Связь

Николай обреченно шёл по темным улицам рядом с Яковом. Редкие встречные почему-то предпочитали обходить их стороной. Гуро здесь известная персона? И такое возможно, от этого человека были ожидаемы любые сюрпризы. Следователь решил завести светскую беседу, спрашивая, как Николай поживает, какой сюжет у романа, над которым он работает, не нужна ли какая-нибудь помощь. Он отвечал скупо и односложно. Неужели Гуро серьезно думает, что Николай простил его? Как будто это не он тогда подло поступил, а под конец еще и наговорил гадостей. Человек, который в остальных видит только инструмент для достижения своих целей — вот какое мнение у Гоголя сложилось о следователе после их последней встречи. Ему стоило больших усилий закопать глубоко в душе свою симпатию к Гуро, вместе с болью от осознания того, что его просто использовали. Но противоречивые чувства все равно иногда вырывались на свободу — как в тот раз, когда он решил назвать книгу со слов Якова, брошенных ему перед отъездом. Задай кто Николаю вопрос о причинах этого поступка, он бы вряд ли сумел дать честный ответ. Интересно, а Гуро читал её? Гоголю одновременно и хотелось, и не хотелось это знать. — Ну что вы все с таким лицом недовольным, Николай Васильевич? — отвлекся от своей болтовни Яков. Гоголь понял, что больше не может сдерживать накопившиеся злость и обиду: — Я вас не прошу идти рядом, тем более, если вам моё лицо не нравится! — довольно резко ответил он. — А я знаю, почему вы такой — дуетесь, все никак тот случай в Диканьке забыть не можете. — Дуюсь? Вы хоть понимаете, насколько подло поступили? — И что же такого подлого я сделал? Силком вас туда никто не тянул — вы сами попросились; после моей мнимой смерти вы должны были отправиться обратно в Петербург — но у вас на сей счет оказалось другое мнение, тогда я оставил уйму подсказок и обруч. Ценнейший артефакт, который мне стоило больших трудов достать. Разве совершил бы я подобное, испытывая к вам безразличие? Но мои надежды на то, что вы поймете смысл посланий, к сожалению, не оправдались. — Гуро издал короткий смешок. — Вы не сказали мне правды. Использовали в своих целях. И все то время интересовал вас только мой дар. — Почему же, Николай Васильевич, вы сами по себе очень интересная, талантливая личность. Кстати, читал вашу книгу, она просто замечательная. Что касается дара, то предложить за него я мог очень многое — вы бы в обиде не остались. Всем нам друг от друга что-то нужно, главное — уметь договориться. — Я не хочу больше это обсуждать! — Николай почувствовал, что стена, которую он возвел между собой и этим человеком, вот-вот рухнет, лишая его защиты. Он знал, что Гуро насквозь видит все слабости, страхи и надежды, скрытые в его душе, и поэтому при желании легко сможет восстановить своё влияние. Нужно бежать, бежать как можно дальше, пока не поздно. — Да как хотите. Только согласись вы тогда на моё предложение, ваша жизнь сейчас была бы совершенно иной. А вы какой-то ерундой страдаете — бродите по злачным кварталам со всякими мутными типами. — В данный момент я с вами иду. Вы самокритичны, Яков Петрович, — уголки губ Николая приподнялись в язвительной усмешке. Гуро никак не среагировал на этот выпад, все так же сохраняя на лице самодовольное выражение, не сходившее с него с самого первого момента их встречи. О чем он мог сейчас думать было для Николая загадкой. Гоголь почувствовал сильное раздражение. Все шло не так. Задание провалено. Где теперь искать хозяина, которому служила ведьма — неясно. Черкасский куда-то пропал. Николай очень надеялся, что Гуро прав, и тот просто сбежал. Только бы он по пути не нарвался на неприятности. Когда они с Павлом шли за ведьмой, Николай как-то не особенно обратил внимание на то, в какое жуткое место им довелось забрести. Зато сейчас ничего не отвлекало от созерцания городского дна во всем его уродстве. Присутствие Гуро не давало спокойствия, а пугало еще больше, усиливая гротескность происходящего. Ухоженный, в пошитой у лучших портных одежде, окруженный ореолом дорогого парфюма, он смотрелся настолько инородно на этой загаженной улице, что казался злым духом, специально заманивавшим в мир греха наивную жертву, одурманенную его привлекательным обликом. И противнее всего для Николая было понимание того, что Якову осталось сделать совсем немного — буквально еще пару усилий — и он сможет увести его куда угодно, даже в самые дебри порока… Гоголь встряхнул головой, пытаясь отогнать начавшее овладевать им странное состояние. Он не должен предавать своих товарищей. И то, что ему сейчас совсем не хочется о них думать, характеризует его не с самой лучшей стороны. Интересно, как Александр Сергеевич отнесется к тому, что он провалил задание, спасая жизнь врагу, который, как оказалось, даже в этом не нуждался? Черкасский не пожалеет выражений для описания случившегося. Пытаясь отвлечься, Николай стал вспоминать, что предшествовало этой ситуации. А началось все чуть более недели назад…

