*
Грантер не пьет и не ест здесь. Ему чудится, что из сыра лезут черви, а вино поражено холерой.*
— Из чего у тебя глаза? — спрашивает как-то Грантер, ласково перебирая его золотые шелковые волосы. — Я вижу в них всю злобу на земле. Он опирается на локоть и ведет пальцами по белой, мертвенно твердой и натянутой коже другого Анжольраса от щеки до бедренной кости. Тот холоден и на ощупь немного напоминает мрамор. Грантер смутно припоминает свои дни в мастерской Гро. — Это прекрасный гагат из мастерских у морского побережья Франции. — Голос его тягучий и напевный. — А тебе я подарю оникс из сарацинских каменоломен, из Алжира, где солнце жестоко и люди поют песни древние и темные. Отдай мне свои глаза. — Как-нибудь потом, — смеется Грантер, со всей силы давя ладонью на грудь начавшему было подниматься Анжольрасу. — Я не хочу, чтобы все закончилось так быстро. — Ты слишком умный, я не знаю, почему еще тебя терплю, — вздыхает другой Анжольрас, и тут же поправляется, — наверное, потому что люблю тебя.*
Анжольрас смотрит из зеркала понуро и бессмысленно. Пропала злость, под глазами его лежат тяжелые тени, запястья еще тоньше, чем обычно. "Как долго я здесь?" — с необъяснимым страхом думает Грантер.*
Другой Анжольрас любит, любит, любит его; он целует его по утрам, и по вечерам тоже, и ночами он целует его так, что Грантеру перехватывает дыхание (буквально. Он не может дышать). Он никогда не говорит ему злых, жестоких слов, не смотрит с разочарованием и презрением, да и по черным его глазам ничего не поймешь. Он не отвлекается на свои бумаги и бессмысленную, невозможную революцию. Он любит его!*
Иногда к ним заходит Комбефер, и, дружелюбно улыбаясь Грантеру, рассказывает ему о новостях науки. Человек поднялся на Луну по лестнице. Изобретены живые краски. Сделали такое оружие, что уничтожит все живое на многие, многие лье. Хочешь, мы поднимемся на Луну, Грантер? Хочешь порисовать? Хочешь уничтожить все живое? Комбефер грустно, словно чего-то не может сказать, смотрит на него серой речной галькой, что у него вместо глаз.*
Другой Анжольрас говорит: — Я люблю тебя, Грантер — так часто, что удовольствие от этих слов становится пресным.*
Анжольрас влажно, болезненно смотрит из-под пушистых ресниц. Зеркало какое-то мутное, словно грязное, но оттереть его у Грантера не получается. Анжольрас слабо, безнадежно бьет раскрытой ладонью по стеклу, последний раз смотрит Грантеру в глаза и исчезает.*
— Я ухожу. Другой Анжольрас буравит его своими непроницаемыми гагатовыми глазами. — Ты не можешь уйти. Ты привязан к этому месту жилами и кровью. — Я забираю настоящего Анжольраса и ухожу, — упрямо повторяет Грантер. На самом деле, он в ужасе от того, что может сделать с ним другой Анжольрас. Таких созданий боятся не разумом, не сердцем, а всем существом своим, всей жизнью. — Найдешь его — уходи, — вдруг спокойно пожимает плечами другой Анжольрас. Ты его спрятал, неуверенно уже думает Грантер, ты спрятал его и не хочешь отдавать. — Я его не прятал, — смеется Анжольрас, словно читая мысли, и поджимает пухлые алые губы. — Его нет здесь. Клянусь. Я бы знал.*
Грантер ищет в квартире, но Анжольраса здесь нет. Он чувствует это. Он бы не ошибся. Он впервые за все время выходит на улицу, подставляя лицо ласковому солнечному свету, и идет к выглядывающему из-за низких домов "Мюзену".*
