Первый шпагат (и проститутки)

      Правильное дыхание — это первое, что в большом спорте через слезы, пот и кровь вдалбливают в бошку. Можно обладать невероятной врожденной техникой, невозможными девяносто восемью процентами таланта и прочими сверхъестественными плюшками, но если не научиться автоматически координировать вдох с усилием и выдох с расслаблением, то никакие кармические заслуги и денежки родителей не помогут. Все неизменно пойдет по пизде.       Порш, вообще-то, растяжку недолюбливал. На тренировках всегда пытался проскочить эту часть, приткнувшись в дальнем углу за матами и имитируя старательные попытки улечься плашмя на вытянутые вперед ноги. Пи`Бим своим ястребиным взором неизменно палил его сачкование и с отборной бранью вытаскивал в центр зала, чтобы неповадно было надежде секции херовый пример подрастающим новичкам подавать.       У Пи`Бима Порш не был уже, кажется, целую вечность, но память о подзатыльниках осталась, поэтому, подогнув левую пятку под задницу, носок правой ноги, уложенной на свернутом полотенчике, он со всей старательностью тянул от себя, на каждом вдохе ощущая, что вот именно в эту секунду связкам его придет пизда, но с выдохом становилось легче. Еще секунд тридцать и на сегодня, наверное, хватит. Говорил ему Пи`Бим следить за гибкостью, что нарабатывается она неделями, а уходит за полчаса, что проще поддерживать то, что есть, чем тянуться с нуля, а с возрастом оно и того от раза к разу только хуже и хуже. Поршу едва-едва 24 стукнуло, но, черт возьми, Пи`Бим явно что-то знал про эту жизнь.       На десятой секунде у Порша перед глазами нарисовались знакомые кроссовки.       — Хиа, — позвал тихий голос.       — М? — и чего не спит в такую рань, спрашивается.       Часовая стрелка едва-едва подползала к семи утра. Кроме Порша в зале почти никого не было, что его полностью устраивало. Штат телохранителей за последние месяцы обновился больше чем на половину, а недавние события с перестрелкой двух семей так и продолжали кулуарно обмусоливать. Да и многозначительных взглядов в спину вместе с откровенно всратыми переглядываниями Поршу хватало по самые гланды. В общем, ни с кем пересекаться лишний раз не хотелось. Ни с новенькими, ни с выжившими.       — Я хотел спросить…       С очередным выдохом Порш оторвал лоб от коленки и теперь снизу вверх смотрел на замявшегося младшего брата. Видит Будда, ну ровно как девственница в ночном клубе.       — Спрашивай, — только бы опять не стал ныть про опасность, они же вроде закрыли эту тему, к тому же сейчас и деваться было особо некуда из-за вскрывшегося дерьма.       — Это… Это больно? — Чэ в глаза ему не смотрел, сгорбившись, распиливал взглядом его голень.       — Эм… Ну вообще, нет, — пожал плечами Порш, воссоединяя лоб с коленкой и концентрируя дыхание, хотя обещанные себе десять секунд уже и вышли. — Терпимо, во всяком случае. Только надо заранее размяться. На холодные мышцы не пойдет.       — Размяться?       — Ну да, ножки с ручками посгибать, пробежаться там, как пульс слегка подскочит, так и начинай.       — То есть у тебя с Кхун Кинном в первый раз так было?       Кинн? Причем тут Кинн? Он дерево деревом. Если Поршу удавалось раза три в неделю вытащить его в зал, то он уже считал это успехом…       Стоп, что?!       Первый раз?!       Все сконцентрировано-рефлекторное дыхание рассыпалось за секунду и утащило с собой контроль над напряжением в мышцах, полотенце под пяткой, словно само по себе, заскользило по полу, и Порш почти услышал треск перегруженных связок в паху, аккомпанементом к которому ебнула вспышка боли до пелены перед глазами. Доигрался, но…       — Блядь, что ты сказал?!       — Хиа, ты в порядке? — Чэ нырнул к нему на пол, пока Порш переживал судорогу, вцепившись обеими руками в бедро.       — Какой первый раз, блядь, Чэ?! — первая волна шока схлынула, уступив место способности мыслить, и, прежде чем Чэ отодвинулся, Порш успел сцапать его за ворот рубашки, пристально уставившись тому в глаза.       Пацан, не выдержав взгляда, опустил голову, молчал и отчаянно краснел ушами, возможно, не только ими, но под челкой уже стало не видно, а Порш пытался вспомнить, говорил ли он с этим малолеткой о сексе хоть когда-нибудь. Резинки — да, презервативы подкладывал, правда, потом сам же и таскал, но вот… Блядь.       — С кем?       Молчание.       