***

Доверенный человек Пушкина принес Николаю короткое послание с просьбой явиться в установленное место для собраний как можно скорее. Когда он добрался, его уже поджидали три человека. Не считая самого Александра Сергеевича, присутствовали Павел Черкасский, только недавно покинувший стены Академии Художеств, и Сергей Абрамов — весьма известный в столице и за её пределами актер. Пушкин был явно чем-то опечален. Николай поинтересовался, в чем заключалась причина сбора. Участником тайного братства, объединившего всех неравнодушных в борьбе с нечистью и циничными власть имущими, он стал не так давно, и ему очень хотелось произвести впечатление на Александра Сергеевича. — Я не уверен в том, что дело связано с нечистью, оно, скорее, личного характера, поэтому я решил не отвлекать остальных от их нынешних занятий и вызвал вас троих. Думаю, имя Аморет Бертран знакомо всем присутствующим? Просьбу уточнить, кто это, не высказал никто. Еще бы. Аморет Бертран уже несколько лет блистала на петербургской театральной сцене. Будучи дочерью французского актера, руководившего в столице своей труппой, она с детства жила искусством, впервые появившись на подмостках в довольно раннем возрасте, и уже тогда сумев привлечь внимание своей неординарностью и талантом. Постепенно из маленькой тоненькой девочки она превратилась в белокурую красавицу с огромными серыми глазами, похожую на фею из сказки. Перед её очарованием не могли устоять даже женщины, что уж было говорить о мужчинах. И все это в сочетании с невероятным актерским даром. Игра Аморет никогда не была напыщенной или слишком надрывной, отличаясь легкостью и изяществом; передаваемые ею эмоции не были лавиной, сносящей все вокруг, но что-то заставляло публику рыдать на драматических монологах её героинь. Бертран играла только трагические роли и те, кто близко знал актрису, говорили о фатальности её восприятия жизни, а также о присущем ей постоянном ожидании чего-то плохого. Тем не менее, пока эти дурные предчувствия не сбывались — от предложений ролей и поклонников не было отбоя, поговаривали, что среди почитателей творчества примы находился и сам император, поэтому она могла позволить себе любые капризы. И Бертран никогда не отказывалась от этой возможности — её эпатажные выходки потом еще долго будоражили умы светских обывателей, что только увеличивало количество желающих посетить спектакли, в которых она играла. На некоторых удалось побывать и Николаю, несмотря на высокую, для его финансового положения стоимость билета (а потом выслушивать бесконечное ворчание Якима о том, что лучше бы он потратил эти деньги на дрова и еду). И всякий раз, когда он видел Аморет, её игра поражала его в самое сердце, вызывая чувство эйфории, не покидавшее потом в течение нескольких дней. Но какое отношение имела актриса к их сегодняшнему собранию? — Сегодня утром её нашли мертвой. Она приняла яд, оставив предсмертную записку, — слегка дрогнувшим голосом ответил Пушкин на вопрос Гоголя. У того внутри все перевернулось. Как же так? Красивая, молодая, на самом пике своего успеха. Что могло привести Аморет к роковому решению? — Что было в записке? — поинтересовался Николай. — Стихи о тщетности бытия. Но главное не это. Я хочу разобраться в причинах, толкнувших госпожу Бертран на этот поступок, и не успокоюсь, пока не найду их. Кроме того, я подозреваю, что её могли убить! — Убить? — удивленно переспросил Николай. — Да! Сейчас мы поедем к ней домой и осмотримся. Я не случайно собрал именно вас. Сергей Львович хорошо знал госпожу Бертран, Павел Андреевич зарисует все, что может нам пригодиться, ну а на ваш дар, Николай Васильевич, я особенно рассчитываю. Гоголь кивнул, и они отправились в особняк актрисы, предварительно заехав за Якимом — по мнению Николая, он мог гораздо эффективнее выудить полезную информацию из слуг. Барчукам те не особенно доверяли.