсы. Я резко отпустил его, из-за чего вся ветка резко дёрнулась вверх, осыпав меня с ног до головы каплями дождя. С такого ракурса было удобно рассматривать могилку Эшли, она находилась ближе, чем Луис. До сих пор я не мог поверить, что сейчас где-то там, в сырой земле, покоятся их тела, некогда живущие раньше счастливой жизнью, дышащие полной грудью, смеявшиеся, радовавшиеся каждой секунде… А я сижу здесь, в пару метрах от них, и ничего не могу с этим поделать. Чёрт, а ведь ей было всего двадцать три. Постыдная мысль спровоцировала дрожь по всему телу, которую я не смог сдержать. Посмотрел на свою сигарету и понял, что, пока вспоминал и грустил, она практически успела истлеть. Я замахнул руку за голову и кинул ее прямиком в пропасть, на съедение морским волнам. Я посмотрел на надгробную плиту девушки и вздохнул. У неё могло быть большое будущее… После того, как мы сбежали из лап Саддлера и его приспешников, каждый из нас троих открыл для себя хобби. У Луиса, наконец, появилось время на свои химические промыслы, я повесил на себя всю готовку, (сам от себя не ожидал) но вот Эшли удивила меня больше всего. Она стала, как она выражалась, "фикрайтером". Я и сам не сразу понял смысла всех этих слов, которые она любила употреблять. Наверное, я постарел. Хоть и разница между мной и ней всего в семь лет, а Луис лишь на год меня старше. Он шутил, что это все от сатаны, а она обидчиво дула губки. Эш была поглощена этим и отдавала всю себя на растерзание собственной фантазии, часто кружила по дому и не могла найти себе места, не зная, как свести персонажей или что-то в этом роде. Она не спала ночами и до петухов сидела на кухне, монотонно стуча пальцами по клавишам ноутбука, что было отчетливо слышно на верхнем этаже, где были наши с Луисом спальни. Я сквозь сон слышал эти звуки и беспокойно ворочался на кровати, в то время как в моем сознании фоном гуляла лишь одна мысль. "Да что же такого она пишет, что это не дает ей спать?" Да и не только ей. Однажды Эшли упрекнула нас с Луисом в том, что мы ни черта не интересуемся её деятельностью. Не знаю, как он, а я был очень рад подвернувшейся возможности узнать побольше о её творениях и о ней самой. Девушка развернула нам свой ноут, сплошь украшенный пёстрыми и бойкими лозунгами, и села напротив нас, в предвкушении подперев щёку рукой. Её глаза горели страстным энтузиазмом и желанием оправдать наши ожидания. На первых строчках Луис почти скучал, периферийным зрением я заметил его несерьёзную позу и хотел было толкнуть его в бок, чтобы Эш не догадалась о его беспристрастности, но тут мой взгляд невзначай зацепился за начало следующего абзаца и с головой втянул меня в сюжет. До этого персонажи гуляли по парку, парень, влюблённый в свою подругу, захотел "...на долю секунды прильнуть к её губам", но та лишь "...нежно отстранила его от себя, лукаво улыбнувшись" и пригласила его к себе домой. Мои ожидания самого стыдного в подобных этому рассказах несомненно сбылись — вот он "...бесцеремонно бросил её на кровать и жадно впился в губы девушки", а она "...отвечала ему не менее заинтересованной взаимностью". Лично мне всегда было стыдно читать подобные сцены. Но вот наш ловелас-Казанова испанец невольно приосанился, улыбнулся краешком губ и лишь ближе придвинулся к экрану. Мне же хотелось сбежать. Меня преследовало ощущение, ассоциировавшееся только с такой ситуацией, когда родители на празднике рассказывают пошлую шутку, а двенадцатилетний ты должен как можно глупее улыбнуться, сделав самый беззаботный вид, хотя внутренне тебя просто порывает на ухмылку. Эшли, наверное, сейчас наблюдала со