В "Мюзене" пахнет хлебом, дымом и кисловатым вином. Грантера встречают шумом и смехом. — Где ты был так долго, друг? — сверкает улыбкой Курфейрак. — Мы скучали. Оставайся здесь, с нами. — С нами, — шепчут все. Жоли гнусаво кричит: — Он болел, болел! Не сбей бодходить ко бне, Грантер! Легль, Фейи и Баорель приветственно хлопают его по плечам, наливают выпить, Прувер (его рыжеватые волосы сегодня особенно напоминают солому) ласково гладит его пальцы. Комбефер замороженно сидит у окна и криво, испуганно улыбается. — Где же Мариус? — вдруг спрашивает Грантер, оглядываясь по сторонам. — Где же Мариус? — хором, жутко откликаются все, кроме Комбефера, и буравят его своими мертвыми каменными глазами. Стены начинают сдвигаться, треща. В углах собираются угольные гротескные тени. — Лжецы! — кричит Грантер, отпихивая их ставшие вдруг мягкими и слабыми руки и криком своим раздвигая стены. — Я не верю ни слову! Ему так страшно! Другие Друзья Азбуки глухо шумят, словно накатывающий прибой, и направляются к нему, с каждой секундой все меньше походя на людей. Из головы Прувера лезет солома, солома вываливается из рукавов его уродливого пиджака и брючных штанин. От соломы идет мерзкий, гнилостный запах. Запах этот пропитывает всю комнату, весь "Мюзен", весь мир! Другие Друзья Азбуки один за другим исчезают, рассыпаются, разлетаются: они превращаются в глину, в грязь, в жухлую листву — в то, из чего их сотворили. — Беги скорее, — шепчет ему Комбефер; с его тонкого носа падают очки и рот оплывает, словно кривится в отвращении, а из-под речной гальки начинает струиться вода. — Спаси его! Грантер бежит. Лестница рушится за его спиной, ступеньки исчезают, и — он не оборачивается, но знает, — исчезает и само пространство за ступеньками. Когда Грантер, задыхаясь, вываливается на улицу, "Мюзена" не существует. Другой Анжольрас ждет его на мостовой. Он молчит, лишь зловеще, с присвистом, вздыхает, и в горле его что-то клокочет; он харкает бурой слизью прямо на брусчатку. Что-то изменилось; ранее цветущий на его щеках румянец приобрел отвратительный зеленовато-фиолетовый оттенок, живот уродливо и заметно вспух под аккуратным рединготом. Чудовища умирают. — Ты очень некрасиво поступаешь, Грантер, — говорит он. — Разве не любишь ты меня? Разве я плох, разве я не любил тебя всем сердцем своим? — Нет у тебя никакого сердца, — отдышавшись, говорит Грантер. — Только слизь да гагат вместо потрохов. — Чем твое мясо лучше моего гагата? — искренне удивляется другой Анжольрас. — Оно, может, и хуже. Идея сердца, а не материя — вот что важно. Грантер вязко сплевывает. —Я слишком трезв для философских размышлений. Он тянется рукой к фляге во внутреннем кармане своего пиджака, но передумывает. Что-то его останавливает. Другого Анжольраса здесь уже нет.*
На улице становится все душней. Грантер поворачивает за угол и видит баррикаду. Она высотой в четыре человеческих роста. Тут и там торчат гробы, фортепиано, стулья и флаги далеких стран. У подножия ее стоят в ряд нескончаемые закупоренные бутылки. За баррикадой притаилось то, что Грантер видеть не хочет. Он разворачивается назад.*
Грантер бежит по мостовой, и дома становятся все более ненастоящими, картонными, грубыми. Ничего и нигде. Солнце жжет затылок так, будто это не солнце, а факел. Все бесполезно. Он возвращается на баррикаду и пьет, пьет, пьет. Про флягу он забывает. Вино такое сладкое, что сводит челюсти, и на вкус оно вообще не похоже на вино. Это идея вина, идея бутылки и идея алкоголя. Грантер бесполезен. В этом мире он не решался пить, все и так было слишком странно. Другой Анжольрас подносил ему напитки, достойные стола Гелиогабала, но Грантер не пил тогда; сейчас же, когда на уши давит нарастающий шум сотен шагов и выстрелов, Грантер напивается несуществующим вином до беспамятства. — Мне кажется, — бормочет он, и бутылка валится из его рук, — или все друзья мои и любовь моя мертвы, мертвы, мертвы? Грантер засыпает.*
