Болит?

Домой Игорь возвращается поздним вечером весь грязный, с ссадиной на щеке и улыбается так… по-своему, развязно и довольно. В уголках наглых серых глаз собираются морщинки, и в них читается: «Да, вот такая я дурная псина. Но ты же меня простишь?» Конечно, Олег всё ему прощает. Вздыхает почти обреченно, качает головой и затаскивает Игоря внутрь, захлопывая дверь и щелкая замком. Пока он несколько раз дёргает ручку, проверяя, закрыто или нет, Игорь успевает справиться с кроссовками, распинав их по разным углам прихожей, аккуратно складывает кожанку на тумбу и плетётся вглубь квартиры. Олег подбирает обувь, ставит её на подставку, куртку вешает на крючок и неторопливо идёт следом. Посреди комнаты он с удовольствием наблюдает неравный бой: в одном углу ринга майор полиции Игорь Гром — в другом футболка из стопроцентного хлопка, и Игорь удивительным образом проигрывает, безуспешно пытаясь стянуть её с себя одной рукой. И Олег мог бы не вмешиваться и узнать, кто выйдет из схватки победителем, однако Игоря уже откровенно жаль: он натужно пыхтит, силясь выскользнуть из узкой горловины. Олег подходит ближе, всё же помогая Игорю снять футболку, перекидывает её через плечо, планируя чуть позже забросить в стиральную машинку, и натыкается на окровавленную повязку, которая наложена пусть и торопливо, но правильно, плотно обхватывая правое плечо — он все же в этом что-то да понимает: пришлось научиться. Проводит кончиками пальцев по краю, на стыке кожи с бинтом, и смотрит на Игоря вопросительно. — Да скоряки подлатали немного. Хотели в больничку везти, но я не дался, — Игорь отмахивается, но говорит не без гордости. И вот чем тут гордиться? Кто-нибудь скажет: «Нечем». И Олегу бы согласиться, но он не может, потому что прекрасно понимает, чем. Ведёт подушечками выше, до маленьких пятнышек крови, касается едва-едва — Игорь цепенеет, не двигается, даже дышит будто бы реже, чтобы не спугнуть. Игорь молчит. Не шикает, не ойкает, не жалуется. Игорь никогда не жалуется. Время словно замирает: не тянется, словно резина, и не бежит куда-то, как скоростной поезд, — оно останавливается, исчезает, пропадает пусть лишь и на какой-то краткий миг, пока Олег будто под гипнозом пристально наблюдает за расползающейся розовато-красной краской по белому полотну. Игорь поводит плечами, и он вздрагивает, осоловело моргая, одёргивает руку и медленно сжимает смуглые пальцы в кулак. На Игоря смотрит с нежностью, немного с тревогой — совсем чуть-чуть — и хмурит брови, поджимая губы. — Больно? — Больно, — Игорь рефлекторно кивает, наигранно морщась. Покачав головой, Олег со смешком прижимается лбом к тёплой коже, замирает так на несколько секунд и отстраняется. Смотрит уже более сурово, но уголок рта всё равно предательски дёргается в едва заметной улыбке. — Я серьёзно. Болит? — Болит, — Игорь снова кивает и шепчет, склонившись к его уху. — Поцелуешь, и не будет. Усмехнувшись, Олег целует. Касается повязки мягко, нежно, со всей осторожностью: болит ведь, точно болит, сколько бы Игорь не скалился. — Прошло? — голос у Олега неожиданно хриплый. — Да, — Игорь тоже немного осип. — Теперь болит здесь. Поцелуешь? Обхватив его пальцы, Игорь проводит их подушечками по своим обветренным губам, растянутым в улыбке. — А в жопу тебя не поцеловать? — Олег хмурится, глотая смешки, и всё равно тянется к заросшему щетиной лицу, и скорее не целует, а торопливо клюет и тут же отодвигается, упираясь ладонью потянувшемуся следом Игорю в грудь. Довольно усмехнувшись, Игорь перехватывает его за запястье и подаётся вперёд: жмётся губами к одному уголку рта, к другому, после соприкасается полностью и, прикусив напоследок, отстраняется. — Жопа пока что ещё не болит. Олег фыркает и беззвучно смеётся, прикрывая глаза и сотрясаясь всем телом. — Придурок. Но Олег его такого и любит.