стороны растерянного меня, который как можно дальше вжался в спинку стула, отчаянно пытаясь слиться с окружающей средой, и Луиса, заинтересованного в развороте событий до такой степени, что ещё немного и у того бы точно... потекли слюни. Я бы изъяснился более подходящим выражением, но совесть капает мне на мозг. Дойдя до точки, мы с Луисом многозначительно переглянулись. Не думал, что найду в его взгляде растерянность. Ну, Сера, где же твоя хвалёная находчивость? Давай, реализовывай потенциал! — Princesa, это шедевр среди всех эротичных драм! Вот уж никак не думал, что Луиза задушит своего партнёра шнуром от утюга. О да, ещё и эта концовка. Определённо бестселлер. Честно, я пытался без сарказма в голосе. — Я бы сказал, что... Мне непривычно читать такую литературу, но слог у тебя хороший. Восемь из десяти. — А минус два за что? — За слишком бурную фантазию, — подмигнул я. Когда не знаешь, как остроумно ответить — сведи всё в сторону шутки. Луис не научит плохому. — Я хотела сказать, что... Я ещё не делала вёрстки, поэтому вы у меня сейчас были как бета-ридеры. Честно, — тут Эшли замялась, — каждое слово давалось мне с большим трудом. Я ещё не привыкла писать такие вещи. — Может, тебе просто нужно писать что-то менее страстное? Ограничиться легкой романтикой, например? — вкрадчиво предложил я. — Или ещё жестче. С расчленёнкой и игрушками, — Луис усмехнулся, как дьявол, и я наградил его порицающим взглядом, но он даже не взглянул в мою сторону. Я посчитал, что шутка не удалась, в виду того, как сильно выпучила глаза Эш и посмотрела на испанца с такой благодарностью, что я поёжился. Она мгновенно вскочила со стула, захлопнула крышку ноутбука и, уже уносясь в свою комнату, на ходу крикнула: — Ты гений, Луис! Спасибо! Только захлопнулась дверь, как я тут же уловил звуки яростно стучащих пальцев по несчастной клавиатуре. Я развернулся к Луису всем корпусом и почти вырос над ним, пытаясь вдохнуть в свои резкие движения как можно больше негодования. — Ну и что ты делаешь с психикой ребёнка? Луис нерасторопно поднялся, лениво потянулся и выудил из кармана халата пачку сигарет. Я вскочил вслед за ним. — Леон, ты просто слишком правильный. Я подарил ей свежую идею. А ещё ей двадцать три. Он направился в сторону верхнего этажа, прямиком к винтажной лестнице. Немного помолчав, он напоследок обернулся, устремив на меня потеплевший взгляд. — В следующий раз мы просто... — Просто заткнись, — я стыдливо прикрыл лицо руками, догадываясь о том, что испанец хотел до меня донести. Помню, как она хотела выкупить всю платформу фикрайтеров, стать там главной и заправлять всем. У неё была мечта — добиться высот. Ровно так же, как у меня и Луиса, как у всех её подруг-однокурсниц-ровесниц, как у всех нормальных людей. Но этому желанию не суждено было сбыться. Просто потому, что так легла карта, так судьба расставила роли. И окрестить это всё можно было лишь одним ёмким выражением — несправедливость. Я до сих пор виню себя в их смерти, хоть ничего не знал и даже не подозревал. Это было не моих рук дело, но моя инициатива сыграла важную роль в этом спектакле. Двадцать пятого сентября две тысячи седьмого мне стукнуло тридцать. Я не особо хотел отмечать, но Луис и Эшли отчаянно настаивали на том, что любой праздник, а особенно юбилей, нужно праздновать. Они попросили меня выбрать место, куда бы я захотел смотаться на пару часов, отдохнуть от бытовой суеты, выкурить пару сигарет в хорошей обстановке и подумать о своём. Я выбрал безлюдный берег пляжа у кусочка Средиземного моря. Оба моих друга согласно кивнули, мы в пять секунд упаковали всё самое