Не в Англетере

«Корабль N произвел вынужденную посадку в Лен. области. В результате инцидента никто не пострадал. Пассажиры и экипаж временно размещены в Англетере до выяснения обстоятельств.» — Какие обстоятельства! — Жилин снял очки для чтения.- Обычная халатность, а честным гражданам пятилетка полетела. Конечно, ругаться в пустой квартире — так себе занятие. Будь у него кот… Или например кактус, это бы имело небольшой, но все-таки смысл. Сейчас же это было абсолютно бесполезно, мало того, ещё и шизофренично. На кухне было жарковато, из радиолы пел Рик Джеймес, скука витала как трехнедельная пыль на солнце. Пыли, действительно, было много. Но кто смотрит? С зимы тут была только арендодатель, старая женщина, возможно, в прошлом даже привлекательная. Но от былой привлекательности остался ростовщицкий шарм в виде старой Ленинградской квартиры. Зимой тут была женщина. Ночь. Одну. Тогда он кинул ей на прощание короткую, но довольно обидную фразу. «Как прекрасно что ты ушла». А потом корил себя. Долго. Нет, не за то что он переспал с ней. И каялся не перед ней. На нее ему было откровенно плевать. За то что он с кем то переспал. Неправильно как-то, где-то далеко летает, на корабле N, Юра, а он тут со всякими развлекается. Конечно, на Сатурне куда больше привлекательных людей чем он, это было ясно как день. Было бы даже здорово, прийди ему с утра сообщение аля «Здравствуйте, Ваня. Я женюсь на гражданке Петровой.» Ну, или «Выхожу замуж за гражданина Петрова», честно, без разницы. Но таких вестей не приходило. А ещё в голове всплывали шахматы. — Где-то на корабле N…n.- Газету сгребли со стола в какие-то нано секунды.- Корабль N! Так это же Юрка! В следующий миг подлетел уже видеофон. Слава богу, времена новые, и звонить из Ленинграда в Тбилиси можно бесплатно. — Вадмр Сергеевич! Вы извините, что вас с отдыха дергаю, с годовщиной, все дела, но мне срочно нужен номер Ленинградского отделения милиции… Которые обычно межпланетниками занимаются! — Вань, ты б хоть слово вставить дал. Наш всеуважаемый инспектор МУКСа спит. — Извините, Григорий Иоганович, но вы же можете посмотреть! — Конечно, могу. Секунду… А зачем тебе? — Да там… — Юра? — Юра. Ну, глупо было думать что Юрковский не расплетет эту маленькую интрижку по секрету всему свету. Хорошо что весь свет для него — Дауге. Номер ему все-таки дали. — Алло? Сержант Анисимов, слушаю. — Жилин, ну, вы, наверное, поняли. — Иван? Да ну…-Милицейский немного замялся. Похоже, не ожидал.- Тот самый? — Ну, наверное, единственный. — Хорошо… Чем именно интересуетесь? Действительно, а чем он действительно интересуется у сержанта Анисимова? Если сейчас не прокатит, пиши пропало. — Мне небольшая деталь по поводу дела недавнего нужна… Когда произошла поломка? — Не знаю, можно ли такое разглашать, но… Начало августа, да. Но там такая поломка, знаете, она произошла, а до зимы никто не заметил. Но судя по всему начало августа. Или может даже конец июля… — Вот оно как. А допрашивать вы почему то будете всех… — Всех, да. А что не так? — И в начале экспедиции на корабле был весь экипаж… Плохо, сержант Анисимов. Фамилия Бородин вам ни о чем не говорит? — Ну, в списках есть. Второй стоит. Я решительно не понимаю, что не так? — Бородин на этот N-ный корабль в конце августа прибыл. — А вы откуда… — Он у нас между прочим стажировку на Тахмасибе проходил… Плохо, Анисимов, плохо. -Действительно…-Сержант вздохнул.