***
Яков не имел проблем со сном. Он спал довольно мало, и отключался, едва голова касалась подушки, не тратя время и энергию на отвлечённые мысли. В этот раз всё произошло так же, как и обычно, за одним исключением. Похоже, длительное тесное общение с Николаем привело к тому, что и ему стали сниться странности. Он внезапно оказался перед небольшим прудом. Вода была прозрачной и чистой, окрашенной в цвет отражавшегося в ней ярко-голубого неба. Пруд усеивали незнакомые Якову розовые цветы, напоминавшие водяные лилии, но имевшие несколько другую форму. Берега, художественно украшенные плоскими камнями разного размера, соединял полупрозрачный мост, будто выточенный из хрусталя. Яков уже собирался направиться туда, как вдруг услышал за спиной: — Красиво, правда? Это определённо был голос Николая. Обернувшись, Гуро чуть не свалился в пруд от удивления. Перед ним действительно стоял Гоголь, но как же странно он выглядел! Его волосы длиной теперь достигали пояса и свободно спадали по плечам — только на макушке красовался небольшой пучок, поддерживаемый металлической резной шпилькой. На нём была интересного кроя долгополая одежда тёмных оттенков, а по его запястью вилась золотистая змея. Яков обратил внимание на его ногти — удлинившиеся и почерневшие. Учитывая любовь Николая к оставлению царапин в порыве страсти, они выглядели особенно угрожающе. Но больше всего удивляло даже не всё это, а непривычно наглое выражение на его лице. — Ну чего ты застыл как столб? — теперь Гуро заметил и новые, резкие нотки в таком знакомом голосе. — Да, я взял твою шпильку. Но ты же сам постоянно говоришь, что я растрёпанный. Тебе жалко что-ли? — Нет, что ты, — растерянно сказал Яков, испытывая редкое для себя полнейшее непонимание происходящего. Но шпильку-то в любом случае не жалко, тем более для Николая, пусть и такого странного. И вообще, когда это он носил заколки? А Гоголь, тем временем, уже опустился на колени возле пруда и сорвал один цветок. Вернувшись к Якову, он задумчиво посмотрел на него и воткнул стебель ему за ухо. — Ха-ха, какой ты милый, — рассмеялся он. Яков почувствовал сладковатый аромат, исходивший от цветка. Он показался ему знакомым. Да и всё окружавшее тоже. И перед ним сейчас не совсем Николай… Он вспомнил о рассказах Гоголя про демона, которым тот становился в своих снах. Теперь уже и ему явился. Шаттэ… Почему-то в ответ на это имя его переполнило жгучее чувство вины. — Прости, — сказал ему Яков, сам не понимая, за что просит прощения. Шаттэ удивлённо расширил глаза, затем расхохотался: — Да! Извиняйся больше! Может, когда-нибудь я тебя и прощу. С этими словами он буквально повис на Якове, крепко обхватив его за шею, а после шепнул ему на ухо: — А те, чью кровь ты пролил, сумеют простить? Гуро удивлённо посмотрел на него, а Шаттэ уже разомкнул объятия, и теперь отступал назад. — Постой! — потребовал Яков, хватая его за руку. — Догони, — сказал Шаттэ, а после разлетелся на множество стеклянных осколков. Они сильно поранили ладонь Гуро, и кровь забрызгала камни. Небо в один миг буквально почернело. Вскоре на нём забились молнии, своими росчерками разрезая его на части. Потемнела и вода в пруду, цветы на ней из розовых стали багрово-красными. Изящный ажурный мост покрылся кровавыми разводами, скрывшими былую прозрачность, и на нём возникли фантомные фигуры, одетые в той же манере, что и Шаттэ. Траурной вереницей, обратив свои бледные лица в сторону Якова, они направились к нему. — Знак на небе предвещал несчастье… Ты стал проклятием, Алая Луна… — хором повторяли они. Но не обернувшийся таким агрессивным пейзаж, и не призраки больше всего поразили Якова, а чувство невероятной пустоты — у него будто оторвали часть души и теперь он понимал, что её нигде нет. Нигде… И это его вина. Яков резко подскочил на постели, сжимая кисть правой руки. Она всё еще продолжала болеть, но никаких ран на ней не оказалось. Гуро облегчённо выдохнул — он у себя дома. Бедный Николай, и как он только свыкся с подобными неадекватными снами! Николай… Яков вновь почувствовал ужасную, всепоглощающую пустоту. Гоголя нужно вернуть обратно. Плевать на его твердолобость и всё прочее. Главное — рядом с Гуро ему будет безопаснее.***