необходимое в сумки и отправились в небольшое путешествие. О да, я помню, как Брайан Джонсон завывал мои любимые роковые композиции, доносящиеся из старых колонок нашего линкольна; мы весело подпевали в такт музыке, Луис даже пританцовывал, ритмично постукивая пальцами по рулю. Эшли фотографировала всё и вся — нас с Луисом, утренний рассвет, лучи которого нещадно просачивались сквозь стёкла и заливали всё пространство машины, горный пейзаж вокруг... Всё было так здорово. Мы смаковали каждое мгновение, проведённое вместе, проживали его настолько красочно, как только могли и сожалели о том, что нельзя прочувствовать его вновь. Мы спокойно ехали, пока не случилась маленькая заминка. Заминка, за которую мы заплатили слишком дорого. Внезапно машина просела на заднее левое колесо. Я сразу это понял, поскольку случалось это относительно часто. Луис припарковался на обочине, я захотел выйти и удостовериться в собственной правоте. В одиночку. — Сидите, я скоро, — я осторожно покинул салон, обогнул бампер и уставился на причину загвоздки. Так и было - видимо, какой-то острый камешек попал под колесо и проткнул резину. Я хотел было снять с крепления резервную шину, но тут меня окликнула Эшли. — Тебе точно не нужна помощь? Я пару секунд раздумывал над ответом, но потом всё же вежливо отказался. — Нет. Тут колесо сдулось, нужно... Я слишком поздно понял, что облажался. Пока я распинался, из-за поворота возник внезапный внедорожник и на сумасшедшей скорости направился в нашу сторону. Первой моей мыслью было то, что у водителя случайно отказали тормоза, второй — что нужно срочно вытащить из салона Эш и Луиса, а третьей... Да, мой чёртов мозг предпочёл спасать собственную задницу, будь прокляты эти рефлексы! Но я даже не успел подумать о чём-либо, просто ошарашенно отполз в сторону, а дальше всё происходило, как в замедленной съёмке. Вот владелец внедорожника опустил боковое стекло, просунул в крохотную щёлку револьвер и нанёс два точных выстрела прямиком в яблочко, а затем скрылся за ближайшим поворотом. Я ещё пару секунд находился в полном бездействии, будто страх сковал все мои движения, а когда до меня, наконец, дошёл смысл происходящего, я подскочил с дороги и бросился к дверям линкольна. На ватных ногах я забрался в салон, ледяными руками прощупал пульс обоих, но он мучительно молчал, свидетельствуя о безоговорочной смерти. Я почувствовал, как по моим щекам текут горячие слёзы только тогда, когда я зашёлся в прерывистом истеричном вздохе. Я не нашёл в себе сил находиться в одном помещении с двумя трупами, которых жизнь покинула меньше минуты назад. Дальше я себя не помнил. Было такое ощущение, будто мой мозг отключился в силу аварийного состояния организма. Я покинул машину, выудил из багажника бутылку вина, прихваченную для сиесты у моря, и стал хлестать из неё, как воду. Алкоголь был слишком крепким, и субстанция мгновенно опьяняюще подействовала на меня. Я пошатнулся от внезапного потока сумасшедших мыслей, от ударившей в голову слабости, от сбоившего мозжечка. Ещё пару метров я на недержавших меня ногах смог отойти от холодных скал, а затем предательски рухнул прямо на траву, все глубже зарываясь руками в редкие травинки как единственный признак жизни среди бесчувственных камней. Мне снились самые что ни на есть разноцветные сны. В них я был счастливым. Там я завёл собаку, добермана, уехал жить в скромную, но уютную хижину на берегу моря, каждый день посещал город и местные окрестности, но внезапно я понял, что не хватает чего-то такого, что слишком долгое время было рядом со мной, а потом это что-то от меня резко