свобода, которую он обрёл

      В девять он был влюблён в неё.       Гидеон не был любимым ребёнком. Подарки, выполнение любого указа – жалкая попытка родителей расплатиться за эксплуатацию его образа. Он полюбил эту девочку и делал это как умел – не умел, капризами, по-детски, без опыта. Она отвергла его, сказала, что простила все его наигранные свидания, влюблённый ребячливый взгляд. Гидеон прекрасно знал, что искусно лгать у Пайнсов в крови.       В двенадцать он рвал на себе волосы из-за неё.       Гидеон переживал переходный возраст совершенно один. Ни слова от родителей, думающих, как не потерять доход с образа их «Малыша Глиффула», который уже не вызывал детскую симпатию. Он прерывисто дышал и смотрел в зеркало, предательски трясущееся в его руках, в свои ярко-голубые глаза, надолго привязывая образ бесчувственного монстра к этому холодному цвету. Он боится себя, своё отражение, ненавидит за всю ту боль, которую причинил ей.       В пятнадцать он стал апатичен благодаря ней.       У Гидеона стало каждодневной традицией первым делом смотреть в свои глаза, грустные и такие бездушные. Он надевает чёрные линзы и, опустошенный, идёт по тусклым улицам Гравити Фолз. Спустя время он начал здраво понимать её эмоции и действия, которые ранили его шесть лет назад, понимать желание родителей наживиться на образе «Малыша Гидеона», даже считать милым и сентиментальным их попытки извиниться, задаривая подарками и выполняя капризы.       В шестнадцать он получил письмо от неё.       Гидеон приятно поразился тому, что отец, уже давно отдалившийся от него, зашёл в его комнату с конвертом. Он и сам мог забрать его из ящика. Гидеон понял желание отца наладить связь, но не стал придавать этому значения, он для Бада – чужак. Её письмо заставило сердце сжаться, руки трястись. Он ожидал читать и ловить приятные ощущения порхания бабочек в животе, но ничего не почувствовал. Она писала про жизнь, про мысли, про идеи, врала про изменившееся отношение к нему, как это умеет каждый Пайнс, но Гидеон был пуст, как и конверт, отправленный в ответ.       В девятнадцать он обрёл свободу и гармонию.       Гидеон зачастил в Портленд, зачастил в психологу, деятельность которого раньше считал надувательством. В его доме больше не было линз, одежда не была в вырванных волосах, родители оставили попытки наладить дружественный контакт. Он собрался поступать в Кали¹ и ни минуты не тешил себя идеей, что если признать невозможность встретить её тут, то она неожиданно, как снег в Юте, вновь появится в его жизни. Он нашёл дешёвую квартирку, готовил вещи к переезду. Письмо, полученное три года назад, Гидеон долго вертел в руках, хотя сомнений не было. Его ждёт участь дневников.       В двадцатый день рождения он улыбался своим мыслям – ровно половину жизни он любил её, думал о ней, страдал из-за неё. В этот день он сжёг её письмо, взял свои вещи и покинул Орегон, где покоятся его мысли, чувства, боль, радость и предрассудки.