Лови тигра

Ацуши девять лет и, кажется, ему нравится девочка из соседней комнаты. Среди приютских детей она кажется самой тихой, отличающейся от остальных, поэтому её вид бросается в глаза Накаджиме сильнее других воспитанников. Она спокойно сидит в углу класса, аккуратно держа в руках пяльца, сосредоточено втыкая иглу с нитками в ткань, вынимая и опять по новой. Ее вид — не для этого места, где угодно, но не здесь: платье неказисто болтается на худых плечах, одна нога поджата под другую, глаза словно два изумруда — блестят и переливаются своим ярким цветом. Ацуши верит в соулмейтов и ему очень хотелось бы, чтобы его судьбой оказалась примерно такая же девочка. Ее платье такое же безликое, как и все остальные сироты, приютская еда и краска внутри комнат и коридоров, но сама девочка — рыжие волосы, глаза-изумруды — что-то, что искрится яркими бликами. Кажется, даже пускают солнечные зайчики. Ацуши подбегает к этой девочке и протягивает руку, когда та замечает мальчика рядом с собой. — Привет, я Накаджима Ацуши. А как зовут тебя? Рыжеволосая улыбается, мальчик замечает у нее на лице красивые веснушки. Руку его пожимают в ответ и представляются. Рюноске одиннадцать лет и на его руках расцветают первые фиолетовые подтеки не от жизни на улице и защиты себя и сестры — знак, что соулмейта касается другой человек, которому он небезразличен. Руки маленького тощего мальчика противно тянут болью, он жмурится и пытается уходить от немого вопроса в глазах маленькой сестрички. И через несколько дней эта боль не проходит — она накапливается в руках, кулаки начинают дрожать, когда тот их сжимает. Это плохо. Для защиты сестры он должен больше прикладывать сил. Дети постарше окружили одиннадцатилетнего Рюноске, который наконец-то («Вот Гин обрадуется!») смог купить любимое лакомство сестры. Она очень хотела его: каждый раз проходя мимо прилавка пекарни не так далеко от места, где они обитают, девочка бросала мимолетный взгляд на ассортимент, в частности — на кексы, покрытые розовой глазурью с посыпкой в виде цветочков. «Как по-девичьи», — улыбался мягко Акутагава, когда замечал. Он понимал, что его маленький заработок не может обеспечить им сладости, только основное пропитание, но Рю очень радовала активность Гин, когда дело касалось всего детского, девичьего. Он хотел, чтобы сестра ни в чем не знала горя. — Эй, сопляк. Кажется, ты задолжал нам. — Не понимаю, что ты несешь, — агрессивно ответил Рюноске, скаля зубы на толпу. Главный этого сборища вышел вперед, скрещивая руки на груди и смотря с презрением. Все они — сироты — в одинаковом положении. Были. Сейчас этого дылду-главаря забрали в семью найденные родственники, которые имеют статки, поэтому остальные предпочитают держаться именно его и пока менять лидера не спешат. Середина зимы выдалась холодной. На Рюноске легкая кофта, которая не спасает продрогшее тело от ветров и вьюг, поэтому он часто болел и кашлял. Денег не всегда хватало на лекарства, приходилось выходить на работу даже с температурой тела под сорок градусов, чуть ли не валиться с ног от лихорадки. Он работал помощником на предприятии, туда его взяла женщина без своих собственных детей: ей стало жалко продрогших двух деточек на улице, брошенных, словно два котенка, надоевшие своим хозяевам. Она взяла их к себе, но муж (злой и бессердечный — только так отзывался о нем Рю и всегда смотрел исподлобья) не разрешил ей взять на себя опекунство над «какими-то голодранцами». Женщина тяжело вздохнула тогда, согласилась не оформлять бумаги, но не помочь с вопросом жилья — не могла. Она выделила им масенькую комнатку на чердаке. Акутагава-старший был и этому рад. Ему