оторвали. Или кого-то. Я очнулся лишь вечером, в холодном поту и горячем бреду. Около меня лежала полупустая бутылка с отбитым горлышком, а прямо по курсу стоял нетронутый линкольн с двумя чётко пробитыми стёклами из-за пуль. Вспомнив произошедшее, мой живот резко скрутило, а сердце сдавили свинцовые когти боли. Я впервые в жизни по-настоящему захотел умереть. Дойдя до багажника, я достал из отведённого отсека под оружие свой Блэктейл, развернулся лицом к заходившим лучам солнца и поднёс холодное дуло пистолета к своему виску. Руки предательски дрожали. Тут я вспомнил, что сначала нужно с честью похоронить Эшли и Луиса, а только затем отправляться в мир иной. Убрав подальше искушающее оружие, я направился в сторону машины, а через минуту уже съезжал вниз по горному шоссе. За свою жизнь я навидался много безумных смертей. Вспомнить хотя бы тот момент из далекого девяносто восьмого, когда я в первый же свой офицерский день выуживал из под двери гаража с оторванным по пояс туловище полицейского. Кровь, страх, боль. Это было всё, что испытал я, а тем более он. Не знаю, когда мой Блэктейл под подушкой и клинок на прикроватной тумбочке сумели стать моими лучшими друзьями. Не помню, когда я в последний раз искренне смеялся и хоть раз улыбался. Знаю только, что с тех пор меня не покидает липкий страх, настороженность, недоверие, и гложущее чувство совести. Когда я успел стать антагонистом своей жизни? Ладно, нужно жить тем, что есть сейчас, и даже пусть это «сейчас» несёт в себе все ошибки из прошлого, с которыми я до сих пор не смирился. Надо вспомнить что-то хорошее. Любовь. Что ты такое? После тебя обязательно следует привязанность, а мне, в прошлом полицейском и агенту, ни в коем случае нельзя было срывать такой плод с грешного дерева. Я запретил себе любить, чтобы не привязываться. Хватит с меня этой боли. Люди вокруг говорили, что я везунчик. В старшей школе девчонки бросались на меня прямо в коридоре, в полицейской академии многие из девушек тоже положили на меня глаз, и даже после всего этого я пережил с десяток коротких интрижек. Но ту самую я так и не нашёл. Всю свою жизнь я губил в себе тот маленький уголок счастья в своей душе, так и не дав этому чувству раскрыться в полной мере. За это я ненавидел себя и свою работу, являвшуюся ключевой загвоздкой в моей судьбе. Я прислонился спиной к дереву и глубоко вздохнул. Ты не выходишь у меня из головы. Никогда я не забуду то, как красиво ты улыбалась. Это было заразно — после твоей улыбки мне тоже хотелось улыбнуться, так широко и счастливо, что со стороны это выглядело, наверное, глупо и смешно. У тебя были самые красивые проницательные глаза. Цвета насыщенных зелёных листьев в летнюю пору, отдававших скорее в более темный оттенок, нежели светлый. Зелёный — цвет жизни. Эта ассоциация грела мою душу все мое время нахождения вблизи с тобой. Я помню, как пытался запомнить все твои идеальные черты лица. Просто врезал себе в закрома памяти. Точёные скулы, курносый носик, две симметричные ямки на розоватых щеках, пушистые ресницы и, о да, глаза… Я видел в них твою душу. Чистую, непорочную, не увязшую по уши в хладнокровных убийствах врагов. Ты — сущий ангел на нашей грешной земле. Поначалу я обращал на тебя внимание исключительно из принципа спасения. Просто объект, который необходимо доставить на родину за определенную сумму. Ты думаешь, я не замечал на себе твои мимолетные наблюдательные взгляды? Они просто прожигали мне кожу, и я не мог не обернуться. Ловя на себе разглядывающий взор, ты постыдно отводила его в сторону, разглядывая дорожку из мертвых тел, которых я нещадно