-Значит, от допросов он освобождается. — Милицейский чиркнул ручкой. Ес! Хоть что то. Сейчас к нему придёт администратор, скажет что «от допросов, вы, товарищ Бородин, освобождены» и он зальётся краской. Наверняка… « — Я, получается, выиграл? — Детский мат! Ну ты, игрок конечно. — Вы просто невнимательны, Ваня. Ну да, настолько, чтобы пропустить детский мат. А ведь в школе он даже ходил в шахматную секцию. Целых два раза! Это было ради какой то девчонки… А потом она его обыграла и в детском сердце поселилась обида. И на шахматы, и на девчонку, и на себя. — Знаете, а давайте вместо желания я задам вам вопрос. У Юры пылали уши, щеки, и Жилин даже подумал что опять барахлит вентиляция. На Тахмасибе такое часто, особенно когда кое-какер заявляет «Да чего я там не знаю, обычный кондей», а потом они ходят в одних трусах. Ну или в куртках. Но было прохладно. — Вопрос же неинтересно. Да ну тебе, ты же молодой, придумай что-нибудь. — Нет… Нет, просто скажите правду. Вы кого нибудь любите? — Ему даже пришлось вдохнуть два раза на одну фразу. — В романтическом плане… — Ну ты! Любить, как православные говорили, можно только бога, а я атеист. Никого я не люблю… Нравится, пожалуй… — Кто? Бородина потянули через шахматную доску за челюсть. От детского мата ничего не осталось, хоть и опираться на шахматы больно. Так сказать, легкий элемент Содома. Юноше, правда, плевать. Он тычется губами в губы, объективно неумело, даже иногда слишком напористо. Капиталистические коучи называют это нежным поцелуем, без языка и прочего разврата. Такое определение подходит стажёру. Он сам нежный, его страшно сломать держа за ямки в кости. — Не хотите говорить? — Юра слегка надул губы.- А мне например нравится Жилин. Знаете такого, Ваня? М?» Фланелевая рубашка застегивалась безуспешно, но в спешке. Она была бежевой, и уж к пальто совсем не шла. Да какая собственно разница? Какая к черту разница в чем ты будешь воевать за любовь? — Придурок… Зеркало не ответило. А молчание знак согласия, и вероятно Жилин сходит с ума. В прихожей (она, на удивление, была, и довольно большая) он напялил джинсы, пальто, взял изящный тубусоид, положил в карман и вышел. А дверь вообще закрыл? Ладно, все равно. У него и красть то нечего. На улице сновали туда-сюда безшофёрные такси. Ничего, собственно, необычного — машина машиной, только без водителя. Изнутри немного душноватая, но пережить можно. Курить, правда, в них запрещено и сигаретку приходилось крутить между пальцами. В желудке непонятно что происходило. Ни то от трёхдневной полуголодовки ни то знаменитые «бабочки». Хотя скорее похоже на майских жуков. У Англетера, странно, никого не было. Ну, кроме одной женщины, в искусственно-норковом полушубке. Да, что-то для минус десяти он слишком по летнему разоделся. Женщина наверное кого то ждала. Межпланетника, наверное. Или межпланетницу… Хм. Впрочем, женщина это сказано довольно грубо. Если она женщина, то Жилин глубокий старик. Девушка, скорее даже юная девушка, набрала номер. Иван достал серебристый металлик сигареты. Она была безвкусная, потому что всякие фрукты это для неженок. Отдавало ментолом, но это холод. Курение продолжалось недолго. Минут пять, пока к девушке не выбежала румяная межпланетница. Очень уж красивая картина, чтобы смотреть и курить. Межпланетница была маленькая, идеальная космонавтка, и скафандр шить не надо. Была она правда в свитере, за что ее сильно ругали, конечно, в шутку. Позвонить, позвонить…зачем? Можно же написать коротко и ясно: «Собирай манатки, жду снаружи Англетера.» Безвкусно. Совершенно. Ну, что поделать, он не писатель, и быть им никогда не хотел. Юра даже что то ответил, но никто ответ не прочитал. Девушки двинулись куда-то, судя по всему — к Невскому. Ничего удивительного, красивое, романтичное место. Да и вряд-ли межпланетница была местной, а это, так сказать, набор туриста. — Ваня! Несуразно одетый Юра даже чемодан выбросил куда-то в клумбу. Шарф висел на плечах ради того чтобы висеть, шапка была почти полярной, а куртка черной