We'll get out of here (but not today)

Вино горчит у него на губах, словно бы он впервые его пробует. Крепкое, темно-алое, почти черное — подтеки стекают по стенкам хрупкого стеклянного сосуда, под пустым взглядом Меланс, что устроилась на кровати и старалась не дрожать. Она так и не сняла платье, мимоходом отметило сознание и Мелиодас не знает, что чувствует по этому поводу — разочарование от чужого недоверия или радость от ее нежелания идти на поводу у отца, из-за которого они и сидят здесь. Впрочем, обвинять только отца глупо. Скорее уж винить нужно многовековые традиции, от которых даже у него невольно возникает тошнота. Им с сестрой банально не повезло, что отцу в голову ударила очередная дурь и на них начинали давить вассалы по поводу того, что наследник трона до сих пор в общении в противоположном поле замечен не был. Вернее, не был замечан в общении за пределами поля боя и необходимого минимума. Почему-то никто даже не думал, что такие вещи как свадьба и прочая романтическая чепуха его не интересуют. Если им нужны наследники трона, то пускай идут к Зелдрису — он как раз начал встречаться с принцессой вампиров. Да, пара могла быть лучше, но Гельда была далеко не худшей кандидатурой на роль матери следующего короля. Ни Мелиодаса, ни Меланс не интересуют отношения. Сестра хотела увидеть мир, а он сам не против был пожить в свое удовольствие, ничем не ограниченные и не ощущая над собой бремя короны, которой никогда не желал. — Я не хочу этого делать, — шепчет сестра, стараясь не смотреть ему в глаза. — Можно просто лечь спать. Не думаю, что кто-то нас осудит, — пожимает плечами парень, не особо расстроенный чужим нежеланием. Мелиодас не любил прикосновений, если те не принадлежали близким или товарищам в бою, когда один вытаскивает другого из опасной ситуации, подставляя свою жизнь под лезвие чужого меча или прямиком под лучи Ковчега. Те прикосновения для него — показатель доверия и даже некоторой заботы. Число счастливчиков весьма ограничено. Среди них была и сестра, что была рядом с ним еще до рождения — в утробе матери. Сама Королева, что подарила им жизнь. Король, которому нельзя отказывать даже если порой хочется перерезать себе глотку. Брат, пара слуг, Заповеди и еще некоторые — не больше двадцати, что было просто смешным числом. Остальные могут получить ожоги или как минимум испытать на себе яд его сарказма, от которого порой особо нежные особы (как смешно слышать такое о демонах) начинают рыдать и прятаться с глаз долой. Секс для него и вовсе был каким-то извращением. Возможно, он поймет позже — по меркам своей расы он едва ли взрослый, пускай на поле боя и знают в лицо многие враги. В мирное время он сейчас был бы обычным подростком, но когда за порогом война — то ты либо ребенок, либо взрослый. Если ты ребенок, то ты сидишь за высокими стенами и тренируешься, пока руки не отпадут, а коль ты взрослый — то бери меч в руки и вперед, защищай город и уничтожай вражеские отряды. Мелиодас уже столетие на поле боя, как и сестра. Они не дети — принц уже ведет в бой отряд сильнейших из их Клана, что стоят во главе армии и поведут за собой других, а сестре поручено следить за укреплением стен города и постройкой порталов для эвакуации гражданских — пространственная магия, что была способностью его близнеца, идеально подходила для подобных задач. Да и обучение младших — дело важное — пока наставники заняты или недоступны именно на близнецов ложиться ответственность за брата. Мелиодас вынужден заниматься с Зелдрисом, буквально сбивая с него спесь, что взрастил в нем учитель и на пальцах объяснять, что его никто жалеть и нянчиться не будет. До скрипа зубов хочется порой свернуть влюбленному придурку шею, когда витая в облаках брат едва не лишился головы. Сестра тогда впервые кричала на их младшего брата, обещая содрать с него кожу, если это повториться. Почему-то ему кажется, что Меланс, несмотря на свою нелюбовь к насилию и смерти, выполнит свое общение самым буквальным образом. Для наглядного примера и Зелдрису, и строптивым подчиненным, из которых порой приходится буквально выбивать признание. А ведь ей еще и ту мелкую змею на шею повесили, ведь у них схожие способности, а наставник сестры умер полтора года назад, спасая свой отряд от троицы Архангелов. Он просто скидывает сюртук, рубашку и обувь на пол — слуги потом все уберут. Мозолистые пальцы тянутся к тугому корсету чужого платья, что смотрится на сестре просто чудесно, пускай она и ненавидит подобные одеяния. Чем меньше сдавливает корсет, тем быстрее возращается чужая дрожь и он слышит чужие слова, что вызывают в нем жгучую злость. — Было бы лучше, если бы меня не существовало, — истерично шепчет девушка, и Мелиодас сжимает ее в объятиях. У сестры есть дурная привычка винить во всем себя. Это бесит его до дрожи, но если он сейчас покажет свой гнев, то Меланс закроется и ничем хорошим это не закончится. Так уже было, но сейчас у них нет времени на тихие истерики и оба это понимают. Только вот от этого становится еще хуже. — Не говори так, — его губы касаются кожи шеи, покрытой холодным потом. Здесь нет любовного подтекста или пошлости, только утешение и желание поддержать. Он мягко вынимает шпильки из чужих волос, в золоте мелькают черные камни, выложенные цветами. — Я обещаю, что это ненадолго. Мы выберемся отсюда. — Но не сегодня. Она касается лбом его обнаженного плеча и глубоко вздыхает. Обнаженна грудь опускается и поднимается, под кожей чувствуется биение всех семи сердец. Она этого не хочет. Он этого не желает тоже. Все внутри кричит о неестественности происходящего и все, что они могут сделать это лишь сцепить зубы и идти дальше, пока не придут к очевидному трагическому финалу. Одна ночь и на этом все кончится, — он видит эти мысли в чужих глазах, и слабо улыбается, кивая на невысказанный вопрос. Одна ночь и все будет как прежде, проносится в голове, когда чужие губы касаются его собственных без намека на желание или возбуждение, что он видел порой в лагерях, когда находил излишне глупых любовников недалеко от своего шатра. Просто и естественно, спокойно, как и все, что делает сестра. Но как бы они себя не уговаривали, кровь на выброшенных простынях и впитавшиеся в подушки слезы будут вечным напоминанием о совершенном до тех пор, пока кто-то из них не умрет.</b>