убивал, расчищая нам путь. Тогда я чувствовал гордость за себя и свои возможности, благодарил свою привлекательность и все больше влюблялся в себя. А затем спускал курок, пулей пронзая очередного обращённого монстра, и кормил этим самым своё эго. Спустя года я всё же понял, что был полным козлом. Самовлюблённым петухом. А может, я просто был молод. Но именно ты открыла мне глаза на самое светлое, что может быть в жизни у людей — счастье быть здесь и сейчас. Просто существовать и радоваться каждому моменту. Любить, наконец. Не за физический идеал, а за душу — зеркало отражения моральных качеств человека. Я чувствовал, как долгие годы до этого нещадно вяз в собственных грехах, опускаясь ещё на одну ступеньку вниз к самому Аду. Каждый раз убивая, я успокаивал себя единственной мыслью, тешившая миллионы убийц в мире. «Либо он, либо я». Но верилось в это слабо. Сидя на кухне очередным ноябрьским вечером, я вертел свой Блэктейл в руках и думал о том, скольких невинных людей он лишил жизни. Сотни, тысячи? Больше?.. Мне было страшно это осознавать, потому что причиной их смерти становился всё же я. Я спускал курок, я перезаряжал пистолет, вставляя в обойму новую партию пуль, и выпускал весь магазин в очередную цель. Груз отчаянной скорби и боли свалился на мои плечи, нещадно придавливая к земле. Ещё немного — и я задохнусь. Но тут в комнату впорхнула ты. Я заметил тебя только тогда, когда ты опустилась на кресло рядом со мной и внимательно взглянула на мои руки. Я поднял на тебя взгляд и почувствовал укол совести. «Я не стою разговора с тобой». Но ты будто читаешь мысли. В следующий миг ты кладёшь свою ладонь мне на колено, по моему телу пробегает электрический ток. Я кладу пистолет на стеклянный столик слева от себя, а затем смиренно складываю ладони в замке. Ты пристально смотришь мне прямо в глаза, надеясь увидеть в них прежнюю отвагу, но я впервые робею перед тобой и не смею ответить тем же. Тогда ты лишь ближе придвигаешься ко мне, немного склоняешь голову вправо, чтобы лучше разглядеть лицо, скрытое челкой, и провоцируешь табун мурашек по коже. «Да что со мной происходит?» Это чужое чувство, кое я не испытывал когда-либо раньше в присутствии девушек, внезапно теплеет и становится роднее. Ты своими тонкими пальчиками убираешь надоевшую прядь моей челки с лица и бережно заправляешь за ухо. Касаешься ладонью моей щеки, и тут я чувствую, что теряю над собой контроль. Таю в твоих прикосновениях. Я прижимаю твою руку ладонью к своей щеке и переплетаю наши пальцы. Мои руки отчего-то холодные. Но ты согреваешь меня теплом своей души, и я вновь ощущаю прежнюю уверенность. Я осмеливаюсь заглянуть в твои глаза и тону в их зелени. Меня окутывает жизнь. Я чувствую биение её сердца. Я знаю, что она ещё надолго задержится в моем теле, я буду умолять ее. Ты чем-то расстроена, это заметно… Не нужно, кроха, я рядом. Я обнимаю тебя за плечи и крепко прижимаю к себе. Мы общаемся и понимаем друг друга, но нам не нужны слова. Я знаю, что мы оба хотим продлить этот момент, поэтому ещё долго не выпускаем друг друга из объятий. На секунду все замирает и не существует никого, кроме нас. Твоё сердце бьется в такт моему, и я чувствую это, потому что я с такой силой обнимаю тебя, будто хочу слиться с тобой воедино. Это невозможно по законам физики, но в пределах чувств не существует границ. Тут я осознал, что влюбился. По уши. Это неправильно и нетактично. Мы далеко не ровесники, хоть и говорят, что у любви нет возраста, но я просто знаю, что так быть не должно, и мы не будем вместе. Может, мы оба этого хотим, но не позволим себе из принципа. Как