и длинной. И перчатка у него была на одной руке, кожаная такая. Жилин этого, правда, не заметил. Ну, конечно, кто увидит руки если они у тебя за шеей. На шее. Юные межпланетники во многом дети, и обнимаются тоже по-детски. — Ты меня задушишь. — Простите! Щеки у Бородина были похожи на спартан* на снегу. Вряд-ли от холода, слишком розовые. — Да ничего… От допросов освободили, а, фраер? — Так я ведь и ничего не делал! Допрашивать меня ещё… — Ну и впрямь фраерок. Каждый порядочный межпланетник должен отсидеть хоть сутки! — На лице стажера читалось недоумение. Наверное, опять не понял.-Шутка. А чего в Англетере не остался? — Как? А что мне там делать? Да и… Есенин там умер… — Сто лет назад? Призраков боишься что ли? — Нет. Я Есенина не люблю. Юра подобрал чемодан, небольшой, не то что у некоторых. Но он то молодой, халатов не носит. — Пойдем? Давай свои пожитки, не солидно как то по Ленинграду с занятыми руками идти. Всяким красивым юношам. Да, смелости не хватило сказать. Умирать смелости каждый раз хватает, а комплименты делать — нет. — Да не надо, Ваня, вы чего… — Я как будто дед какой то! Субардинация соблюдается только в стенах Тахмасиба, понял? В ответ прозвучала какая то смесь «ага» и «мгм». Минуты с три разговор не клеился. Как то, боязно что ли. А если уж Жилину не хватает смелости заговорить, то Бородину это сродне самоубийству. — Как там у вас на Сатурне? Про поломку знаю, даже, наверное, больше вашего. Я про людей. В смысле… Нашел кого нибудь? Тут вот девчонка низенькая пробегала, светлая такая. У нее вон девушка есть. Юра смотрел в рыжие глаза с непрекрытым удивлением. Так, наверное, смотрят на глупых. — Это Лида. Девушку не знаю как… Точнее не помню, она часто про нее говорит, но я не помню. Милая пара. — Лидия значит… Да, действительно, милая пара. Но ты не ответил. — Вы надо мной издеваетесь? -Брови съехали на переносицу.- Ты.- Глаза выражали обиду. Почти сильнейшую. — Ты надо мной издеваешься? Прохожих сцена не смущала. Они о ней даже и не думали. Или наоборот, выдумали очень хорошую, по их мнению, отгадку, и преспокойным шагом двигались дальше по делам. — Просто интересно. Бородин остановился, встал напротив Жилина и выглядел так будто сейчас его застрелит. Ну, то есть, Иван бы не удивился, достань юноша из куртки Макарова. — Я люблю вас. Тебя. Люблю. Ребят хороших много, но не для меня. У…у тебя кто-то появился, да? Щеки у него не только похожи на яблоки, они ещё и мягкие, хоть и угловатые. Их удобно держать, большим пальцем на скулах. В целом, красиво, два зеркальца души сверкают, губы подрагивают. Кстати, о душе́. — Кью пензес-вос дун байсер дес амес? — Я не знаю французского… Французкий поцелуй звучит пошло. «Поцелуй душ», как называют его сами французы, звучит красиво. А ещё это приятно, касаться губами мнимой влюбленности. — Там что то про поцелуй душ…-Жилин вдохнул морозный воздух.- Я, кажется, тоже люблю тебя. — Ты курил что ли? — Ну… — Нельзя тебе курить, ты же космонавт! Мне эту дрянь дали попробовать, я потом плевался. — Не такая уж и дрянь… Но ради тебя… Юра ничего не ответил. В его духе было бы возразить: «бросай не ради меня, а ради себя», но похоже кое-что он утаил. Да и не такая уж это и дрянь! Между улицами кружили машины, пешеходы сновали между зданиями и поребриком. Это было похоже на сон. Ленинград, впрочем, в этом преуспевает. Он слишком красив чтобы быть правдой, слишком аристократичен для коммунизма. Ленинград — город слишком. С лишком, скорее. Пролетарский город, с аристократическим лишком. Рука в перчатке оказалась правой, и теперь она сжимала кисть без перчатки, жилинскую кисть, сжимала непроизвольно, но настойчиво, как бы говоря: «не выпущу» За ручки держаться студенты, школьники, молодые