самое главное, чтобы Гин была в тепле, а как будет работать он — не важно. Он боялся подвести буквально кормилицу их маленькой семьи из брата и сестры, поэтому соглашался на любой заработок и забывал про выходные. Он должен. Он обязан. Гин может положиться на него. — Гони бабки, придурок. Я знаю, у тебя они есть. — Твои плешивые псы проголодались? Так покорми их сам, — выплевывает Рюноске, сжимая пакет крепче и скрывая его за спиной. Так называемые псы оскалились сильнее. — С удовольствием, только твоим свежим мясом! Парни, хватайте его! Акутагава сорвался с места. Он понимал: за ним следом погоня как минимум из пяти подростков, ему с ними не справиться. Остается только один вариант — добежать до дома тетушки. Но там Гин. Нет, он не может рисковать! Рю останавливается, шумно дыша и заходясь в кашле. — Парни, он же чахоточный… — Может, оставим его? — Черта с два! Я гнался за ним две улицы! Перед глазами мальчика все плывет, в легких нещадно горит и вдох сделать было все сложнее и сложнее, он почти готов свалиться с ног, когда ему со спины со всей силы бьют по позвоночнику ногой, выбивая изо рта громкий вскрик. А после впервые себя являет Расемон. И кричать приходится уже подросткам вокруг Акутагавы. Рюноске четырнадцать, он член Портовой Мафии и сейчас он на коленях перед Дазаем сплевывает кровь на его белоснежные бинты с немым хрипом в глотке, когда тот ударяет еще раз. И еще раз. — Ты должен стать сильнее. — Я должен стать сильнее, — хрипло повторяет Акутагава. — Громче! Хватит мямлить! Я тебя не слышу. Не слышу мощи в твоем голосе! Поднялся. Поднимись и врежь мне, Акутагава, — сталь в голосе главы исполкома режет лучше ножа. Мальчик поднимается на ноги: пошатываясь, стоя неустойчиво. Дазай хмурится, сужая единственный видимый глаз. — Кто ты, Акутагава. Вспомни, откуда ты, где я нашел тебя! Не будь жалким червем, не заставляй пожалеть о решении тебя взять под свое крыло. — Я не подведу, — слова даются тяжело, но слушать монолог Осаму еще сложнее, Рюноске не может с ним справиться. Потому что каждое слово — чистая правда, он жалкий паразитирующий червь. Крепкий кулак Дазая попадает по лицу, оставляя потеки крови из разбитых губ. Он зол. — Хватит с тебя сегодня. Смотреть тошно. Дверь комнаты для тренировок захлопывается с жутким хлопком. Рюноске заходится в кашле, понимая, что его губа разбита совсем не Дазаем. Этот факт отдается тяжестью в сердце сильнее недовольства наставника. Ну конечно… Ацуши двенадцать лет и, черт возьми, его впервые в жизни поцеловали. Прикосновение еле ощутимое, детское больше, но слишком неожиданное, потому мальчик стоит с широко распахнутыми глаза, пока его (теперь уже не совсем?) подруга скрывается за дверью своей комнаты, а его оставляет в коридоре совершенно одного. Думать? Что думать? Что он, черт побери, должен думать обо всем этом? Мия, рыжая девочка с глазами-изумрудами, которая была на два года старше Ацуши, просто не дождалась его ответа. Или предпочла не знать его. Накаджима не понимал, какой вариант будет правильным. Рюноске восемнадцать и единственным верным решением он считает — убить своего соулмейта. Акутагава не знает, что такое прикосновения человека, которому бы он нравился в романтическом плане, а вот его соулмейт, кажется, неплохо устроился. На его щеках синяки — частые гости, на губы страшно смотреть, на плечах — россыпь, словно эти фиолетово-синие пятна на самом деле являются веснушками, грудь сдавливает от осознания того, что его соулмейт… счастлив. Да, именно счастья юный мафиози никогда не сможет подарить своему истинному человеку. «Так пусть радуется!» — злобно думал Рю, захлопывая двери в ванную комнату, а