всегда. Просто улыбнёмся друг другу, а потом разойдёмся по спальням и ночи напролёт будем думать лишь о том, что упустили момент. Наутро мы опять увидимся, а затем еще раз и еще, но этот тёплый уголёк настоящих чувств никогда не вспыхнет ярким пламенем. Со временем он затухнет, как и мы, поглощённые в свои сожаления об ошибках прошлого. Ты медленно поднимаешь взгляд и смотришь мне в глаза из-под полуприкрытых век. Я вдруг понял, что только ты — одна из всех, кого я знал, смотрела мне в глаза так, словно я что-то значу. Что я не обычный элемент системы. Ты видела во мне то, чего не видел даже я. Мне плохо. Я ощутил, как дыхание буквально участилось вдвое, а сердце бьется будто в предсмертной агонии. Возможно, я умираю. И мне не страшно, ведь я буду помнить одно: я умирал с улыбкой на лице. Когда мы встретились взглядами, я понял, что сейчас произойдёт. В таких ситуациях это неизбежно. Я не нашёл в твоих глазах страсти, желания или слащавости. Напротив — искренне сожаление, сопереживание, и… боль? Внезапно я осознал, что в моей жизни на меня так смотрела ещё одна женщина, которую я почти не запомнил. И, нет, я ни в коем случае не имею в виду своих пассий. Я вспомнил маму — хрупкую, добрую, любящую. С такими же броскими зелёными глазами, в коих плясали искорки печали. Я аккуратно притянул тебя за подбородок к себе и поцеловал. Не медля. В противном случае, я бы всю свою последующую жизнь корил себя за упущенную секунду. Я не планировал этот спонтанный поцелуй, да и целоваться я умел плохо. Раньше я бы устыдился своей неопытности, но перед тобой я хотел оголить свою душу и показать истинного себя, что я не такой герой, каким отчаянно пытаюсь казаться. Я устал от лжи. Ну же, поцелуй меня в ответ, почему ты медлишь? Ты мягко отстраняешься и едва заметно качаешь головой. Твои золотистые вьющиеся волосы играют маленькие блики от слабого света ночника в полумраке. Мы молчим, не зная, что сказать друг другу. Я понял, что тобой движет не любовь и даже не симпатия, а желание помочь мне, а я… Я просто захотел этого. Но по-другому я бы и не смог. Твой немного хриплый, но нежный голос раздаётся в звенящей тишине, и я мысленно тону в нем, как в меде. — Не сейчас, Леон. Не в этой жизни. Ты начинаешь растворяться, сливаясь с полумраком. Последними гаснут твои глаза — слишком яркие, выделяющиеся в темноте. Наконец не остаётся даже слабых очертаний силуэта, и я остаюсь один в темной комнате, в окружении слабого светильника и пистолета на стеклянном столике. Я не понимаю, что происходит. На секунду я прикрываю веки, а в следующую… …уже наблюдаю привычный горный пейзаж и две могилки перед собой. Меня снова окутывает страх и боль, и прежние воспоминания в мгновение перестают греть душу. Как же я устал от всего этого. Может, просто легче застрелиться? Перерезать горло? Повеситься? А ещё я помню, как мы с ней… — Хватит тонуть в воспоминаниях, Леон, — чей-то грозный голос раздался буквально у меня над ухом. Я вздрогнул, осмотрелся по сторонам — но там никого не было. — Живи настоящим. Я уже схожу с ума? Так быстро? Заметив какое-то движение около машины, я увидел чью-то фигуру и внимательно вгляделся в силуэт. Спустя несколько секунд я смог разглядеть пожилого старика, одетого в белую монашескую рясу, со странным посохом в руке. Неприятный холодок пробежался по моей спине — и не от неожиданности. Белый — цвет смерти. Я бегло бросил взгляд на пачку сигарет, но, пробежавшись глазами по строчкам состава, не нашел никаких упоминаний о галлюцинациях, помутнениях рассудка и побочных эффектах вообще. Радовало одно — выкурил я не траву. — Кто