работники. Юра как раз и стажёр, но для «тридцати» это уже как то несолидно. Хотя какая разница? Превеликое счастье поцелуев на переменах им все равно не постичь. Даже будучи учителями, что конечно никогда не произойдет. Они, всё-таки, практики, а не пустомели. — Поесть чего нибудь хочешь? Это, просто, надо в гастроном… — Да ладно, найдем чего нибудь. — У меня в холодильнике только бутылка апероля. — Перебьемся. Какой гастроном? Вечер уже. И впрямь — вечер. Сильно розовый закат, не совсем ранний, но не летний. А так, вечер как вечер, кошка лежит на капоте машины. Красивая, пушистая такая, рыжая. Странно, что сигнализация не работает. А может, такси. Шашечек нет. — В аптеке надо что нибудь? — А тебе зачем? -В Бородине кажется проснулась та самая бесстрашная личность. Которой и пошутить ничего не стоит, и умереть до пенсии — неплохой вариант.-За вилдегрой? — Апилак. Универсальная штука между прочим, мне от давления низкого, а так, и обеззараживающее.- Лицо бортинженера скосила улыбка. — Ну шутка неплохая. У меня с этим, впрочем, пока нормально. — Как тогда за шахматами? — За шахматами это ты скорострел, не путай. — Обидно…-Юра опять неиронично «злился», но рука на талии не оставляла ему никаких шансов. — Не обидно. Скоро доживём до времени когда ты уже перестанешь быть подростком, а у меня начнется импотенция. — Вообще то, правильные вакуум-сварщики любят не за…- Обычно возбуждение переходит в злобу. Ну, тут наоборот. — Правильные вакуум-сварщики не просят их !непечатное слово! в чужой каюте. Спартан наливался как канадский. Юре стыдно, неприкрыто стыдно. За что — непонятно, но два голубых озерца потуплены в грязь на ленинградской плитке. Это снег. Был, до того как упал. Вероятнее когда падал, уже был теплым, но теперь он просто куча грязного нечто. — Ладно ладно, капитулирую! Как я могу смущать такого красивого юношу. — А вы всех смущаете, особенно во время зарядки по утрам. — Ты там был один. — Это тебя не оправдывает! — Не доводи себя до инсульта, вон как краской налился! И вообще, Юр, не думай обо мне в трусах, что за бескультурье! Нотки самолюбия никому ещё не мешали! Аптека была в минутах семи от съемно-жилинской квартиры. Многоэтажка, массивная, уже кажется мелькала в далеке. А может не она. По такому плану по всему Союзу домов… Миллионы! Ну, ладно, тысячи. Фармацевтка была очень миловидная. Немного замялась когда у нее попросили апилак, газировку и смазку. Юра вновь покрылся своим яблочным румянцем. Право, удивительно, какой у молодежи хороший слух, чтобы через всю аптеку услышать единственное слово. Жилин стоял у стеллажа со всякой БАД-овой дребеденью. Стоял, большим пальцем показывая мол «надо?» — Аскорбинку давай! В аптеке никого не было. Нет, действительно, а что тут делать? Аптекарь, наконец, подошла. — Девушка, преглубочайше извините, можно ещё аскорбинки те? — Да, конечно, вам с апельсином? -Она прямо вглядывалась в Ивана, но, из-за страха глядеть в глаза, глядела в белый чуб. — Ага. Расплатившись, бортинженер как то стремительно вышел. — Товарищ, товарищ! Вы ведь знаете этого молодого человека? — Юра кивнул.- Я поняла на кого он похож! Вы ведь слышали о межпланетчике Жилине? — Так, он и есть. — Неужели! Ну я и тормоз конечно… Приятного вам вечера! Себе под нос аптекарь произнесла, что «как так, героя, и прозевала!», но ей в копилку удивительная история, хоть и казалось, обычно-рядовая. Солнце зашло уже капитально, и Ленинград стал синим. Тучи, непонятно правда какие, наверняка снеговые, обволокли небосвод. — А ничего такая, знаешь, как в детстве были… Ну они другими были наве… — Ну да. В детстве, Бородину лет в девять. Только если ему лет девять, то жилину тогда было больше чем ему сейчас.-.