после раздеваясь перед зеркалом. «Похотливое животное, как же ты мне противен». Ацуши шестнадцать и… он не может остановиться. В нем будто всё естество вопит, что нет! Мия — не твоя истинная, остановись, Накаджима Ацуши, ты все портишь! Там, где-то там твой настоящий соулмейт страдает. Прекрати. Но парню сложно совладать с собой, когда он понимает, что ни разу за эти годы не увидел не свой синяк. Может… его соулмейт мертв? И по этой причине он будет просто так ждать с моря погоды? Нет. Он так не хочет. Он хочет жить здесь и сейчас. В тот день на небе была полная луна и впервые сироты заметили огромного белоснежного тигра, разгуливающего по коридорам приюта. Он утробно рычал на чужаков, раскрывая клыкастую пасть. На звуки разбитой вазы и громкий рёв сбежались все воспитанники. В том числе и Мия. Вертикальный кошачий зрачок сужается — и тигр готовится к прыжку на жертву. — Сато! Беги, он целится на тебя! В ту ночь белый тигр, не пойми откуда взявшийся, загрыз бедную сиротку Сато Мию. Акутагаве Рюноске двадцать и, что ж, поймать тигра кажется задачей именно в стиле самого страшного исполнителя Портовой Мафии, конечно, он же успел записаться в дрессировщики больших кошек. Мори Огай принимает его за кого вообще… Но за голову котика действительно много дают, да и хочется, нужно было признаться, посмотреть на этого дебошира вживую. Поэтому Акутагава высматривает свою добычу, стопроцентно заводя его в угол. «Попался!» Этот Накаджима в самом деле его… истощил физически. Рюноске вернулся в здание Портовой Мафии безумно уставшим, злым (потому что это не победа — заявился бывший наставник и всё пошло не по первоначальному плану мафиози), но довольным. Бой выдался прекрасным. И он хотел бы повторить. И без раздражающего Дазая под боком: от него не скроется даже секундная нечестность в сражении. На теле уже около двух лет не появлялись никакие метки от гулящего соулмейта, а в работе Акутагава предпочитает ранений не получать — считает проявлением слабости, шрамы совсем не красят его бледную кожу. Дазай боли не любил и, по мнению Рю, он взял в годы раннего юношества от него очень многое, включая и эту особенность. А может, всё дело в его родственной душе. Рюноске мысленно плюется в сторону этого человека, все еще мечтая о том, как проткнет его насквозь с помощью Расемона. Из-за него на руке Гин ужасного вида шрам, из-за него Рюноске не может досчитаться количества ударов, которые пропустил в драках (он, словно дворовой пёс, зализывал свои раны в одиночестве). Рюноске встречается с человеком-тигром из Вооруженного Детективного Агентства еще несколько раз и все их встречи пропитаны какой-то особой атмосферой. — Акутагава. — Тигр. А после безумие в виде танца почти обратившейся большой кошки и Расемона. Ацуши с присущей ему грацией будто пытался словить в лапу способность Рюноске, прижать ее к земле, расправиться сначала с ней, а после приступить к десерту в виде самого хозяина. Но каждый раз у него это не выходило. Накаджима словно боялся показать себя в полной трансформации. Но Рюноске (впервые в жизни настолько сильно) интересовала слава огромного зверя, который расправился с несколькими десятками детей и воспитателей в сиротском приюте, поэтому при каждом возможном случае он не забывал выводить Ацуши из себя. Он хотел увидеть тигра. Он хотел увидеть, на сколько опасна эта большая кошка. — Кошак, это всё, на что ты способен, что ли? — скучающе выдает он, поворачиваясь спиной к мальчику-тигру в очередных распрях между ВДА и Портовой Мафией. Накаджиму это злит, он с агрессией кидается напролом, когда, казалось бы, открытую спину Рюноске преграждает Расемон и издает еле заметный и слышный треск. «Похожий на разряды электричества», — первая мысль Ацуши, когда он столкнулся с Расемоном нос к носу впервые. Сенсорная система организма мальчишки совсем не поддается объяснения со стороны нормальных людей. Она действительно кошачья. — Я хочу увидеть твою полосатую шкуру, тигр. Дай мне увидеть ее у себя под ногами возле камина. — Только через мой труп… — Правильный ответ. В виде трупа-то ты мне и нужен, кошак. А потом случается полная луна. Очередная стычка. И Ацуши, полностью трансформированный в белого тигра и лежащий в ногах Акутагавы. Чуя, который вышел на задание с Рюноске, стоял неподалеку, сжимая в руках нож и придерживая шляпу (та чуть было не упала с головы от удивления). Дазай, пришедший в свою очередь с Ацуши, улыбается хитро. А сам тигр, будто учуяв на Акутагаве кошачью мяту, не хотел отходить от того ни на шаг. На любое движение в их сторону он агрессивно раскрывал пасть и успокаивался лишь прижимаясь телом к Рюноске. Аккуратно оплетал его ноги хвостом, переворачивался на спину, открывая животик, чтобы почесали его величество, такого милого и красивого, созданного для ласк. — Дазай, — хрипло начал Рю, пытаясь скрыть удивление в голосе (он правда старался), — чем вы поите вашего ручного кошака в агентстве. Ацуши разомлел еще больше от его голоса и тона, ластясь активнее и мурча. Он будто опьянел в один миг, стоило ему увидеть Акутагаву. Пришедший на минуту позже Дазай застал картину, как тигр повалил бывшего воспитанника на землю махнув массивным телом в его сторону. Глаза Рю надо было видеть, наверное, Осаму никогда этого не забудет (и, может быть! — Может быть! — он будет упоминать об этом чуточку чаще, чем нужно). — Тигр, успокойся! Господи, Дазай, отлепи его от меня! — Не могу, Рюноске. Видимо, тигру Ацуши ты понравился и он принял тебя, — хихикает в ответ тот, прикрывая глаза и складывая руки на груди. Чуя рядом с ним наоборот хмурится. — Дазай, — настороженный тон, — ты же не хочешь сказать… — О, милый мой Чуя, ты безусловно прав в своих догадках. В глазах Накахары — настоящий ужас. Накаджиме Ацуши восемнадцать лет и, кажется, он возненавидел тигра внутри себя еще сильнее. Он не мог смириться со смертью Сато Мии, а когда узнал, что от его рук, его лап, и погибла подруга — стало совсем паршиво. Иногда она чудилась в кошмарах, стояла недалеко от главного воспитателя и смотрела на Ацуши с презрением в глазах. Мол, ты предал меня. Накаджима и рад был бы крикнуть, что он не предавал, ее убил тигр! Но… Ацуши этим тигром и был, пусть и управляли какие-то неведомые прежде инстинкты. И поверить только! Его тигр не ринулся разрывать Акутагаву на маленькие ломтики, а сложил лапки и склонил голову. Ацуши! И голову склонил! Этот тигр бессердечно перегрыз горло Мие! Ацуши, по истечении двух лет трезво понимает, что любви к ней не было. Но и ненависти, которая бы двигала его способностью, как в случае с Акутагавой (как оказалось, на его ненависть тигр внутри плевал), тоже не было. Сато — хорошая подруга, они многому научили друг друга, жалеть Ацуши действительно было не за чем. День, когда бы он съел ее, был все равно неминуемо близок, хоть он об этом и не догадывался каких-то жалких два года тому назад. Но Акутагава. Этот поганец! Он точно обмазался кошачьей мятой, высчитывая полную луну по лунному календарю! Знает Ацуши, как тот одержим его тигринной сущностью! Как оказалось, это было взаимно. — Ацуши, прекрати ломать карандаши, — тяжело вздыхает Дазай, видя, как младший в очередной раз разламывает простой карандаш надвое из-за глубокой задумчивости. — Я понимаю, ты сильный, выносливый и все дела. Пусти это все в нужное русло. Вон, — Осаму