Крыльями бабочки на твоем лице

      В старых маггловских сказках бабочки были чем-то почти священным. Люди надеялись, что оставив тело любимого человека они найдут успокоение в танцах крыльев этих прекрасных существ. И были правы, в какой-то степени.       Мама рассказывала Виктору, что если человек умрет и оставит свои дела незаконченными, он может не обратится в призрака, а оставить тело и упорхнуть бабочкой куда-нибудь далеко-далеко, нужно только дождаться когда вернется.       Рон был мертв уже пять дней с окончания битвы за Хогвартс. Крам отчетливо видел бабочку, мерцающую тусклым светом, что возникла из ниоткуда, аккуратными взмахами села на его ладонь и исчезла. Крам уже пять дней делал невозможное, он искал без сна и усталости камень воскрешения, который Гарри оставил там, когда был на грани в сражении с Тем-Кого-Нельзя-Называть. В глубине души он знал, что это бессмысленно, но раз за разом умолял, просил, требовал, чтобы семья не увозила тело, чтобы не хоронили в земле, чтобы черви не начинали пожирать разлагающиеся остатки любимого человека.        Миссис Уизли уже давно не в порядке, также как и Виктор, она потеряла двух сыновей на этой войне, вернуть хоть одного — единственная цель жизни. Молли, так она просила называть ее, помогала. Поддерживала в теле холод, чтобы иней покрывал губы Рона, распространяясь по лицу и не позволяя глазам открыться, глядеть на мир немигающим взглядом, от которого всем и каждому становилось тошно и совестно. Рон не должен был погибнуть тогда, он должен был остаться в живых, вернуться к маме и Краму, братьям, сестре и друзьям. Но жизнь несправедлива настолько, насколько возможно. Тело Фреда захоронили среди цветов и трав на заднем дворе Норы и это, с точки зрения всех, кроме Джорджа, была просто отвратительная идея. Но никто не спорил, просто опустили руки, продолжали работать, восстанавливать школу, хоронить тела детей.       Его не осуждали, многие сошли с ума, многие отправились прямиком в Мунго после событий той ночи, а большая часть была на грани с этим. Сладкая горечь победы, невозможно плакать, потому что ужас террора наконец окончен, невозможно радоваться, потому что слишком много людей улетели. И он не один такой, Виктор знает, что Гарри видел бабочек Люпина и Тонкс, Джордж видел одну на потолке главного зала. Он не один такой, он сошел с ума, но в своем безумии был куда адекватнее прочих, не менее молчаливо чем ранее бродил по опушке леса, наворачивая круги, шаг за шагом, собирая все, что походило на древний артефакт.       Виктор нес к его постели все: камни, цветы, траву и землю, ветви и даже несколько шишек, может магия затерялась среди них? Может он просто делает что-то не так? Еще сутки, хотя бы сутки, ему нужно это время, потому что вечно держать Рона в таком состоянии невозможно, он видит это в глазах Молли и возвращается обратно на опушку, где скоро и деревьев то не останется.       А Рон лежал будто в усыпальнице, в палате медпункта школы, один. В помещении было так холодно, что стыла кровь в жилах. Сюда не залетали даже призраки, обходят стороной как темное, гадкое место. Он всего лишь хочет оставить любимого человека рядом, что в этом такого? И даже стены смотрели с сочувствием. Ему не нужны их взгляды и не нужно это чертово сочувствие, ему нужно, чтобы его Рон открыл глаза и возмущенно пропыхтел, что вечно Крам из него девчонку делает, вплел цветы в волосы и сидит улыбается. А еще Виктор сделал ему из цветов браслеты и кольца, усыпал колокольчиками и ромашками всю постель. Молли ничего не говорила. И никто ничего не говорил, потому что кроме них двоих сюда никто не заходил вообще, с самого первого дня. Каждый пережил на этой войне самое страшное, но это вселяло в сердца животный страх, потому что горе заразно.       О них будто забыли, оставили одних умирать. Может и лучше бы было умереть вместе с ним, но Крам не мог не попытаться, он знает, что бабочка есть, он видел ее собственными глазами. Маги просто стали не лучше магглов, забыли что есть правда, а что ложь, надеются, что это лишь легенды, потому что жить с надеждой сложнее, чем потерять смысл и идти дальше. Бороться до конца так тяжко и одиноко. Даже если окружает толпа людей — ты все равно один навечно, заперт со своей надеждой. Надежда окрыляет и убивает, выкручивает суставы осознанием тщетности своей сути, наделяет властью успокаивать руки, когда они начинают ломать с таким трудом построенное.       В сознании оставаться сложнее всего. Блаженно звучит забытие, но Крам знает, стоит прикрыть глаза хоть на секунду и бабочка будет навсегда потеряна, тело станет трупом, в бледность лица медленно станет желтизной, а затем покроется струпьями и наконец развеется по ветру прахом.       Крам подвинул стул к железной кровати, такой же белоснежно белой как и в дни его учебы в этом месте, поднял глаза на рыжие спутанные волосы и поправил прядь. Надо бы его расчесать. Жаловался каждый раз на свою неугомонную копну волос, и все же оставлял длину, ждал, когда Виктор запустит в нее пальцами как умеет именно он, грубовато и совсем не ласково, только тепло так и солнечно. От Рона и сейчас пахнет теплом, волосы и сейчас мягкие как шелк, но руку обжигает холодом. Крам не отдернул ладонь и не отшатнулся. Он привык за эти пять дней.       Пальцы дрожали и не слушались, окоченели, а может были сломаны, кто знает. Маленький камушек теперь вложен в чужую каменную ладонь. Виктор до хруста собственных пальцев давил и заставлял сжать камень, положил его ладонь на простынь и перестал дышать. — Вик.?       Родной голос так хрипло отразился в сознании эхом, будто колоколом ударили по голове. Он открыл глаза и увидел блестящие, святящиеся крылья, почти прозрачные и невесомые, прямо перед его глазами.       Бабочка. Она медленно и неторопливо раскрывала свой узор на лице Крама. — Вик!       Что-то твердое, деревянное и теплое прижалось к затылку, кажется, это ощутилось как облегчение или палочка. По щекам не переставая текли слезы, бесконечной рекой жизни струились по щекам и носу. Бабочка только дрожала как на ветру и держалась крепче, заслоняя окно и постель, заслоняя рыжие волосы и цветы. — Пожалуйста, я больше так не могу.       Собственный голос слился со звоном, белый свет заполнил все пространство вокруг и рука, горячая по сравнению с собственными пальцами, погладила по голове. Как же хочется закрыть глаза, свет режет их, режет головной болью и утекающими воспоминаниями. Он просто хочет закрыть глаза и не видеть больше бабочку никогда.       Он хочет видеть Рона.