рное. — Когда у тебя детство было, я между прочим, уже в космос летал. — Ну ты старик, честное слово! — Не, это ты мелкотня. Луна немного выглядывала в маленькое подъездное оконце. Лампочки, это конечно вещь! Электричество…в целом. И лампочка в подъезде, и лампа — Не горит! В прихожей. — Ты не ту нажал, тут другой включается. Юра снял сапоги, разделся до свитера и глянул на две двери. — Это я так понимаю ванна и туалет… Кухня прямо? — Ну да… Пакет разгреби, ладно? А чего не в зал? — А я апероль никогда не пил. Обычно отражение в зеркале было некрасивым. Да и в целом, мир красив, только когда любишь. Себя, природу, например, или платонические чувства испытываешь к друзьям. Ну, или к юноше в синем космонавтском свитере. — Какая гадость! Как ты это пил? — На кухне Юра чуть ли не плевался.- Вааань! Иди сюда. На самом деле, картина занимательная. Свитер слегка растегнут, в изящно изогнутой руке ярко рыжая бутылка, и красивое тело на высоком кухонном подоконнике. — На любителя. — Неееее! Это гадость. Редкостная. — Под грубым взглядом вакуум-сварщик подмял под себя ноги.- Я пьян не от этой дряни а от любви к тебе, если ты об этом. -Да не дрянь это! — Ну попробуй! Бутылку никто не подал. Бородин только отхлебнул из нее ещё. Помахал рукой немного, жестом подзывая. — Ну ты и чёрт… Апероль на вкус горьковатый, апельсиновый слегка. А вот стонет Юра сладко и слишком откровенно для поцелуя. — Горьковатый. Поэтому его… — После поцелуев на щеках оставался липкий оранжевый след.-…мешают с минералкой. — Вааань…- На шее он и вовсе начал кусаться. Если бы дал волю шибко острым клычкам в действительности был бы — алкоголь в крови. — Я… — Что? — Я…-Нос задрожал тычясь в кожу. Это было подло. — Я хочу тебя. — Как прямо… Продолжай. -Блять… — Продолжать с рукой на члене трудно. Да, там два слоя ткани, но… — Я сейчас тронусь умом.Возьми меня прям тут. — Последние слова он очень мило промурчал в шею. — Ну прям тут ты загнул. — Волосы у Бородина мягкие, а член…встал. Вау, наверное аж в голове пульсирует.- Давай на кровати? С подоконника свалишься. — Уг…у. Это было невероятно красиво, будь при Жилине его зеркальный ФЭД, он бы запечатлел. Достойно кисти соцреалистов, с их прекрасными светлыми юношами. Правда, те скорее румяные, а не смущённые, и с бутылкой молока из-под коровы, а не апероля. Если бы Ивана в его восемнадцать зажали на подоконнике — первое что полетело бы вон — бутылка. Какой же все-таки правильный мальчик, раз чужая собственность, то и разбивать не стоит… — Не снимай джинсы. — Юра стоял у двери без верха, и был недуже смущён. — А ты…окреп. — Может… — Никто не заметил, да? Если бы ты раздевался перед кем-то заметили бы. — Я бы не позволил. — Значит, это только мое? — Оценивающим взглядом Жилин скользнул от ржаных волос до пят юноши. — Впечатляет. Прижатый в косяк, Юра вымолвил что то похожее на «только ваше», но было похоже на глубокий вздох на грани стона. — В прошлый раз штаны так легко поддались, даже стараться не надо было. — Бородин кусался. Насколько рубашка позволяла, конечно.- Вкусная? Я думал ты хочешь меня, а не съесть мою рубашку. — Два озерца глядели возбужденно — с — укоризной. — От тебя и пахнет сейчас иначе… Как то… Воу, да ты повзрослел.