вы? — я решил прояснить ситуацию. Монах немного помолчал, но его лицо не выражало ни печали, ни радости, ни обыкновенного равнодушия. Бесцветные эмоции, если это можно так назвать. — У меня нет имени. Я — Проводник. Большего тебе знать не нужно. Нет имени? Проводник? Меня это наталкивало только на пессимистичные ассоциации. Поэтому я решился быть откровенным. Неспешно поднявшись с земли, я, опираясь об иву, подошёл к нему и остановился в паре метров. — Я… мёртв? Он молчал. Я повторил вопрос — ответа не последовало. — Вы пришли за мной? — Да, Леон. Я пришёл забрать тебя отсюда. Забрать отсюда… Куда? Что со мной хотят сделать? Я нащупал пистолет у себя на поясе и молниеносно направил дуло на незнакомца. — Я не пойду с вами до тех пор, пока вы не скажете точно откуда вы, кто вы и зачем здесь находитесь. Я не помнил ни одного человека, который не робел бы при виде обращённого на него оружия. Они ломались, отдавая необходимое, лишь бы подольше продержаться в собственном теле. Но этот мужчина был не такой. Он даже не шелохнулся, лишь скосил глаза на мои руки и улыбнулся. Это было так… светло. — Пойми, сын мой, — его старческий голос смешивался со звуком разбивающихся о скалы морских волн, из-за чего меня потянуло в сон, — всё это, — он широко распростер руки и жестом обвёл пространство вокруг себя, — просто игры твоей фантазии. Не существует ни меня, ни даже тебя. Это все выдумал ты. И это все хранится у тебя здесь, — старик постучал пальцем по виску, подразумевая то ли мое безумие, то ли воображение. Он говорил мучительно медленно и упорно, вбивая каждое слово, как гвоздь в забор. Меня пугало его могущество. Он стоит на прицеле, но даже не пытается разрулить ситуацию в обратную сторону. Он просто знает, что я сделаю так, как захочет он. Он чувствует свою властность надо мной, но я не дам ему это сделать. Я готов сопротивляться. Стрельнув в землю рядом с ним, я тут же перевёл курок на него, целясь в голову. Нужно покончить с этим раз и навсегда. — Не верив мне, ты поступаешь глупо. Я же сказал тебе правду. Стреляй — но это не имеет значения. Я заново соберусь и предстану пред тобой. Его голос обволакивал меня, и я поймал себя на мысли только тогда, когда моя рука сама отвела от него дуло пистолета. Он гипнотизирует меня — и лидирует. Монах стал направляться ко мне, и я снова вскинул Блэктейл, встав в позу готовности. — Леон, ты должен опустить их, — он кинул быстрый взор на два холмика и вновь обернулся на меня, — ты уже ничем им не поможешь. Я оторопел. — Они мои друзья, я не могу не скорбить… — …тем самым ты делаешь им хуже. Они уже четвёртый год не могут прорваться в Рай. Их удерживают твои воспоминания и горе по утрате. Старик упрямо приближался ко мне, вводя в тяжёлый ступор. Рай существует? Он был послан кем-то оттуда? Господи, что я наделал?.. Я внезапно стал ему верить. Может, это дело рук гипноза и его убеждающих речей, но я вдруг осознал, что все это время своими бесконечными мыслями усугублял ситуацию. Я всмотрелся в свои руки — и они показалось мне полупрозрачными. Я скоро тоже растворюсь, как очередное воспоминание? — Они просят, чтобы ты отпустил их. Тебе нужно жить своей, новой жизнью. Как и всегда, как все нормальные люди. Нужно быть сильнее смерти, а ты можешь это. Монах вплотную встал лбом к дулу Блэктейла, и я практически физически ощутил на себе холод его металла. — Пойдём со мной. Миру нужен Леон Кеннеди. Я был растерян. Меня вновь посетил липкий страх и тревога. Я нужен… миру? Я жив или мёртв? Или где-то в середине? Старик дотронулся рукой до моего правого виска, и оттуда тонким ручейком, вдоль моей