*
Тогда ещё Серёжу волновали только две вещи, сливающиеся в одну под нехитрым названием «перестань за всех решать, тем более — за двух лбов, которые сами друг с другом разберутся». Один лоб был в запале прозван «тоже-мне-майор-блядь» (потому что, Игорь, какого хрена ты мне втирал, что у тебя есть информация о Волкове, по которой он контракт за контрактом продлевает и из Сирии вернётся дай бог через пару лет), второй же… второму Серёжа в ударе самых нежных чувств едва ли не врезал. С православием он был знаком, но подобные явления Христа народу (внезапное появление обросшего Волкова на пороге в лучших традициях Мориарти, мол, скучал по мне?) он вынести был не в силах. Поэтому в бедовой рыжей голове происходящее приобрело оттенки самого идиотского розыгрыша. И именно поэтому тоже-мне-майор и Олег-иисусий-Мориарти (второй вариант: Олег-ну-как-там-в-Египте) были оба после недолгих раздумий посланы вслед за известным кораблём — временно, разумеется, пока Серёжа пытался сложить один плюс один в собственной голове. Олег и Игорь в своих новых званиях, как настоящие джентльмены, деликатно удалились куда сказано, оставив Серёжу с его новой картиной мира. По прошествии одного плюс одного часов раздумий Серёжа сообразил, что Олег с Игорем, вполне вероятно, уже успели друг друга поубивать, поэтому всё-таки поспешил спуститься на улицу, где и почувствовал, как отлегло от сердца. — Чего бы ты ни говорил, дерьмовая шава в этом районе, — брезгливо отирал рот салфеткой Игорь, — я тебе лучше покажу. На Владимирской самая классная. Тебе понравится. — Так сколько ж я уже тут не был, — Олег только пожимал плечами, то ли не настроенный спорить, то ли уже наспорившийся (Серёжа внимательно оглядел и Грома, и Волкова — нет, никаких следов драки замечено не было). — Тебе виднее. Наверное. Серёжа мысленно отметил, что никогда не соотносил шаверму с трубкой мира, но, видимо, надо было когда-то начинать. А начинать он не всегда любил. Тем более — с нуля, до которого теперь ещё и подниматься придётся, потому что всё устоявшееся до этого ощущалось разнесённым в пух и прах. Олег и Игорь при нём держались друг с другом не то чтобы холодно, но будто бы почтительно-отстранённо, едва ли не на уважительном расстоянии в полтора метра. «Вы ещё маску да перчатки наденьте», — бессильно думал Серёжа. То, что поначалу смахивало на идеально найденный общий язык, было только проложенной к нему дорожкой. Удивительно, конечно, но такое всё-таки случается, когда твой бывший (бывший ли?) парень внезапно возвращается из Сирии, а с тобой дома нежится твой нынешний, как бы сказать, партнёр. Ещё и мент. Менты и ФСБшники, пусть и бывшие (но в этом случае уж точно бывшие), друг друга терпеть не могут, об этом Игорь ему как-то упоминал: мол, лезут не в своё дело, даже если это им поручили откуда-то сверху, причём работает это в обоих направлениях, и никто с этим ничего сделать не может. Таковы уж законы природы, а природа бывает удивительна. Серёжа тогда расслабленно хихикал, утыкаясь Игорю в плечо, а потом стало уже как-то не до смеха. Менты и ФСБшники. Игорь Гром и Олежа Волков. За какие грехи его пресловутая матушка природа свела сразу с обоими — неизвестно, но с этим явно нужно было что-то делать. Разумеется, Серёжа виноватым в ситуации чувствовал именно себя, не беря в расчёт то, что как Игорь с Олегом друг друга не разукрасили при первой встрече, так и дальше продолжали вполне мирно сосуществовать. Правда, далеко без лобызаний каждое утро, чего Серёже, конечно, очень хотелось бы. Это было бы просто идеально — и этого не было. О полиамории он не заговаривал никогда ни с Олежей, ни с Игорем, только упоминал вскользь о прошлых — и нынешних — отношениях то в личных расслабленных разговорах, то в созвонах с Олегом, и сейчас очень жалел о том, что на уровне упоминаний это всё так и осталось. С другой стороны, кто же вообще знал… Панацею было найти трудно, но не невозможно. Первый вариант: перестать за всех решать. Это Серёже, к его сожалению, не подходило. Второй вариант: поговорить словами через рот, причём с обоими сразу. Это ему, едва вышедшему на некое подобие равновесия с собственными желаниями, не подходило от слова совсем — был, всё-таки, риск, что похерены будут обе чаши весов. Сейчас Серёжа, который и с собой-то за несколько месяцев под боком Игоря еле-еле разобрался, был не в ответе ни за его, ни за Олегову голову, причём даже не зная, за чью больше. Третий вариант: дать им разобраться самим. Наедине. Почти вынужденно, но Серёжа верил, что цель, какой бы она в его голове ни была, средства оправдает. Серёжа, совсем уж углубившийся в анализ ситуации, не замечал, что мир между Игорем и Олегом перестаёт быть таким уж шатким, только искал подтверждения тому, что до общего языка этим двоим ещё очень далеко. Но ждать, наверное, стоило.*
И поэтому сейчас — с моментально сместившимся фокусом внимания, с загоревшимися глазами, с углубившимся на счёт «раз» дыханием — Серёже честно хочется празднично открыть бутылку шампанского. — Продолжайте, продолжайте, не… не мешаю… «Просто интересно, как вы вообще так быстро до этого дошли…» — но это, наверное, потом, всё потом. Наконец-то дошли. Наконец-то нашли его, этот треклятый общий язык — Олег, словно демонстрируя правильность догадок, рывком подтягивает Игоря к себе за шею и целует, шумно выдыхая через нос. Серёжа задерживает дыхание, видит-слышит-чувствует — шлепок ладони Игоря по бедру, крепкую хватку пальцев, дёргающих Олега спиной по гладкой поверхности стола, рывком двинувшиеся бёдра. Глухой стон, сшедший почти на рычание. Так и просится с языка «Марго, записывай», но, чёрт возьми, созерцать такое вживую в сто крат приятнее. Серёже кажется, что верхняя пуговица его рубашки давит на горло слишком плотно — он, усаживаясь на диван, расстёгивает и её, и следующую, чтобы уж точно не мешались; Серёжа думает, что, чёрт возьми, ни Игорю, ни Олегу не позволял трахать себя на своём рабочем столе, пусть больше беспокоясь за сохранность собственной спины, чем за что-то другое, но когда эти оба работают в тандеме… — за этим хочется следить так же неотрывно, как за огнём и водой. Как за порнухой, самой дорогой, самой чувственной и красивой, подписку на которую ни на одном порносайте не купить, потому что она — только для него одного. Серёже не думалось никогда, как, если смотреть со стороны, красив Игорь сверху (наверное, с ним самим он так же красив, так же рычит, так же глухо и жадно стонет, наваливаясь, практически подминая под себя); как красив распластанный под Игорем, почти беспомощный Волков, абсолютно бессмысленно пытающийся уцепиться хоть за что-то на гладкой поверхности стола. Серёжа подползает по дивану ближе, почти наивно вытягивая шею, пытаясь высмотреть что-то ещё: что-то — то, как часто и резко двигаются бёдра Игоря, и Серёжа буквально чувствовать может, как он сейчас глубоко. Не в нём, в Олеге. — Ещё, — глухо всхрипывает Олег, закидывая обе ноги на поясницу Игорю. Чёрт, Серёжа и представить себе не может, как, наверное, будет потом у Олега болеть спина… Игорь снова его рывком протаскивает по столу, прижимается так плотно, что Серёже уже почти ничего и не разглядеть. Зато можно слушать — все эти частые, влажные шлепки яиц об ягодицы Олега, заглушённые поцелуем стоны, снова не то хриплый вдох, не то всхлип, когда Игорь подхватывает Олега ладонью под подбородок. Серёжа и сам невольно вдыхает громче, прерывистей, чем должен бы. Он видит, как ладонь Игоря давит ниже, сжимает Олегу горло, как Олег накрывает его руку своей, но будто бы вовсе не за тем, чтобы её убрать. Будто для того, чтобы Игорь только сдавил сильнее. Олег жмурится, беззвучно открывает рот, но тут же стискивает зубы, когда Игорь, чуть ослабив хватку, явно толкается резче. А потом убирает ладонь с его шеи и коротко, отрывисто бьёт по щеке. Олег кратко ахает. Получает ещё одну пощёчину, отчего срывается на тонкий, тихий скулеж, и вертит головой, явно не столько сопротивляясь, сколько желая спрятать позорно раскрасневшееся лицо. Олегу будто бы уже совершенно без разницы, красоваться или нет, совсем неважно, смотрит ли за ним сейчас Серёжа. Олег вконец размазанный, расхристанный, а Игорь над ним едва ли не скалится, словно в награду поглаживая по щеке. — Тише, тише, ну, — шепчет хрипло, — ты хороший мальчик… хороший… Это удар ниже пояса. Серёже абсолютно точно не верится, что это, блядь, первый раз у них. Будто и Игорь, и Олег готовились сильно заранее, изучали и повадки, и фетиши друг друга, вызнавали, что можно делать, а что нет, пока Серёжа был по уши в делах и вообще не замечал готовящегося за его спиной непотребства. Искрящего, трещащего химией между ними, будто электрической дугой, и сейчас давшего такой оглушительный залп, красивый до чёртиков. Игорь замедляется, это заметно и по реакции Олега, и по тому, как Игорь чуть отстраняется. Серёжа видит, как его член теперь прижимается к низу живота Олега, как Игорь продолжает медленно-медленно двигать бёдрами, поглаживая Олега по бокам, буквально притираясь к нему, и влажно целует Олега куда-то под ухом. Олег в ответ — и откуда только силы взялись — протестующе бьёт пяткой по его пояснице. — Чего ты ко мне притрахиваешься… — голос у него сорванный, осипший, а тон до унизительного умоляющий. — И чего остановился-то… — Ну, ты же не хочешь, чтобы я накончал тебе полную задницу, правда? — расслабленно фыркает Гром. Серёжа сам бы за такое то ли въебал, то ли от стыда провалился на пару десятков этажей ниже. Но сейчас эта фразочка, даже не ему адресованная, заставляет щёки попросту полыхнуть: Гром и вправду такой, такой несдержанный и бесстыдный в своих грязных разговорах. Поэтому Серёжа неотрывно смотрит дальше: как Игорь скользит ладонями ниже, крепко сжимает бёдра Олега и притягивает ближе к себе, плотнее, чуть приподнимая; а Олег, сука, слушается, шире разводя колени и прижимаясь низом своего живота к его. Игорь прерывисто выдыхает, продолжая издевательски медленно двигаться, дёргает тут же Олега за волосы, заставляя откинуть голову и подставить шею, вжимается, вгрызается, вслепую закусывая и зализывая солёную кожу. Не знает ещё, наверное, как Олег плывёт от всех этих знаков присвоения, от укусов до тёмных засосов. Или осторожничает, всё-таки памятуя, что Серёжа за ними наблюдает. Серёжа-то, в принципе, совсем не против, но влезать не хочет. Серёже самому от возбуждения дышать уже настолько тяжело, что впору начать себя трогать, только вот он боится кончить раньше, чем кто-то из них. Раньше, чем Олег, почти на каждое движение уже измученными стонами реагирующий, и раньше, чем Игорь, у которого от попыток сдерживаться бёдра дрожат. Быть взведённым до одури — Серёже это более чем знакомо, настолько, что хочется прошипеть, мол, да не мучайте уже друг друга, только эта предоргазменная агония так сладко делится на всех троих, что все слова в горле застревают. Серёжа только стонет сам. Не привлекая внимания, не украдкой, а попросту едва ли не жалобно, до того протяжно и тихо. Игорь реагирует незамедлительно — отстраняется, но только для того, чтобы обхватить ладонью оба члена, и свой, и Олега. Другой рукой, дрожащей уже от напряжения, упирается в стол у его головы и сам толкается в плотное кольцо пальцев. Серёжа закусывает палец, чтобы во второй раз не застонать так же капризно-жалобно. Он во все глаза смотрит, как враз куда-то теряется издевательская медлительность Игоря, как уже Олег вцепляется в его волосы и рывком тянет на себя, даже не целуя, а попросту вгрызаясь в его губы. Как подрагивают и его бёдра, как он толкается в чужую ладонь, то сжимающую чуть плотнее, то наоборот ослабляющую хватку. Серёже толком не разглядеть, как трётся головка о головку, как плотно прижимаются друг к другу члены, но хватает и собственной фантазии, и пышущей в воздухе взвеси задушенных стонов и жаркого дыхания. — Ёбаный твой рот, — выдаёт Олег на выдохе. — С-сука, блять… — Ёбаный рот оставим для следующего раза, — сипло обещает Игорь, — пока — вот так… вот так, хороший мальчик, хороший, да… — З-заткнись, — умоляюще шипит Олег. — Заткнись, давай, кончай уже, ну… Серёжа, честное слово, в жизни бы не подумал, что Игорю нужно будет блядское разрешение. Возможно, не подумал бы и сам Игорь — по нему это заметно: по судорожному вдоху, по почти процарапавшим по столу пальцам, по зажмуренным глазам и особо жёстко двинувшимся бёдрам. Несколько толчков в ладонь, тихий стон Олега, нетерпеливое Серёжино «ну?» — пусть и шёпотом, одними только губами, — и да, Игорь кончает с глухим, задавленным в горле стоном. Сперма выстреливает почти Олегу до груди, он тут же её смазывает пальцами и тянет их в рот. — Чш-ш, тихо, — Игорь перехватывает его руку. Едва отдышался, а уже опять командует: — Не так. Сам свою сперму смазывает по ладони и ей же накрывает член Олега. — Вот так, давай вот так, Олеж. Вытрахаешь мой кулак? Как меня бы трахал, как хотелось бы, да? Умница… — Игорь едва ли не щерится, глубоко дышит, возвращая себе контроль над ситуацией, и поначалу не то чтобы даёт Олегу просто толкаться в свою ладонь — размашисто надрачивает сам, крутит запястьем, а потом всё же замедляет движения, позволяя всё же Олегу выталкивать бёдра так, как хочется. — Умница, умница, хороший какой… хороший… давай ещё чуть-чуть, ну? Жёстче, вот так, да… спустил бы в меня, Олеж? Давай… Игорь буквально не позволяет Олегу ни слова произнести, хотя у Олега, судя по всему, их и не осталось. Олег кончает на его «давай», абсолютно послушный и обессиленный, со стоном, переходящим во всхлип. Подрагивает в ответ на то, как Игорь всё ещё продолжает двигать ладонью, и с беспомощным шипением отталкивает наконец её от своего члена. Будь они в постели, то развалились бы сейчас на ней, трясущимися руками делясь сигаретами и одной на двоих зажигалкой (той, что у Олега, потому что Игорь свою постоянно где-то теряет). Закурили бы прямо так, не в силах даже натянуть портки и на балкон перебраться, и пепел бы стряхивали прямо на свежие простыни (некурящий Серёжа в очередной раз задумался бы о приобретении производства электронных сигарет). И лежали бы так минут десять, обмениваясь только ленивыми — или попросту обессиленными — угуканьями на предложения заказать доставку (потому что на адрес Разумовского всё всегда приезжает с удивительной скоростью). Только до постели они не добрались, и это хорошо по нескольким причинам сразу. Правда, Серёже лень эти причины глубоко анализировать, он и может сейчас сделать только одно — выдохнуть прерывисто, скидывая с плеч рубашку, и недоверчиво спросить: — А вот этот раз, он… он точно у вас… первый?