- В ответ ему простонали что то. Ремень затянут сильно, и в целом смотрелся грубо. Серийный, видимо, из униформы, у Жилина был такой же. С молнией пришлось повозиться, все-таки не хотелось делать больно. Снять джинсы — ума не надо, белье — тоже. И вот Юра стоит. Голый. Стоит, закрывая лицо руками как на старом плакате. — Почему голым постоянно остаюсь я… — Это эстетически приятно. -Укусы, обычно неприятны, но укусы со всей вложенной в них любовью… Похоже на наваждение. На сон. — Юр… — Как ты можешь спать на такой жёсткой кровати? — Бородин распластался на ней подобно большому мартовскому коту. — Хочешь на полу? — Тебя, во мне… — Вошли в него резко. Конечно, осторожно, и пальцами, но крышу сносило не по детски. — Вааааня! — Дыши ровно. Руки у юноши были не только красивые, а ещё и длинные, и так и наровили расстегнуть рубашку. Пуговицы были тугие, с первого раза не поддавались. На четвертой пуговице Юра, правда, потерял интерес. Только скользил от пресса, до кадыка. На кадык надавливал, несильно, но любое удушье отдается дымкой в голове. — Почему тебе так нравится меня душить? В прошлый раз такого не было… — Потеря контроля над собой. В здравом уме ты способен только чинить Тахмасиб. — В Бородина входили аккуратно, темп был и вовсе как в альбоме The Smiths о мертвой королеве. Но три пальца это не ерунда, и тело на каждое движение внутри отвечало дрожью.- Люблю я может и бортинженера… Но хочу я тебя свободного от…ммм…от рамок профессии. И немного морали. — Тебе какое инопланетное порно показали? — Никакое. Порно это в конце концов, — нос пытался заглотить больше воздуха чем вмещают лёгкие.- Тоже фантазия. У меня своей хватает. Это была наглость, но мешалась она с абсолютным стыдом. Из Юры вышли, но внутри все отбивало безумные ритмы. Рубашка спустя сто лет все-таки улетела куда-то на паркет. — Если будешь прижиматься так, — Губы водили по джинсе на паху.- Я для начала рехнусь. И потом, ты ведь… — Желаю, чтобы вы вошли в меня. — Я тут один. Но если тебе угодно… — Ремень из искусственной кожи вынули из шлёвок. — Хорошо… Ты — Юру гладили за слегка витые кудри, что вызывало у парня неподдельно кошачью реакцию. — Ты… Во мне. Как тебе? — Замечательно. Но тогда убери своё ненаглядное лицо от моей молнии. Юра убрал. Слегка раздвинул ноги, без фанатизма, но, натяжение чувствовалось.Держась на локтях, он смотрел прямо на молнию.Как она расстегивалась, как ткань обхватывала член.Тусклый свет лампы отражался блеском в глазах. — Блять…- Внутри просто находились. Нутро приятно ныло, от шеи до низа живота. — Расслабься. — Юру поцеловали в губы. Они слегка отдавали рыжим цветом и сладко-горьким ликером. — Я же не смогу двигаться. — Про… Он пытался искусать всю поверхность чужих губ. Это больно, но что ему сделают? Трахнут как следует? — Прости! — Тебе не больно? — Рукой Жилин проводил по телу юноши. Мышцы у него были довольно сухие, а кожа слишком чувствительной. Каждое прикосновение отзывалось вздрогом. — Нет, ты можешь войти и… — Приступы наглости мешались со стыдом. Наверное, это особенность молодости. — Грубее. — Взгляд был абсолютно серьезным, возбуждённым, и немножко пьяным. — Сразу нельзя, Юр… И где же те упросы быть нежнее? Я так скучаю… -Ммм… — Из Юры вышли, а потом член вошел второй раз. Грубо. Чресла обмякли, с губ сошел красивый стон.-Ах! Ещё раз! Ещё раз, и ещё. Это не было быстро, это было грубо. Бородин упивался каждым движением. Волосы были взъерошенны собственными пальцами, грудная клетка внутри полыхала. -Чёрт! Я… — Речь непроизвольно мешалась со стонами, дрожью во всем теле и темнотой в глазах. Обычно это называют звездочками, но, кому как не межпланетнику известно что космос это беспросветная тьма? — Я сейчас… Ещё… Ещё… Ничего. Из него преспокойно вышли. Толчки прекратились. — И чего это у нас за лихорадный блеск в глазах? — Жилин улыбался.Пренеприятнейшая картина.Под ним лежит юноша, которого первый раз лишили плотских удовольствий. Ну и что он сделает? Задушит? — Хочешь по взрослому-давай по взрослому. — Жестоко…- Юра завел руки в белоснежные волосы. -Наверное, я выгляжу… Не смотри так! Такие глаза у тебя… Не смотри! — Тяжелый вздох. — Я тебя люблю. — Ну, без любви ты бы наверное уже был в Англетере… — