summer camp fools

Этой ночью небо было особенно ясным. Хорошо виднелась россыпь точек-звёзд, собирающихся в чудаковатые созвездия, существование которых вряд ли ранее было кем-то обнаружено. Чонгук, кидая беглый взгляд с одного яркого пятна на другое, успевал придумывать свои, известные лишь ему одному созвездия. Он в очередной раз хмурится, когда неоновый розовый луч со сцены попадает прямо на лицо, слепя и отрывая от разглядывания висящих над головой светил. Чонгук медленно покачивается в такт наверняка популярной сейчас песни, слегка запрокидывая голову и пытаясь перевести дыхание после, наверное, трёх к-поп треков подряд. Боже, и почему у айдолов всегда такие сложные хореографии? Его ноги сводит легкой судорогой, пока ненавязчивый летний холодок просачивается сквозь толпу и пронизывает его голые щиколотки. — Чего стоим? — тяжёлая рука падает ему на плечо, но Чонгук даже не думает смотреть, кто это. — Все отшили? Определит безошибочно. — Тебя вот жду, — фыркает в ответ, легко выскальзывая из захвата. — А твоя дама где? — он показательно крутит головой, ища сегодняшний выбор друга. — Сказала, что от меня разит сигаретами, прикинь? — его собеседник строит гримасу вселенского разочарования и забавно хмурит густые брови, будто всё ещё помнит имя этой несчастной девушки и ее потеря его действительно задела. — Да уж, — тянет Чонгук со смешком и похлопывает того по плечу. — Ужасно сочувствую. — Никто до неё не жаловался, — не унимается парень, продолжая бессмысленный разговор, чтобы просто скоротать время медленного танца. — Все боялись тебе признаться, — усмехается Чонгук, не отводя глаз от чужих напротив. Вместе с потом, спреем от комаров и запахом чьих-то сладких духов в воздух подмешивается щепотка недовольства. Вокруг все разбились на пары и, слипшись в комки, неловко танцевали под сопливый мотив. Те, кого никто не пригласил, вместе с теми, кто не захотел никого приглашать, объединили круги и, не стесняясь, громко подпевали. — Не смотри на меня так, — Чонгук смеётся и начинает глупо подтанцовывать. Песня всё равно скоро закончится. — Я сто раз тебе говорил, что мятная жевачка не перебивает твои сигареты. Но ты никогда никого не слушаешь, Ким Тэхён. Он растягивает его имя, говоря немного громче из-за бьющих по перепонкам басов. Тэхён показательно закатывает глаза, ныряя рукой в карман и выуживая оттуда сотовый. — Время курить, — он поворачивает экран лицом к Чонгуку, показывая свои смешные обои с собакой и циферблат. Ему тоже приходится приложить усилия, чтобы докричатся. В ответ лишь отрицательно машут головой. — Ну-у, — обидчиво тянет Тэхён. — Мне нужна компания. — Я не единственный твой друг, — Чонгук пытается отмахнутся. Еще куда ни шло болтать с ним в окружении буквально всего лагеря. — Мне нужна твоя компания, — шёпот в самое ухо заставляет табун мурашек пройтись по чонгуковой спине. Но одному Богу известно, что между ними может произойти наедине. Он кивает, коря себя каждый раз, когда соглашается на это. Ведь лучше положение вещей не становится, наоборот, ситуация набирает масштабных оборотов и сшибает Чонгука с ног огромной лавиной. Дорога до курилки за кинотеатром занимает не больше трех минут, которые они проводят в тишине. Чем дальше от танцплощадки, тем холоднее становится. Конечно, разгоряченные тела больше не дарят своё тепло. Листья на верхушках тополей громко шуршат переговариваясь, а песни цикад звонким эхом раздаются в голове. В окнах младших отрядов уже погашен свет, а иногда встречающиеся парочки заняты больше друг другом, чем идущими по главной аллее парнями. — Ну вот, — Тэхён усаживается на бетонную ступеньку, выуживая из кармана смятую полупустую пачку. — Тут же намного приятнее. Он тянет её Чонгуку, но тот отрицательно машет головой, облокачиваясь на выкрашенные синим перила. Каждый день одно и то же. Уже которую смену подряд. Тэхён курит, Чонгук молчит рядом, иногда курит с ним. Иногда говорит, иногда говорит Тэхён. У них так было всегда — вроде обоюдно, вроде полюбовно. Вроде все правила и ограничения обсуждены, а вроде как уже и сняты. Чонгук поэтому и мечется. Не знает, что ещё под запретом, а что уже волен делать. — Хочу тебя поцеловать, — шепчет Тэхён, выпуская клуб дыма изо рта. Смотрит ещё так — выжидающе, дурманяще и сводя с ума какими-то обычными глазами. Чонгук выдыхает, осознавая, что не дышал уже черт знает сколько. — Я не хочу целоваться, — врет. Ужасно нагло и однозначно очевидно. Он поднимает голову