С утра пораньше Яков отправился домой к Николаю. Естественно, не с пустыми руками. При нём находился один занятный предмет. Любопытство Гоголя должно было пересилить обиду. Добравшись до места назначения, Гуро понял, что задача усложняется. Николай куда-то уехал. Это ему сообщил Яким, непрестанно сверливший прибывшего подозрительным взглядом. Слугу Гоголь с собой не взял, и тот не был в курсе, какое место его барин захотел посетить. Яков задумался. Куда мог поехать пребывавший в расстроенных чувствах Николай? Жаловаться Пушкину? Очень сомнительно. Кутить в кабаке? И так выпил немало, судя по витавшему в квартире запаху спиртного. Бродить по городу? А если не по городу? Николай всё пытался заманить его в одно милое местечко — каштановую рощицу, которую обустроил неподалёку от своей усадьбы один романтически настроенный аристократ, сделав её открытой для всех. Стоило ли говорить, что она быстро завоевала популярность среди возвышенных личностей? А с утра там вряд ли будет много народу — возвышенные личности частенько предпочитают поспать подольше. Куда ещё мог отправиться Николай, чтобы привести мысли в порядок? Гуро допускал, что может ошибаться, но решил поискать его именно там. Роща встретила Якова тенью и прохладой. Тишину нарушали лишь птицы, щебетавшие среди ветвей, да дорожка, шелестевшая под ногами. Рядом не было ни души. Обустроенные тут и там скамейки пустовали. Куда бы Гуро направился, будь он Николаем? Мысль заставила усмехнуться. Гоголя рациональными методами понять невозможно — он иногда и сам не знает, куда пойдет в следующий момент. Тем не менее, если уж он решит пристроиться, то где-нибудь в глубине рощи. Не будет же он всё время бродить. Вскоре Яков увидел поистине поэтическую картину. Николай сидел на скамейке под сенью особенно большого каштана и делал какие-то пометки тонким грифелем в свой блокнот. От влажного воздуха его волосы завились, и теперь непослушными локонами падали на лицо, одухотворённое полётом мысли. Робкие лучи выглянувшего из-за туч солнца просвечивали сквозь листву и живописно осыпали Николая золотистыми бликами. Он был не здесь, а витал где-то в неведомых далях своего воображения, близкий, но такой недоступный. Яков любовался им издали, затаившись за стволом дерева, пользуясь тем, что Николай не обращал внимание на происходящее вокруг. Возможность посмотреть на него, занятого творческим процессом, выпадала крайне редко. И сейчас такой приятный момент не продлился долго. Гоголь вздрогнул, нахмурился и стал оглядываться по сторонам. Не иначе, как почувствовал чужое присутствие. Поняв, что прятаться больше нет смысла, Яков покинул своё укрытие и направился к нему. Николай в растерянности убрал прядь волос за ухо, захлопнул блокнот и стал нервно теребить обложку. — Не рад меня видеть? — спросил Яков, присаживаясь рядом. — Как ты меня нашёл? — неопределённым тоном спросил Гоголь. — Тебе Яким сказал? — Нет, твой слуга тебя не выдал, — усмехнулся Гуро. — Он, я так думаю, должен приехать за тобой к определённому времени, ведь кареты я поблизости не обнаружил. — Да. Сюда я взял извозчика, и затем отпустил его, потому что хотел побыть один. А тебя что привело? — По роще погулять захотелось. Весь вид Николая говорил о том, что он не поверил подобному объяснению. — Ладно, я искал тебя, — честно признался Яков. — Зачем? — Вернуть домой. — Я и так вернулся домой. Зачем тебе нужен человек, способный нанести удар в спину? Умеет же он выхватить из разговора самые каверзные вещи, а потом припоминать их! — Твой дом не в той халупе. Ты там даже не живешь, а деньги за аренду платишь. Сегодня заберём оттуда все твои вещи и Якима тоже. Будет жить с нами. Мои слуги, я так понимаю, тебе не особо нравятся. Яков намеренно обошёл вниманием его последнюю фразу, но тот не сдавался: — Ты не ответил на мой вопрос. Он, очевидно, ждал долгих объяснений вперемежку с извинениями, а ещё лучше, обещаниями того, что теперь всё будет как он хочет. Что ж, Яков был бы не прочь получить от него то же самое, но прекрасно знал о несбыточности такого желания. Вместо ответа он вытащил из-за пазухи небольшую лакированную шкатулку зелёного цвета, верх и бока которой покрывал довольно сложный золотистый орнамент. Её он протянул Николаю. Тот не проявил ни малейшего желания ознакомиться с предметом, и даже сложил руки на груди, словно отгораживаясь от него. — Тебе даже не интересно узнать, что там? — выждав некоторое время, спросил Яков. Николай не шелохнулся. Он сидел, опустив глаза, не глядя ни на Гуро, ни на принесённый им презент. Блокнот и грифель лежали у него на коленях. Если быстро выхватить их, можно будет добиться от Гоголя большей реакции. Только она, скорее всего, выйдет