Хотя ладно, с кем — Порш имел прекрасное представление. Не одобрял. Но, вот, не ему тут пиздеть, конечно. Определенно точно не ему.       — Чэ, вы… вы типа помирились?       Когда Кинн первый раз осторожно сказал ему, что Чэ как будто бы как-то умудрился закрутить с его, Кинна, младшим братом, вот этим самым призрачно существующим Кимом, Порш охуел знатно, потом выяснилось, что это больше сам Ким втирался в доверие, потом выяснилось, что Ким сам же и проебался, а у Чэ яйца оказались покрепче, чем у Порша. И вот сейчас… Сейчас явно шел какой-то новый виток.       — Я не уверен, — прошепелявил он хрипло.       Порш отцепился от его воротника, возвращая руку к бедру. Боль не уходила. Пиздец, доброе утро.       — Так "больно" это ты не про растяжку…       — Ну, технически, почти про нее, — Чэ ухмыльнулся ему из-под челки, и, если бы Поршу не было так херово, он бы ему от души треснул. — Так?..        — Не надо, — сказал и сам испугался стали в голосе. — Серьезно, Чэ, не надо, пока вы не поговорите нормально хотя бы раз и не устаканите хотя бы часть ситуации. Секс ничего не решит и ничего не упростит, а только усложнит, потому что… Потому что это про доверие, бля. И если ты не доверяешь ему себя всего, то… Просто поверь мне, Чэ, все станет еще хуже, чем было.       — У вас было так, да? Поэтому ты так говоришь? — осмелился глаза, наконец, поднять.       — Кто сказал? — у них, вообще, все через жопу было, во всех прямых и иносказательных смыслах этого слова. — Пол, сучка эта?       — Тут все об этом болтают, — да что ты говоришь, — а я немножко умею факты сопоставлять, — поганец с улыбочкой постучал себя по виску. — Я же помню, каким ты был.       — Можешь забыть, это уже неважно. Важно то, что я правда знаю, о чем говорю.       — Да? Ну так, может, ответишь на вопрос? — хорохорился, несмотря на красную шею.       Ц, его пацан.       — Нормальная смазка решает все проблемы. И резинки! Эти Терапаньякуны половину Тайланда перетрахали, а на вторую у них просто не встало!       Качнувшись вперед, Чэ захохотал, уткнувшись лбом Поршу в плечо. Порш же почти завыл, боль в паху вспыхивала даже от крохотного движения. Ебать, ну почему в его жизни все говно случается одновременно, а?       — Хиа, может, к медикам?       — Нахуй, сейчас отпустит, — во всяком случае, Порш на это надеялся. — Так ты услышал меня?       — Да, хиа.

***

      Последние две недели у Кинна был сумасшедший график. Отец якобы — нихера Кинн ему не верил — окончательно отошел от дел, практически передав ему Пи‘Чана со всеми сопутствующими бюрократическими сложностями. Разгребание дерьма после дядюшки Кана тоже способствовало лишь мигрени, но никак не появлению свободного времени. И вот из-за всего этого цирка дю Солей, Порша Кинн видел минут пятнадцать утром и столько же вечером, потому что вырубался, едва коснувшись подушки, иногда даже не дотащив себя до душа. И нет, он этим не гордился.        — Ты сегодня вообще поздно.       Порш оторвал взгляд от телефона и, отложив его на тумбочку, сонно потянулся, уцепившись руками за изголовье. Уже переодетый в пижаму, домашний, уютный, теплый. А Кинн до зубной дроби перемерз в сраном конференц-зале. Кондиционер неудачно оказался ровно у него за спиной.       В общем, не было у него ни единого шанса.       — Заебали, боже, как же они меня заебали, — простонал он, без предупреждения завалившись на Порша, спрятал лицо в изгибе его шеи. Все. Вот так можно оставаться до утра.       — Тяжело, блядь. Да погоди, не дергайся. Ну, давишь, дышать так нечем. Руку дай сюда. Вторую.       Сошлись на том, что обе его руки оказались у Порша под затылком, зато тот одну руку запустил Кинну в волосы, пока второй ласково гладил между лопаток. И если бы Кинна спросили, как выглядит рай, то ну вот только так…       Только так, когда, наконец, можно выдохнуть и вырубиться…       — Эй-эй, не вырубайся там.       Ну, или нельзя.       — Я не сплю.       — Ага. Чэ приходил с утра.       Так. Это не к добру. Вот вообще не к добру. Это как звонок от Кима: хорошими новостями не поделятся, только о неприятностях сообщат.       — Что хотел? — кое-как подняв себя на руках, Кинн, подобрав колени, шлепнулся задницей Поршу на бедра.       — Про первый раз спрашивал, — Порш поморщился, глядя на него снизу вверх.       — А? — да, в половине первого ночи мозг у Кинна уже не соображал. А все почему? Потому что уже месяц он ложится после полуночи, а встает в пять утра, блядь. Спасибо побочной семье, чтобы они все червями переродились.       — Походу, они помирились.       — Не знаю. Мне никто не докладывал.       — А должны были? — Порш засмеялся, Кинн залип.       Это аксиома.       — Хуй знает. И что ты сказал, м? — Кинн сполз в сторону и потянул Порша за голень вверх, вынудив его согнуть ногу в колене, а как только тот подчинился, тут же пролез обратно, нависнув. — Были практические советы?       Не то чтобы у Кинна действительно были силы на полноценный секс, но вот заманить Порша подрочить в душе…       Он подхватил его под вторую коленку, провокационно потянул вверх и в сторону…       — Больно, Кинн!       И тут же отшатнулся назад, чуть не наебнувшись с края ставшей внезапно ахуенно короткой кровати. Порш перед ним свернулся клубком, зажмурившись и зажав ладонь между бедрами.       — Да я ж даже не сделал ничего, — очумело пробормотал он, опасливо погладив того по ноге.       — Я сделал, блядь, — злобно прошипели из подушек. — Все, сука, из-за твоих проституток.       — Каких еще… У меня времени тебя трахать нету, откуда у меня время на проституток…       — Может, от того и времени нету… Ай, блядь!       Это Кинн не сдержался и все-таки легонько треснул его по спине, чтоб не пиздел.       — Что болит-то?       — Связку потянул. Дня через три пройдет.       — И как ты умудрился? Опять ваши с Полом спарринги не на интерес, а на смерть?       — Ну почти, — голос стал неуверенным и как будто бы…       О. О-о. А эту неловкую интонацию Кинн знал, за ней обычно пряталось что-то смешное, что-то, чем этого балбеса можно было дразнить. И он это понимал, а значит, будет упираться до последнего, прежде чем, наконец, сознается.       — Почти-и? — Кинн перелез повыше, уткнувшись лбом в лоб Порша, хищный ястребиный взгляд исподлобья встретил бесстрашно, к такому уже давно привык. — Почти что?       — Ты ведь даже не помнишь, да? Хотя, действительно, когда ты такое запоминал, — смешливая ярость мгновенно сменилась неочевидной печально-осуждающей мрачностью.       Да за что же Будда шлет ему столько испытаний в последнее время? Он же и так день через день по храмам бегает с гирляндами и от безысходности готов начать сутры зубрить.       — Что я не помн…       — Шпагат, — Порш оттолкнулся от него, перевернувшись обратно на спину, так что Кинну только и осталось, что созерцать его профиль в ореоле приглушенного света лампы. Да, он подвисал и не стыдился, и вообще, радовался, что того судорога отпустила, раз шевелиться начал. — В себя поверил, неудачно потянулся, вот и все. И это я соревновательную форму восстанавливаю, а не… Не важно. Пиздуй в душ уже, я спать хочу.        — Спать он хочет. Тебе не вставать завтра…       Но тут в его истощенном бесконечными контрактами, бессмысленными разговорами и остоебеневшим стрессом мозгу сошелся плюс с минусом — внезапный шпагат с проститутками.       Тайм. Ебаный Тайм. Когда Тэ уже яйца ему узлом завяжет…       На прошлой неделе эта парочка, переживая, видимо, очередной краткосрочный медовый месяц, завалилась в комплекс и очень оскорбилась, когда Кинн отказался куда-то ехать. Однако настроение у них мгновенно улучшилось, стоило ему предложить вискарь, диван и Порша, который из сахара, сока и любого алкоголя с помощью газовой горелки мог сделать такую конфетку, которую непременно захочется тянуть медленно и сладко полвечера, а не хуйнуть залпом, чтобы отрубиться через полчаса.       И после третьего стакана Тайм естественно распизделся.       — Кинн, как его звали, а? Ну этого, которого можно было в шпагате трахать?       Кинн чуть не подавился своим любовно вымешанным бурбоном, успел заметить и нахмуренные брови у Порша, аккуратно переливавшего содержимое шейкера в четвертый Таймов стакан, и метнувшийся от него к Поршу всепонимающий взгляд Тэ — солнца жизни его.       — Сделаешь мне что-нибудь с водкой? А то, боюсь, на сухую голову я этот вечер не переживу, — Тэ послал Поршу одну из своих располагающих улыбок, мастерски переключив его внимание на себя.       Все-таки прав Танкхун в своем сумасшествии — было в Тэ что-то неуловимо колдовское.       Порш кивнул, но смотрел он все равно Кинну точно в лоб, и взгляд тот был, что лазерный прицел винтовки, а Тайм не унимался.       — Под… Или Прау. Хотя нет, Прау — этот тот, который заглатывать умел, он же в итоге в Корею уехал моделькой. А не Чэн? Или Крис… Джи-ин, который на актерское перевелся…       — Марш, — сухо процедил Кинн, просто чтобы закончить этот пиздец. — Его звали Марш. И я без понятия, где он и что с ним сейчас, и было это только один раз. И он у меня даже ничего не просил.       — Точно, Марш! Бля, я бы…       Кинн только и успел услышать скрип стекла по полированному дереву, как бокал, пролетев столешницу, вместе со льдом и всем содержимым опрокинулся Тайму на колени.       Терпение у Тэ всегда было выборочным. Но складывалось впечатление, что не ради своего эго он это устроил.       — Тэ, блядь! — Тайм вскинулся, стряхивая с брюк налипшие листья мяты.       — Жопу прижми и рот закрой, — безразлично отозвался он и с почти неприятно довольным видом снова обратился к Поршу. — Переделаешь? Было вкусно.       Порш переделал. И потом на Кинна больше не смотрел.       — Ты дурной, ты же знаешь, да? — Порш удостоил его мимолетным косым взглядом, чтобы следом закатить глаза. — У тебя и так с растяжкой все в порядке, на кой твоей соревновательной форме шпагат?       — Чтобы был.       — Сколько раз я еще должен буду повторить, чтобы ты запомнил, а? — с трудом переборов притяжение подушки, Кинн сел, снова перебравшись к Поршу между колен. — Для меня в этом мире нет и не будет никого важнее, ценнее и нужнее тебя. Слышишь? Тот парень мне едва до плеча дорос, а с твоими ногами мне размаха рук на твой шпагат не хватит, и как тут прикажешь трахаться?       Он едва-едва увернулся от коленки, нацелившейся ему точно в подбородок, и, потеряв равновесие, схватился за другую.       — Ау, сука, ну я же уже сказал, что больно!       — Ты обе связки потянул что ли?       — Нет, правую.       — Так я за левую ногу держусь!       — С моей стороны правую, кретин! Это твое лево!       — Ой.       В свое оправдание Кинн мог бы сказать, что с утра, подписывая документы, заблудился в буквах собственной фамилии, и Арму пришлось перепечатывать пару контрактов. Вот при учете этой ситуации, какие к нему вопросы?       Уже после принудительного душа и клятвенного обещания, что он не вырубится, а обязательно вот через две минуты встанет и пойдет сушить голову, Кинн все-таки вспомнил, что на действительно интересующий его вопрос он ответа так и не получил.       — Так что ты в итоге сказал Порше?       Порш, который его полуночным обещаниям ни разу не верил, а потому сам пошел в ванную за феном, на мгновение замер с каким-то плохо читаемым выражением лица, но вместо ответа молча нагнулся к тумбочке, чтобы включить прибор в розетку, поманив Кинна на край кровати.       Фен тихо зашипел, Порш заученными движениями ловко перебирал пальцами его волосы. Ощущение это давно стало привычным и домашним, предательски расслабляющим, и вот, когда Кинн уже почти уплыл за грань сна и легкой дремы на ходу, Порш заговорил:       — Сказал, что не надо, пока они до конца не разберутся. И что если он хоть немного не доверяет твоему братцу, то все может стать только сложнее.       Сон как рукой сняло. Сложнее… Как стало у них.       — Ким не такой, как я, — тихо произнес Кинн, рука в его волосах замерла. — Мы вообще не похожи. Он умеет нести ответственность за то, что делает. И разбираться с последствиями…       — Хочешь сказать, я опять вытащил несчастливую карту? — Порш пытался смеяться, но выходило неискренне, устало.       — Как рассудишь, так и будет. Я просто хочу, чтобы ты не переживал насчет него. Он не станет убегать. И прятаться не станет. И врать тоже.        — В любом случае, я здесь ничего не решаю. Ты — тем более.       — Да, — Кинн все-таки не удержался и уткнулся носом тому в живот, обвившись руками вокруг талии для опоры.       — Змеища.       — Э, бля, я — дракон!       Сверху как-то неразборчиво выматерились, но Кинну было плевать, под ухом у него билось сердце, которое он умудрился за мизерный промежуток времени ранить сотню раз, буквально, и даже если Порш его простил, то сам Кинн помнил все.       Воспоминания, какими бы жгучими, болезненными и ядовитыми они ни были, служили напоминанием о том, что текущей своей жизнью он был целиком и полностью обязан одному только Поршу.       Это Порш, пусть вынужденно, но стал тем, кто буквально с нуля научил Кинна чувствовать, возродил то человеческое, что он, Кинн, трусливо похоронил.       Если повезет, Чэ окажется тем, кто сделает тоже самое для Кима. Если Ким, конечно, не проебется снова.       И Кинну до смерти хотелось, чтобы он не проебался.       Амитабха, Будда.