к небу, ища созвездия, которые виднелись ему с танцпола. Только бы на Тэхена сейчас не смотреть. Не Чонгука проблема, что сегодняшняя дама оставила того без вылизывания рта. Знает, что к нему пришли от скуки, что выловили, заставили быть рядом просто потому, что никто больше сегодня не захотел. Тэхён не настаивает, молча смотрит, пока Чонгук пытается контролировать дыхание. Завтра они снова проведут день как близкие лагерные друзья, вечером, может, выберут новых девушек для медляка, друг на друга позлятся, а после придут сюда, за обветшалые стены кинотеатра, чтобы долго и жарко целоваться. Чонгук варится в этом котле второе лето и, честно говоря, без понятия, как разомкнуть этот порочный круг. А хочется ли ему вообще? — Как дела у Сонхи? — Тэхён глубоко затягивается, поднимая глаза на Чонгука. Всем своим мрачным видом показывает, как он к ней относится. Сонхи — та, с которой Чонгук танцевал рекордное количество дней подряд — целую неделю. Но, к его глубочайшему сожалению, сегодня его компаньонша осталась в корпусе по состоянию здоровья. — Голова у неё болит, — Чонгук ковыряет носком кроссовка землю под собой. Разговор не вяжется. У них с Тэхеном ни что иное, как простое баловство. По крайней мере, так убедил себя Чонгук. И целуются они по приколу, и мурашки по коже у него бегают от чужих касаний просто так, без причины. Он себе думать о влюблённости не позволяет. Ведь они договорились изначально, что это всё — ничего серьёзного. Что это всё для того, чтобы смена запомнилась чем-то ярким. Вот Чонгуку и запомнилась. К сожалению, больше не забывается, уж слишком ярко получилось, не предусмотрел, что ослепнет.

Sex, Drugs, Etc — Beach Weather

Диджей сменил трек. Снова медленная композиция. Слишком уж часто их стали включать. — Чонгук, — хриплый от сигарет чужой голос отзывается мелкой дрожью в теле. У Чонгука сердце колотится бешено, рёбра, кажется, пробивая. Наверняка он безвольный, ужасно слабый да и просто трус, раз не в силах с этим покончить. Не в силах взять и отказаться от какого-то глупого парня, заставляющего из раза в раз сердце совершать кульбиты. Раз позволяет помыкать собой и ведётся на чужую удочку даже без прикорма. Если продолжает душить зависть к каждой новой избраннице Тэхёна, пытаясь забить голову новыми и новыми девушками. Новыми и новыми медляками. Новыми и новыми губами. Он думал, что в городе это пройдёт. Что эти несчастные дни и дурацкие поцелуи утонут в водовороте сеульских проблем. Но, по глупости, не учёл, что быстрее сам утопится от тоски. Ким Тэхён не забывается, и это когда-то Чонгука погубит. — М-м, — вопросительно тянет Чонгук, поворачиваясь, когда слышит, как за спиной тушат окурок и встают. Глаза ловят чужие. Отдают они почему-то болезненным чем-то, доселе незнакомым. Может, это чужая грусть такая, а может, что иное. Чонгуку редко удавалось разобрать тэхеновы мысли. — Может, потанцуем тогда? — шепчет, протягивая руки. Чонгук не может. Просто не может ему отказать. Неуверенно кивает в согласии, укладывая ладони на чужие напряженные плечи, пока его талию бережно обхватывают по бокам. Сколько раз Чонгук собирался с силами, чтобы признаться в том, что чувствует, когда эти руки его касаются. Сколько огней разжигается в нем каждую секунду, пока он просто стоит рядом, просто смотрит в глаза. Движется середина их второй смены. Все те же недомолвки, сигареты за кинотеатром и глубокие отчаянные поцелуи. Чонгук боится что-то менять, Тэхён, наверное, не хочет. — Прости, — шепчет Тэхён на выдохе, незамедлительно сокращая дистанцию между их лицами. — Но мне очень нужно тебя поцеловать. Он врезается губами в чужие, бесстыдно кусая, словно ставит метки принадлежности. Будто хочет, чтобы все знали что Чонгук делал и с кем. Его рука тянется к чонгуковым волосам, перебирая шелковые пряди в грубых пальцах и болезненно оттягивая их у корней. Чонгуку сладко и горько одновременно. Все же у Тэхёна абсолютно точно отвратительные сигареты. Чонгук пытается замедлить их темп. Растянуть поцелуй на подольше. У них так всегда — Тэхён летит, пытаясь схватить все и сразу, а Чонгук, наоборот, пятится, держится, не пускает. Они целуются долго. Вкусно и громко, приторно и больно. Но ещё нежно и как-то особенно любовно сегодня. Будто и правда любят. Будто Тэхён и правда любит его сегодня. Песня все ещё тихо доносится с танцплощадки. Куплет, припев, куплет. У Чонгука кружится голова. Или это его сейчас кружат — не понимает. В легких не остаётся