кивает на Кенджи, который увлеченно переговаривался с Танизаки, — ребята планируют скорый отпуск. Присоединись к ним. Ацуши прикрывает глаза, опуская голову провинившимся котенком. Дазай выглядит обеспокоенным. Он откатывается из-за стола на стуле с колесиками и подъезжает к мальчику-тигру: — Хочешь поговорить о том, что тебя гложет? Ты можешь поделиться, — в голосе и глазах — одна сплошная серьезность. Накаджима улыбается в ответ вымученно, отрицательно машет головой. Он в порядке. Кажется. Если не считать одну проблему в черном плаще. — Ну… Как знаешь, Ацуши. Просто помни, что я всегда готов тебя выслушать. Возможно, даже дать совет, если потребуется. Все-таки мой возраст прожить — не поле перейти… — Дазай-сан, вы всего лишь старше меня на четыре года. — Опыт, дорогой мой мальчик. Опыт! На этих словах Осаму возвращается — о чудо, Куникида бы погладил его по голове, не будь сейчас на задании! — писать отчет за месяц. А потом в жизни Ацуши и Рюноске появляется Изуми Кёка. Девочка милая и совершенно безобидная, если не думать о том, что она была взращена руками Акутагавы — это уже сам по себе пунктик к ней присматриваться. Но она попадает под расположение Ацуши. Кёке нравится, Акутагаве её сближение с тигром — отнюдь нет. Он гневно шипит на нее, плюется ядом и говорит, насколько она бесполезна. У нее была конкретная задача — она и с ней не справилась, да и к тому же умудрилась попасть к врагам. Ацуши защищает ее, прикрывая тельце и заводя его к себе за спину. — Как благородно. — В отличие от некоторых личностей в черном, я могу поступать так, как мне хочется и нравится. Не так ли, цепной пёс Портовой Мафии? — Тигр, ты когда-то нарвешься. И тебя не спасет даже всемогущий Дазай. — Неужели? Не думал, что я этого добиваюсь уже которую встречу с тобой? Давай же, Акутагава, я готов, — Ацуши становится в позу, выставляя кулаки перед собой, а через пару секунд те покрываются шерстью и значительно прибавляют силы, будто светясь в солнечных бликах голубым от холодного оттенка окраса. Рюноске хмыкает. — Я встречу тебя голыми руками. Даже тигра не позову. — М-да? А мне казалось, он каждый раз рад встрече со мной, — Рю нахально усмехается, заглядывая за спину Ацуши. — Ты боишься ее ранить, поэтому не выпускаешь его. Зря. Красивое и грациозное животное. Совсем не подходит виду хозяина. — Умолкни! Кажется, Акутагава совсем забыл то ощущение, когда просыпаешься от боли не своих синяков и ран. Он точно помнит, что вчера (да и сегодня тоже) у него выходные — нечаянно пораниться на опасном задании по поимке очередного эспера он не мог. Остается только один вариант. Опять этот заносчивый соулмейт, которому не сидится на месте. Как же он задолбал, черт побери! Акутагаве двадцать, но личной жизни у него кот наплакал и он до сих пор ходил в девственниках. Рана на левом запястьи, которая будто бы его окольцовывала (как же символично), выглядела просто ужасно. Ужаснее всего то, что ее никак не скрыть и мозолить глаза она будет долго, нудно, совершенно беспощадно. Значит, его истинный человек умудрился снова кого-то найти… Очередного на всю жизнь? Как же смешно. Но Акутагава до сих пор не помнил об основной загвоздке — совершенно не обязательно любить человека в ответ для меток по телу, достаточно просто нравиться тому, кто касается. И совсем скоро Рюноске видит Кёку, тянущуюся к рукам Ацуши. Маленькая девочка напугана толпой, маленькая девочка не привыкла к такому количеству людей, маленькая девочка, маленькая девочка… Место, которого она коснулась нещадно жжет — и до Рю доходит внезапно. Вот почему тигр Ацуши его принимает, а Расемон никогда не мог смертельно ранить Накаджиму. Ответ был просто на поверхности, черт возьми! Всё это время! Просто будто игрался с ними в кошки-мышки. Даже их способности понимали, что Ацуши и Рюноске — истинные. Он и тигр — соулмейты. Этот назойливый парень со своими странными идеалами, не вливающийся в общую атмосферу этого жестокого мира, всё это время был его парой, предначертанной на небесах. Как же жестока судьба! — Дазай, скажи, ты ведь знал? Акутагава находит наставника недалеко от кладбища, где похоронен Ода Сакуноске. Может поменяться все в этом мире, но то, что Дазай обязательно придет сюда поразмышлять о своей жизни в тишине — неизменная истина. — Не понимаю, о чем ты. — Не притворяйся! Ты всегда всё знаешь, ты не мог не знать о том, что мой истинный — Ацуши! — О, — Дазай заинтересованно приоткрывает один глаз и смотрит в сторону бывшего протеже. — Ты теперь зовешь его по имени. Удивительно, как истинный вид на вещи меняет человека! — Дазай! Ты ведь сам… — кричит всегда спокойный мафиози, но обрывается на полуслове из-за взгляда бывшего наставника — колючего и пронзительного, предупредительного, что если он рискнет еще хоть слово сказать, то ему мало не покажется. Но, кажется, новость о том, кто же на самом деле все это время был его соулмейтом, сделала Рю слишком смелым. И он игнорирует предупреждение, все-таки заканчивая: — Ты ошибся в истинном. И ты так спокойно скрывал от меня тот факт, что… Ода-сан вами был бы недоволен, Дазай-сан. Уважительный суффикс режет слух, глаза Осаму сужаются. — Щенок, — шипение, но почти благоговейное, а не угрожающее. Будто Дазай всегда ждал такого тона от всегда послушного пса Акутагавы Рюноске. Осаму вздыхает, облокотившись на ствол дерева и прикрыв глаза. — Да. Я знал. И, что бы ты не думал там себе, я рад тому факту, что твоей парой является именно Ацуши. Он хороший мальчик, береги его и не давай в обиду. Дазай звонко смеется. — И, Рю-кун… Я не шучу, понял? — Я знаю. — Прекрасно. А теперь оставь меня наедине… Мне нужно о многом подумать. Историю Осаму Дазая знал каждый в Портовой Мафии. Истинный покинул этот мир, какая же жалость, должно быть, для молодого сердца, только вступившего во взрослую жизнь. В восемнадцать так и не узнать, каково это, жить для другого. Дарить ему всего себя. Мори старался всеми силами их разлучить: разные задания, разные напарники, но… Эти двое все равно всегда умудрялись проводить время вместе. Две тени, дополняющие друг друга. Дуэту Дазая и Оды мог быть соперником только «Двойной черный», неотрывно следующие одна за другой две превосходные команды. Мори гордился. Пока в один момент Сакуноске все-таки не подложил свинью — он забрал главную руководящую силу, будущего преемника Огая! Будь он жив, Мори не оставил бы на нем живого места, но Дазай сначала провел надлежащие похороны, а после… Просто исчез. Говорили, что он все-таки покончил с собой. Но такие как Акутагава и Накахара скорее бы выпили мышьяк на спор с кем-то, чем поверили в то, что всегда бессмертный Дазай Осаму умер. И, пожалуй, никто не мог предположить даже мысль о том, что на самом деле… У Дазая было два истинных соулмейта. Да, звучит до невозможности дико и да как такое вообще возможно? Но, как оказалось, такое действительно бывает. Просто правда в том, что сейчас Осаму не готов подарить всего себя Чуе. И тот это прекрасно понимает, готовый ждать столько, сколько потребуется, чтобы услышать решение соулмейта. В конце концов, Чуя ждал все годы простого взгляда в свою сторону от истинного, не решаясь сказать прямо о том, кто они. Накахара знал, Накахара видел отношения Оды и Дазая. И пытаться разрушить их идиллию было кощунством. Сможет ли Чуя соревноваться с призраком