щеки, стекла струйка алой крови. Рваный вдох. Я дернулся в сторону, высвобождаясь из его прикосновений, и приставил пистолет себе к виску. Крепко зажмурился. Ничего, сейчас я открою глаза, и все будет как прежде. Это просто сон. Через секунду мои веки открываются, но я вновь вижу перед собой монаха, пикап и две могилы. — Да что вообще происходит? — мой хриплый голос прорезал тишину, и я понял, что истерично всхлипнул. Впервые за долгое время я дал волю своим чувствам, проявил слабину и разрешил так долго копившейся слезе стечь по щеке. Старик с посохом улыбался мне, но это лишь подогревало мой гнев. Он молчал. Внезапно я понял, что по-другому не смогу. Пора избавить себя от страданий и покончить с этим раз и навсегда. Я не смогу забыть чёрт их лица, стереть из памяти звонкий смех и яркие моменты, забыть их имён. Только эти воспоминания тешили меня все это время, не давая сунуть шею в петлю или вогнать нож в живот по самую рукоятку. Я безумно люблю их обоих и всеми силами хочу помочь им, но только не путём забвения. Я не верил в Бога. Не после того, чего навидался. Я не считал себя атеистом, но вынес, что вера в свои силы и возможности — самая лучшая и правильная. Но сейчас я понял, что все происходящее слишком реально для того, чтобы отвергнуть это. Сделав уверенный шаг в сторону пропасти, я в последний раз взглянул в глаза монаху в белом и выронил пистолет из рук. Его взгляд не выражал ничего — пустота. Я не увидел большего, потому что уже не думал об этом. Я камнем летел вниз, отдав себя в объятья безысходности. Смерть. Мы с тобой настоящие друзья. Однажды ты привязала меня веревками к стене и теперь держишь у себя в плену. Иногда метаешь ножи в мою сторону, но постоянно промахиваешься — специально. Я знаю, ты играешь со мной, и ты не можешь допустить случайного промаха мимо, задев плоть. Ты издеваешься, и это только подкармливает твоё удовольствие. Но одно я знал точно — в следующий раз тебе надоест, и ты прикончишь меня острым клинком в самое сердце. Такая игрушка как я буду тебе не нужна, и ты заменишь меня кем-то следующим. И сейчас этот момент самый подходящий. Мое тело легко просачивалось сквозь утренний туман, и каждая секунда казалась вечностью. Я растворялся в собственных мыслях, теряя себя, забывая о своих проблемах. Я понял, что не выполнил главной жизненной миссии — не наполнил ее смыслом. Не оправдал ничьи ожидания, не стал для кого-то целью существования. Я просто умру, и все забудут о том, что на этой земле когда-то существовал Леон Скотт Кеннеди. Да и помнить будет некому. Мое тело пронзает острый пик, но я не чувствую боли. Последний впрыск адреналина в кровь ещё пытается слабо привести меня в чувство, но это почти безуспешно. Я засыпаю. Мои веки налились свинцом, и я закрыл их всего на несколько мгновений. Обещаю, я проснусь через несколько минут… Испустив последний выдох, я обмяк в объятьях Смерти.

***

Вдох. В следующее мгновение я открыл глаза и вновь уставился на серый осенний пейзаж. Передо мной раскинулись всё те же два холмика, справа листьями шелестела все та же ива, а в руках я держал… два букета цветов — тюльпаны и розы. Четыре парных цветка. Я вновь жив. Дышу, двигаюсь, думаю. Потрогав зону, куда меня пронзил камень, я не обнаружил ни намёка на царапинки. Это все слишком странно. Может быть, я все же умер, и это мне только снится? Внезапно над ухом раздаётся знакомый голос. Такой тихий, но такой громкий, такой близкий, но такой далекий. Он велит сделать мне то, чего я боюсь больше всего в жизни. — Неверный шаг, Леон. Попробуй ещё раз. Обернувшись через плечо, я так никого и не увидел.