he is watching

светлые, словно горные воды, и такие же ледяные, глаза в обрамлении чёрных густых, коротких ресниц. пушистые золотистые кудри на загорелых широких плечах. стив засматривается на него, как все эти тупые девчонки, которых этот харгроув называет коровами. интересно. между ними что-то происходит, он чувствует это, он чувствует. он что-то чувствует. соленый едкий пот капает с кончиков блестящих волос, стив любит свои волосы — они мягкие и прямые, это его козырь. у него их много — козырей, но билли в этой дебильной игре все равно будет шулером. почему он смотрит на него? почему стив смотрит на билли все время? почему билли смотрит на стива? все время. ему это кажется, абсолютно. это просто зависть. это просто конкуренция. всплеск тестостерона. а билли тоже нравятся волосы стива. петушиные бои за баскетбольный мячик. и все же когда их глаза сталкиваются — стиву будто этот сраный мяч в голову прилетает, он тяжёлый ведь. именно так и ощущается. касания мокрой упругой кожи — мышцы. это не желание, это зависть. хочется врезать. и смотреть, как проявляются на этих мышцах синяки. во время игры харрингтон правда следит за мячом, и ничто не может сбить его внимание, он сосредоточен. билли нравится это. он подмечает для себя слишком сладкое личико, слишком белую кожу и огромные щенячие глаза. ему нравится ловить их взгляд на своем теле. этот дебил думает, что этого не заметно. смешно. пожалуй, если все девки в этой школе — коровы, то стив харрингтон это молодой олень. и он действительно замирает в пронзительном свете фар — глаз харгроува. тот ухмыляется. олени всегда казались ему красивыми. на самом деле, билли понятия не имеет, что чувствует. он просто играет, верно? доминирует. пусть так. ему проще ударить — это ведь тоже касания? проще съязвить — это же тоже общение? а стив замирает, он уязвлен. у билли козырей все же побольше. он может назвать харрингтона «красавчиком», может обвести его всего взглядом — облапать, и никто не посмеет ничего возомнить. это такая манера. это все издевки. харгроув себя ненавидит, он, блять, ненавидит ебаного харрингтона. мало проблем? он может выебать любую на всех этих тусах, и ничего не мешает ему это делать, и он это делает, но все это ощущается как хуйня. особенно в сравнении с жалкой дрочкой на жалкого стиви-боя. черт. отец его точно убьёт. в груди больно сводит, и челюсти сжимаются до скрипа. он просто курил на крыльце дома очередной девчонки, стараясь съебаться от шума пьяных подростков. он ненавидит эти грязные тусовки, но ходит на них, потому что на них все равно лучше, чем дома. его колотит от холода, но он не застегнет рубашку ни за что. харрингтон как-то материализуется рядом, щелчок зажигалки — он же щелчок тумблера адекватности. а ещё на этих тусовках иногда бывает стиви. трясущиеся руки сжимаются в кулаки, узел в солнечном сплетении затягивается с такой силой, что, наверное, лопается. что он делает? стив вжат в стену, влажную и холодную, незажженная сигарета падает под ноги. от харгроува густо несёт алкоголем и тяжёлым одеколоном, и у харрингтона от этого запаха кружится голова. в глазах мутнеет. отравление. харгроув все еще держит сжатым кулак, другой рукой сжимая горло харрингтона. оцепенение. почему он не может пошевелиться? почему не ударит? он застыл — пялится в эти горячие карие глаза, пьяные, испуганные, но в тоже время уверенно устремленные в его. нахуй. он резко одергивает себя, отпускает хватку и сбегает по ступеням. нахуй, нахуй, нахуй. он просто пойдёт к машине и уедет, нахуй это дерьмо. он чувствует взгляд на спине, красная кожанка плавится под ним. кудри прилипают ко лбу, смоченные ливнем. должен был остыть, но точка кипения ближе, чем дзен. — блять, — билли буквально рычит, и оборачивается назад. стив не двигается с места, билли рывком настигает его в пару шагов и грубо хватает за скулу, сталкивая их губы. это своего рода тоже удар. тело дрожит. стив теряется сначала, дыхание перехватывает, кажется, хочется блевать. слишком, все слишком. он подается вперёд, несмело кладя ладонь на шею билли. кажется, тот вздрагивает. кажется, это длится вечность. или пару секунд? язык билли горячий и скользкий, а губы стива слишком мягкие и гладкие. что если