прошлого, который будет всюду дышать им в спину? Осаму знает, что нет, тот не заслуживает. Поэтому просто ждет. Если Чуя когда-то отчается — так тому и быть. Двойной суицид канет в лету, но здоровье его бывшего напарника, его лучшего друга, его предначертанного судьбой человека, было куда дороже собственных амбиций и планов. На коже Чуи никогда больше не будет ран и синих ужасных пятен. На коже Дазая им самое место, но он знает, что Накахара никогда не причинит ему боль и не свяжет свою жизнь с несоулмейтом. — Бестолочь… Какая же ты бестолочь, Чуя… — От бестолочи слышу, скумбрия! Красивый мираж, видимо перегрелся на солнце, вот и чудится голос. Но Чуя, идущий по дорожке из каменной плитки вдоль могильных камней, — реален. И, господи, за что он так поступает. Дазай мог бы сочинить сотню поэм на тему того, как Накахара грациозен, маневрируя и морщась от вида покойников на портретах и безликих надписей на гранитах. Осаму усмехается беззлобно. — Еще раз так залыбишься — пересчитаю кулаком твои зубы. — Чуя, я скучал по тебе… И румянец в ответ — лучшая награда за одиночество души. Может быть, раз он устроил личную жизнь двух протеже, стоит заняться и своей? Ацуши точно видел, что что-то происходило. Рюноске стал более молчаливым: он стал реже отвечать на колкости, стал более сдержанным, а если Накаджима и выводил его из себя на каком-то задании (Портовая Мафия и ВДА внезапно признали Ацуши с Рюноске идеальной командой, из-за чего — для Ацуши до сих пор тайна), то предпочитал просто тяжело вздыхать и уходить подальше. Молча. Молча и Акутагава — нечто совсем несовместимое. И это сильно беспокоило. На самом деле, Рюноске бы сам себе глотку перегрыз с помощью Расемона, чем причинил вред своему соулмейту — это был давний настрой, менять который он не хотел даже после того, как узнал, что этим человеком является никто иной как Накаджима. Он просто будет следовать за ним тенью, и, если Ацуши решил связать свою жизнь с Кёкой, кто Акутагава такой, чтобы пресекать его желания? Стоя на крыше одной из высоток Йокогамы и разглядывая ночной город, Рю меньше всего ожидает, что услышит мягкую кошачью поступь, несмотря на всю их мощь, не утративших грации тигриных лап. Человек-тигр, собственной персоной, стоял позади мафиози и просто молчал, также как это делал сам Рюноске на протяжении всей недели. — Ацуши, — имя соулмейта режет глотку. И Рюноске, и Накаджима кривятся от того, насколько оно в данный момент неуместно. Где привычное «тигр» от мафиози? Что с ним, в принципе, происходит? Почему Ацуши стал настолько далек от него, когда они почти начали нормально общаться. — Почему ты здесь? И прекрати пилить взглядом мой затылок. Расемон все еще готов разорвать тебе горло при возможности, не рискуй. Это был чистой воды блеф — это понимали оба, если Акутагава захочет убить — он не станет предупреждать, а просто сделает это. Что за “не рискуй”? В какие кошки-мышки они играли? Ацуши надоело: он прояснит все здесь и прямо сейчас. — Акутагава, что происходит, — звучит низким рыком и это был даже не вопрос: констатация факта. Двум парням стоит поговорить и все обсудить. Мафия и ВДА давно имеют виды на них в качестве напарников, как это было с Дазаем и Накахарой. Возрождение Двойного черного в виде Нового Двойного черного звучало соблазнительно даже для Огая с Фукудзавой. Мальчики отлично дополняли друг друга — нет смысла спорить с этим, только пустить в плаванье, держась друг за друга. Мол, справятся. Прозорливый Дазай, как же он бесит своей догадливостью и умом, способностью видеть все как на раскрытой ладони. — А что-то происходит? Рю даже не отвлекается от созерцания города. Он только