Будет его тишайший шорох шагов. — Кто здесь?! — каркает он, сшибает со стола пузатую зеленую бутылку и начинает кашлять. Бутылка падает и не разбивается, а катится в темный угол. — Заткнисссь, мсье, — шипит на него Гаврош. Это Гаврош! Маленький Гаврош с карими живыми глазами.*
— Ты молодец, мсье! — Гаврош одобрительно бьет его кулаком по спине, и лыбится, и щурится, — но надо спешить. Времени мало. Он бесится. — Ты как сюда попал, юноша? — хрипит Грантер, все еще не до конца веря в происходящее и ощупывая висящий у него на шее обломок ключа. — Я навсегда запер дверь. — Мы, воробьи, знаем все ходы в Париж и из Парижа, — туманно отвечает Гаврош. Все здесь говорят загадками.*
Гаврош всегда так, врывается звоном, смехом, песней. Вот и сейчас: они идут по мостовой под совсем раскалившимся и гудящим, словно рой пчел, солнцем, Грантер еле переставляет ноги, а гамен скачет на десять шагов впереди и напевает что-то легкомысленное про Вольтера. Наверное, выудил из какой-нибудь пиески. — Там ничего дальше нет, — устало выдыхает Грантер, — все только стирается и становится еще менее настоящим. — Тут нет ничего настоящего, — еще прибавляя шагу, негромко отвечает Гаврош, — только ты, я, Анжольрас да он. Не делай ошибки: он здесь чуть ли не самый настоящий. Грантера пробирает дрожь. — Куда мы идем? — он цепляется за стены зданий, уже не похожих на здания, и сдирает ногти. — Домой.*
Грантер спотыкается. — Я никуда не пойду без Анжольраса, — он дрожит, и Господи, Господи, Господи, он так жалок, почему он опомнился так поздно? Гаврош искренне, заливисто хохочет, широко раскрывая щербатый рот и запрокидывая голову. Он хохочет, и хватается за живот, и всхлипывает. — Ты дурень, мсье, — говорит, наконец, он, — неужто ты его еще не нашел? — Нет. — Тогда ищи, — моментально посерьезнев, говорит Гаврош, — я тут тебе не помощник. Только подумай: где он может быть, Грантер? Не у сердца ли своего ты держишь любовь свою? Не у сердца ли ты схоронил его так надежно, что никто не смог его найти? Голос его звучит гулко, могущественно. Совсем не по-мальчишески.*
Грантер дрожащими пальцами вытаскивает наконец из кармана пиджака свою флягу. В маленькое зеркальное окошечко на фляге бьется запертый внутри миниатюрный Анжольрас. Грантеру чудится, что он слышит проклятия, которые Анжольрас выкрикивает. — Так что же получается, — очень, очень медленно говорит он, — я его протаскал с собой все это время? И все было напрасно? И не нужно было ходить ни к этому томному Люциферу, ни в Мюзен, ни на баррикаду? — Ты бы не нашел его иначе, —по-звериному поводя носом и фыркая, говорит Гаврош, мгновенно превращаясь снова в обычного уличного мальчишку. — Одной интуиции недостаточно. Желания недостаточно. Нужны усилия, мсье. Грантер не имеет никакого понятия, о чем таком болтает Гаврош. Он смотрит на покрасневшего, растрепанного Анжольраса, и сердце его едва не останавливается от любви. — Никогда, никогда я бы не забыл тебя, — кричит и смеется Грантер, раскидывая руки и пытаясь переорать нарастающий гром рушащихся баррикад и ужасающий долгий вопль существа, — никогда б не оставил!*
Мир сжимается, содрогается вокруг них. Гаврош крепко держит Грантера за руку и несется по узким улочкам мимо вывернутого наизнанку "Мюзена", мимо квартиры Грантера и мимо Менской заставы. — Прыгай! — вопит он и ныряет рыбкой в бушующую, ревущую за парапетом Сену. Грантер прижимает флягу с Анжольрасом к сердцу и прыгает. Воды отчего-то пахнут кровью и порохом. Уходя вниз с головой, Грантер слышит словно сквозь сон: – Мне кажется, будто я стреляю в цветок. И он спокоен.