их увидят? почему-то эта мысль кажется билли сладкой, он этого и хочет. хочет обладать. хочет, чтобы тощая уиллер увидела это, увидела как харрингтон отвечает ему, как сам вжимается в него и заливается нехарактерным для холодной погоды румянцем. поцелуй слишком рваный и лихорадочный — они сталкиваются зубами, неприятно. билли тяжело дышит, полурычит ему на ухо, щекочет пьяным дыханием: — я тебя ненавижу. утыкается в шею. духи у харрингтона сладкие, свежие, от волос пахнет шампунем и лаком. это что, объятия? он сдавливает его так, что чувствует, кажется, хруст рёбер, чувствует как вздымается живот, как напрягаются под рубашкой мышцы. хочется стереть это тело в порошок и втереть в десны. — я тебя ненавижу, харрингтон. ненавижу… стив запускает пальцы в запутанные влажные кудри на затылке. прижимает. сердце заходится в агонии. разорвать. — ненавижу. слабость. да, точно, это симптом, слабость это симптом — он просто болен. отсюда и лихорадит так, мышцы выкручивает, кожа зудит от токсинов, болит. — только слушай, — харгроув натягивает злую улыбку-усмешку снова, и будто сухие потрескавшиеся уголки губ не дрожат. — не думай ничего себе. да, что-то такое про пьяные выходки стив однажды уже слышал. он и не удивлён. язык скользит по белым зубам будто со скрипом — как по чистой посуде. почему всегда, когда билли его видит, то высовывает язык? — я пьян, харрингтон. не думай, что у нас любовь теперь, окей? стив смотрит исподлобья, кривит тонкие губы, хотелось бы сплюнуть. сплевывает: — окей, — пожимает плечами. конечно, глупо было даже надеяться. стив глуп, безусловно, но все-таки есть вещи, которые он вроде понимает. и он понимает, как тупо его хотели наебать. он просто позволит это сделать. билли наебывает всех. всегда. даже себя. мерзкая жижа, что внутри разъедает горло и грудь, душит совсем. слабость, он слабый, получается. должно было стать легче? харрингтон больше не смотрит на него. харрингтон не смотрит на него. оскорбления — тоже общение? удары — тоже касания? как же тупо это все. он все равно не смотрит на него, даже когда сплевывает кровь, когда вытирает костяшками свой широкий рот. бешенство захлестывает. посмотри на меня. — посмотри на меня, — кровь на руках склизкая, горячая. кровь — тоже часть его? — страшно, да? и тогда только харрингтон смотрит, и билли обмякает, кулаки ещё сжаты — ногти впиваются в собственные ладони. его взгляд уставший, разочарованный. блядская зараза, болезнь. с каждым днем постепенно поражает каждый орган, он начинает гнить. билли становится ещё более невыносим. хочется убить. разорвать. удавиться. билли себя ненавидит, он всех ненавидит, он ненавидит ебаного харрингтона. он бы его убил, может, так легче было бы. он ведь отвечал ему, он ведь обнимал его. мерзость. чертов педик. билли, кажется, никогда?.. нет. нет, нет, нет. билли ведёт себя отвратительно. во всем должен быть баланс, верно? поэтому он решил, что хуево должно быть во всем, пятьдесят на пятьдесят, где пятьдесят — хуево, а пятьдесят — ещё хуевее. он получает от отца так же стабильно, как огрызается с макс, сьюзен и с любым, кто попадется. даже тяжёлого взгляда нила он уже не боится. хуже не станет же. он даже не трахается ни с кем. он ударил бы любого и даже любую, кто к нему подойдёт. он просто не может думать ни о ком больше, и это самое отвратительное. просто билли харгроув никогда не был влюблён. и он гордился этим. стив знает, что все не так, теперь все не так. все неправильно. но ему есть чем заняться. стив уже знает, как это — пиздострадать по кому-то. ну он так думает. думает, что хорошо скрывает. стержень пера рвёт бумагу. неаккуратный угловатый почерк — «после уроков на парковке». харгроув окончательно гниёт и превращается в липкую жижу. он хлопает харрингтона по плечу, довольно ощущая под ладонью, как тот вздрагивает, и по телу проносятся мурашки от прикосновения. эти его друзья-задроты в ступоре пялятся на него, и в их взглядах читается страх и даже что-то вроде агрессии. готовность напасть в защиту своего. харрингтон — задрот. билли невесомо сует клочок клетчатой бумажки в нагрудный карман школьной рубашки. мятой — родителей опять нет дома. а одинокий стиви не умеет гладить вещи. щелчок крышки металлической