показательно дает возможность Расемону искриться, чтобы отпугнуть тигра, но… Ацуши всегда был Ацуши — настоящим, преданным себе идиотом. За это Акутагава его и любит на самом деле. Любовь… Хах, такой как он ее заслуживает вообще? Ее заслуживал Ацуши — светлый и холеный, как его шерсть, как снаружи, так и внутри пушистый и открытый. Рюноске ему не подходил, и это судьба насмешливо распорядилась их жизнями, они тут были не причем. И даже выбор — все еще за ними. Акутагава свешивает руки за борт ограды: ветер приятно облизывает руки, обволакивая их прохладой ночи и заставляет приятно жмуриться. А что если… Додумать ему не дают руки, которые перехватывают его локти и больно зажимают кожу в хватке. Лицо тигра грустное, чуть-чуть яростное и бледное-бледное. Рю устало улыбается и запрокидывает голову, с придыханием произнося: — Люблю. Это что-то такое тихое, невесомое, как полы его незаменимого черного плаща, развевающиеся на ветру; Ацуши теряется, ослабив хватку на руке Рюноске. Он думает, что ему показалось, не мог же Акутагава в самом деле сказать нечто такое. Это же смешно! У парня точно галлюцинации звуковые! Он устал на задании! Он все еще слышит благодаря тигриному слуху чей-то разговор. Но это точно был голос Акутагавы. Тут. Рядом. Вибрации отдаются прямо сердце и выбивают весь воздух из легких. — Рюноске, ты… Акутагава вырывается окончательно и уходит, сверкнув злобным взглядом серых глаз. Расемон за спиной искрится сильнее и уже выпускает ленты. Предупреждает, чтобы тигр не действовал опрометчиво. Ацуши все еще бесстрашный белый тигр, он готов голыми лапами схватить ленты Расемона, если это поможет задержать мафиози здесь, в этом моменте, на этой крыше. — Акутагава! Ты же не слабак, что сбегает от чего бы то ни было! Ты… Железная дверь, ведущая на крышу, захлопывается. И тигр, словно котенок, оседает коленями на бетон, закидывает голову к небу и думает, думает, думает. Почему все так обернулось? Он даже не успел ничего сказать Рюноске — ни отказать, ни ответить взаимностью. Тот решил избежать самого плачевного варианта. У Ацуши тянет тяжело в груди. И он срывается на бег, трансформируя ноги и полагаясь на свое чутье тигра. Мафиози точно не мог далеко уйти, а если даже и смог, Ацуши быстрее, сильнее и неожиданнее. С последним Акутагава знакомиться ближе минутой спустя — когда Ацуши налетает на парня со своей силы из-за поворота и сносит в ног. Даже Расемон не успевает среагировать: Накаджима оплетает руки вокруг шеи Рюноске, прячет лицо в воротнике плаща, чтобы не было заметно слез. — Идиот. — Тигр, почему ты оскорбляешь меня. — Потому что ты — идиот, Акутагава! — всхлипывает Ацуши и только сильнее прижимается, яро продолжая шептать в шею, грея ее дыханием до мурашек по спине: — Ты даже не спросил меня, решил просто уйти! Я знаю, что мы — соулмейты, сегодня я окончательно это почувствовал, а ты просто сделал ноги… Идиот, кретин, бессердечный, как так можно! Я выдохся в попытках угнаться за тобой! Рюноске отталкивает его лицо от себя чуть ощутимо, чтобы заглянуть в глаза и проследить дорожки слез до губ Ацуши. Они — мягкие, соленые и до безумия приятные, целовать Накаджиму до дрожи в пальцах было чем-то необходимым. И плевать на то, что они, вообще-то, посреди людного квартала, Акутагава сидел на асфальте, а тигр восседал на нем, забыв трансформировать обратно тигриные лапы на человеческие ноги. Миру настолько было плевать на них, сколько и им двоим — на него. Главное — гетерохромные глаза напротив, теплый нос, мило шморгнувший от горьких слез, зацелованные губы. И звездное небо над головой, соединившее наконец-то две звезды соулмейтов на ночном небосводе судьбы.