кислорода, и он нехотя разрывает поцелуй. Даже не чмокает в завершение. Он уже хочет отойти, мол, песня переключилась, медляк оттанцевали, нацеловались — стоять впритык больше незачем. Но тэхеновы руки все так же крепло на талии, даже не думают отпускать. — Постой ещё немножко так, — голос у него почему-то дрожащий и ужасно замученный. Тэхён кидает быстрый взгляд в чужие глаза и падает головой на чонгуково плечо, обнимая крепче. — Тэхён, что случилось? — тревожно вырывается у Чонгука, пока сам он зарывается пальцами в чужие волосы, пытаясь вернуть того в прежнее задорное состояние. Он слабый, не вините его. Когда рядом такой мягкий Тэхён, разве можно устоять смирно? — Ты случился, — отвечают с иронией. — И нет мне ни сна, ни отдыха. Чонгук чувствует, как слабеют чужие объятия, как места касаний покалывает холодом. Тэхён отходит на пару шагов, облокачиваясь спиной об обшарпанную стену кинотеатра. Смотрит в упор печально, потерянно, любовно. Чонгук видит только «печально», к сожалению. — А лучше было, не случись бы меня?— парируют в ответ. — Вовсе нет, — Тэхён устало потирает глаза. — Меня беспокоят... Наши отношения. Отношения? — Отношения? — То, что между нами, — Тэхён пишет в воздухе круги, указывая на пространство между ними. — Между мной и тобой. У Чонгука по коже мурашки. Сейчас они либо все закончат либо... Либо... Либо что? Он действительно наивно верит, что свободолюбивый Тэхён, не упускающий возможности развлечься с кем-то новеньким, может предложить ему что-то кроме вороватых поцелуев, пока никто не видит. — И что тебя беспокоит в наших отношениях? — он пытается выглядеть уверенно. Будто его совершенно не тревожит то же самое. Будто это вообще последнее, над чем он задумывается. — То, что ты мне нравишься, — чеканит, упираясь взглядом в чонгуковы глаза. — Но я тебе, очевидно, нет. Чонгук медленно моргает, пытаясь вникнуть в суть дошедших до него слов. Ладони нещадно потеют, а только вроде пришедшее в норму дыхание вновь сбивается. Со стороны дискотеки доносится записанная прощальная речь, там же желают спокойной ночи и просят дежурный отряд остаться убрать площадь от бутылок. Холодный морской ветер треплет волосы и холодит разгоряченные щеки. Им, наверное, стоит чуть быстрее обсуждать свои отношения или готовиться к выговору от вожатых. — Очевидно? — Чонгук хмурится. — Почему ты... — Я помню про нашу договорённость, ладно? Я все помню. Помню, что мы оба согласились на ничего не обязывающий флирт, касания, поцелуи, — Тэхён перебивает, перечисляет и, кажется, задыхается. — Меня все устраивало в прошлом году, но сейчас я, кажется, хочу тебя всего себе. Он выглядит уставшим. Уставшим от всех этих границ, что строились между ними так долго. Чонгук изучающе вглядывается в его лицо, молчит. Ему хочется спросить, почему Тэхён развлекался с другими вместо того, чтобы признаться во всем в начале смены. Или когда он там понял, что что-то в их плане идет не так. Что он испытывает что-то большее, чем обычную заинтересованность. Но понимает, что вёл себя точно так же. Забывался с другими, считая, что неинтересен объекту своей влюблённости. — Знаешь, — начинает Чонгук, двигаясь со своего места к Тэхену, медленно сокращая дистанцию, — мы ужасно стереотипно глупые подростки. На него смотрят непонимающе, пока Чонгук берет чужую руку в свою и тянет в сторону отрядных корпусов. — Ты нравишься мне уже очень давно. Не знаю, для кого там что было очевидно. Тэхён немного тормозит, глупо хмурится, и Чонгук может слышать, как шестеренки в чужой голове безостановочно крутятся, обрабатывая информацию. А все, что остаётся Чонгуку, — это кивнуть, подтверждая сказанные собой слова. Тэхён ему нравится. И он Тэхёну, как оказалось, тоже. Они идут за руки в лагерных потёмках, слыша стрекот кузнечиков и смотря, как в отдельных комнатах тухнет свет. Тэхён заметно расслабляется, но все ещё ничего не говорит, лишь крепче сжимает чонгукову руку. Можно ли считать это разрушением выстроенных между ними стен? Или аннулированием всех сформированных правил? Они же договорились ещё прошлым летом, что это ничего серьёзного, что это ненадолго. — То есть, ты теперь мой? — всё же шепчет Тэхён, пропуская Чонгука первого на лестницу. — Ты будешь со мной встречаться? На их этаже горит свет, хотя из холла не доносится ни звука. Планёрка наверняка закончилась, поэтому сейчас им однозначно влетит за неявку. Чонгук светится. Улыбается мягко лишь для одного Тэхена. — Буду. Конечно буду.