зажигалки, и залитый газом фитиль вспыхивает. билли курит крепкие, потому что он крутой. билли курит уже вторую подряд, и зубы уже покрыты сигаретным налётом, ведь он совсем не нервничает. он стоит, опершись спиной о дверцу своей камаро, и напряжённо смотрит в сторону школы. где этот харрингтон? может быть, он уже и не хочет ничего этого. у него ещё есть время сесть за руль и съебаться. как-то не по-мужски это? стив идёт оглядываясь, шаг тяжёлый — нервничает — ноги держат некрепко. так легко его читать. он останавливается рядом с его машиной, смотрит на него. смотрит. — жаль твоё личико, — билли оглядывает засохшие следы ссадин и грязно-желтый синяк под глазом. стив морщится. — что тебе надо? — прокатимся, харрингтон? — билли натягивает улыбку и бросает взгляд на машину. он не может говорить тут. они останавливаются на обочине в пролеске. стив уже плавит билли взглядом, тот поджигает новую сигарету. он затягивается с глухим причмокиванием, смакует. перед смертью не надышишься? — вся эта ситуация, харрингтон… — он смотрит на дорогу, размахивая рукой с сигаретой. — ты о чем? хочешь извиниться за то, что снихуя мне лицо разбил? тогда забей, — стив делает паузу, глядя себе под ноги. — я пойду? билли смотрит тяжело, и дышит тоже тяжело, непонятное чувство какое-то — что-то типа отчаяния? оно бесит. как же все раздражает. — не снихуя. есть причина, — все это так тупо, господи. даже смешно. — ты сводишь меня с ума, ты знаешь. брови стива ползут вверх. он типа не понимает. — не понимаю, о чем ты. — разве? — билли делает последнюю затяжку и не глядя выбрасывает бычок в окно, а его лицо оказывается в опасной близости к стиву. он снова совершает ошибку, глядя ему в глаза. — уже не помнишь? — если ты о вечеринке тины, то я помню, что ты был пьян и не понимал, что делаешь, да, я помню. — я тебя ненавижу, блять, — выдыхает билли ему в лицо. они слишком близко опять. — это я тоже помню, — стив усмехается уголком рта. глаза у билли ледяные, в них страшно смотреть, взгляд сам сбегает на его губы — пухлые, сухие. стив чувствует, что собственные тоже высохли, именно поэтому он облизывает их. глотка тоже высыхает, и он сглатывает — словно проглотил лезвие. это длится меньше секунды прежде чем он снова вернёт взгляд на лицо билли и поймёт, что расстояния между ними не осталось. как магнит — тянет. они просто подаются навстречу. в этот раз не похоже на удар. по телу бегут мурашки — билли кладёт ладонь на скулу стива — не нежно, но в этот раз и не грубо. они просто сидят, вжавшись губами друг в друга, даже не размыкая рта, и что-то в этом есть. с каждой секундой клокочущее напряжение в груди растёт вместе с желанием вклиниться в чужой череп. в какой-то момент это становится невыносимым, билли смотрит в помутневшие, кажущиеся теперь чёрными, глаза, и готов поклясться, что непонятное пугающее чувство, от которого сводит челюсти, и останавливается дыхание, называется «нежностью». именно с ней он смотрит на харрингтона сейчас. — только не думай, что у нас теперь любовь, — стив странно улыбается ему в глаза. — что? — в ушах вакуум, его выбрасывает из реальности окончательно, это не то, что он ожидал услышать. — ну, ты в прошлый раз так сказал, — улыбка стива становится шире, и больше похожа на оскал. а, это уже, кажется, похоже на боль. — забудь эту хуйню, — билли рычит, это потому что он теперь злится. — реально забудь, — просто охуенно злится на себя. билли отворачивается, снова устремляя взгляд на пустую дорогу. стив теряет свой на его шее, на подергивающемся кадыке. — я не знаю, что такое любовь. у меня, знаешь ли, было определённое достижение в жизни: я ни в кого не влюблялся. никогда. стив наблюдает за его пальцами, ищущими в карманах пачку сигарет. — а тебе надо было все испортить. харрингтон подкатывает глаза и выдыхает, пытаясь скрыть в этом выдохе облегчение. — если это признание, то звучит не очень, — он усмехается. билли подкуривает очередную, зажимая треснувшими губами фильтр. — но я тебя понял. наверное, стоит сказать ещё что-то? — ты мне тоже нравишься. билли делает первую затяжку, выпускает дым в окно и поворачивается к нему, едва заметно улыбаясь. — ты мне не нравишься, харрингтон, ты сводишь меня, нахуй, с ума.