максимально негативной. Яков решил подойти с другой стороны: — Спорим, ты её даже не откроешь. Метод подействовал — Гоголь всё-таки искоса посмотрел на шкатулку. Но лицо его после этого стало ещё более недовольным. — Тайник? И тебя не тошнит от них после того, что произошло? — Зачем переносить негативный опыт на всё явление в целом? Николай раздражённо цокнул языком и взял шкатулку у Якова. — Помягче, — Гуро обхватил его руки своими. — Не делай резких движений, иначе смысла открывать уже не будет. Тот было дёрнулся, желая избежать прикосновения, но, заинтригованный услышанным, замер, затем положил вещицу на блокнот и аккуратно осмотрел. Крышка представляла собой тонкую дощечку, упиравшуюся в две расположенные на концах планки. Поднять её возможности не было — только вытащить. А вот как именно — в этом и состояла главная загадка. Подёргав планки безо всякого эффекта, Николай сосредоточенно засопел. Он пытался сдвинуть их, но ничего не получалось. Нажатия на разные точки также не привели к успешному результату. — Тебе помочь? — предложил Яков, хотя сам бы предпочёл подольше понаблюдать за стараниями Гоголя. Уж очень забавно он выглядел! — Нет! — мотнул головой Николай. — Я сам! Судя по его виду, он был уже готов стукнуть хитрый предмет, но сдерживался, помня о предупреждении. Поняв, что дёргая планки и хаотично нажимая на шкатулку ничего не добьётся, Гоголь сменил тактику, и теперь шарил пальцами в поисках чего-нибудь подвижного. Наконец, такое обнаружилось — левая стенка немного съехала. Николай торжествовал. Сдвинув стенку, он сумел переместить и планку. Теперь ему оставалось лишь вынуть верхнюю дощечку. Под ней он обнаружил подбитую мягким материалом ткань, оберегавшую содержимое от повреждений. Нетерпеливо убрав её, он удивлённо моргнул, а после, аккуратно извлёк то, что скрывала шкатулка. — Это… что такое? — распахнул глаза Николай и впервые за всё время посмотрел на Якова. Он бережно положил предмет на ладонь, придерживая его сверху, и заметил: — Похоже на скорлупу. — Это она и есть, — улыбнулся Гуро. Скрытое в шкатулке изделие действительно представляло собой самую обыкновенную пустую скорлупу. Изначально, она не являлась чем-то примечательным, но человеческая фантазия способна использовать для художественных экспериментов практически любой материал, досталось и этой скорлупе. Будучи подвергнутой сложной обработке резцом, она превратилась в некое подобие затейливого кружева. Об исходнике напоминала лишь форма — всё то же яйцо, однако теперь большую его часть составлял воздух. Сохранившаяся оболочка образовывала переплетение сложенных в определённой последовательности извилистых линий, настолько тонких, что казалось, предмет может рассыпаться просто из-за лёгкого дуновения ветерка. — Красиво… — завороженно сказал Николай. — Никогда бы не подумал, что скорлупу можно так использовать. Где ты её достал? — Сделал. Как-то хотел отвлечься от одного мутного дельца. Очень помогло, кстати. Пока вырезал — нашёл решение придуманной преступником комбинации. — Ааа… Тогда понятно. Ты, видимо, так объелся, что уже не знал, куда девать продукты. — Ну вот, уже начал ехидничать. Желток я, между прочим, использовал по назначению. — Действительно, кто бы мог сомневаться, — едко сказал Николай. — По-моему, пока ты не знал, что её создал я, ты реагировал более положительно, — заметил Яков. — Мои стихи ты тоже как-то не особо оценил, — в голосе Николая проскользнула скрытая, но очень сильная обида. — Оценил. Я восстановил разорванные листы. Стихи прекрасны. И перевод тоже. Гоголь вновь опустил глаза и стал ковырять землю носком ботинка. Что он сейчас думал было не разгадать. — Смотри, что ещё может эта ерундовина, — вернул его внимание Яков. Он взял у Николая скорлупу, поднялся со скамейки и отошёл на более освещённое место. — Здесь, — он указал на резьбу, — просто орнамент. А теперь посмотри на тень. На земле образовался силуэт цветущей ветви, заключённой в овальную рамку. — Ух ты… — выдохнул Николай, но тут же насупился, очевидно, недовольный собственной реакцией. Яков вернулся к нему, вложил скорлупу ему в ладонь и слегка сжал его руку. — Ты не хочешь принимать дорогие подарки. Эта глупость ничего не стоит. Ты можешь её взять, а можешь выбросить или сломать. Тебе достаточно лишь посильнее надавить, и от неё ничего не останется, — он усилил нажим. — Не надо! — воскликнул Николай. — Тебе её жалко? Значит, ты принимаешь мой подарок? — Ломать легче, чем создавать. Зачем портить штучное изделие? Аккуратно высвободившись, он задумчиво проговорил: — Почему всё самое прекрасное в жизни настолько хрупкое? Доверие, любовь, дружба — одно неверное движение способно сломать их. — Ты так думаешь? — А разве бывает как-то иначе? И ведь правда — эти понятия нематериальны, для некоторых они не стоят ровным счётом ничего. Сломал и выбросил. — Последствия такого поступка могут оказаться весьма серьезными. Смотря, чьё доверие разрушаешь. — Да. Если говорить о тебе, то участь предателя будет не лучше, чем у раздавленной скорлупы. Ну вот, уже нашёл дополнительный смысл в принесённой ему забавной безделице. Хотя, наблюдение, конечно, было весьма метким — с предателями Яков действительно не церемонился. Ему тут же захотелось узнать, как Николай видел эту его сторону: — Считаешь меня жестоким? — В любом человеке заложена жестокость. Другое дело, насколько она сумеет проявиться. Власть и влияние дают ей прекрасные возможности для этого. — Тогда, ты, наверно, боишься? — Не боюсь, но… Понимаю, что моя сила проснётся, чтобы стать твоей защитой. А вот что защитит меня от тебя… Я не знаю о твоей жизни ровным счётом ничего. Нет, не так — ты делишься со мной знаниями, навыками, тратишь время на моё обучение. Но своё прошлое скрываешь. Не рассказываешь о том, что волновало и много значило. Что находил, а что терял. Кого любил… За что сейчас стыдно. У любого найдётся хотя бы один поступок, за который его мучает совесть. И что важно для тебя сейчас? Какой ты человек, Яков? Николай ждал ответа. Он сказал, что не боится, но его слова подтверждали ровно противоположное. И в своих сомнениях он не ошибался — Яков никогда не был ангелом. Более того, многое из совершённого им в жизни вызвало бы у Николая отвращение. Чем выше забрался человек, тем больше у него есть того, что не стоит вытаскивать на свет. Даже если цели, преследуемые им, были ради высшего блага, ведь высшее часто требует жертв. Николай бы, конечно, с удовольствием поспорил на эту тему, но разве мог он разбираться в подобных вопросах, имея так мало опыта? И хотелось Якову не выяснения правоты, а принятия и понимания со стороны человека, которого его угораздило полюбить. — Ники, это тема для длинного разговора. К тому же, многое тебе очень не понравится. Например, истории про мои любовные связи. Николай выдал очередную кривую ухмылку: — Не сомневаюсь, что у тебя их было немерено. Ладно, я и не ожидал добиться от тебя откровений сегодня. Гоголь приподнял скорлупу, посмотрел на просвет между линиями и убрал изделие обратно в шкатулку, задвинув крышку. После этого, не выпуская шкатулку из рук, он стал рассматривать росшие поодаль деревья. — Ты когда-нибудь пробовал каштаны? — сменил тему Яков. — Нет. Плоды тех, которые здесь растут, несъедобные. — При желании можно достать и пригодные в пищу. Из них получаются прекрасные десерты. Но для этого нужно дождаться прихода осени. — Возможно, стоит и наш разговор перенести на осень? — спросил Николай, всё так же разглядывая деревья. — И оставить тебя на лето без присмотра? — Я не нуждаюсь в присмотре! Яков, мне кажется, есть вопросы, по которым мы никогда не договоримся! — Но мы же только начали. — Только начали, а впечатлений у меня уже столько, что и продолжать страшно! — Нечего тебе бояться. Вообще, Ники, предлагаю на сегодня прекратить мучить друг друга. Я прощаю тебе то, что ты мне соврал, ты перестаёшь дуться. — А дальше мы, как ни в чём не бывало, пойдём заниматься любовью? — Я хотел предложить отправиться в кондитерскую, когда ты тут нагуляешься, но твоя идея нравится мне больше, — хмыкнул Яков. — Это был сарказм… — Тем не менее, это первое, что пришло тебе на ум. Ладно, в кондитерскую-то ты хочешь? Очередной взгляд исподлобья был не самым дружелюбным, но Яков заметил, как Николай сглотнул. Не иначе, как проголодался во время своей прогулки. Про самого Якова и говорить было нечего — он даже не позавтракал, сразу же отправившись на поиски Николая. — Значит, решено. — Ты всё время решаешь, — проворчал Гоголь. — А ты всё время ворчишь, — Гуро накрыл лежавшую на шкатулке руку Николая своей. Тот не стал её отдёргивать. Возникла пауза, но, похоже, содержания в ней оказалось гораздо больше, чем в сказанных до этого словах. — Ники, пойдём домой, — сказал Яков. — Домой… — повторил Николай, а затем улыбнулся. Не язвительно, а мягко и нежно. Гуро понял, как скучал по такой улыбке. — Да, Яков. Пойдём домой.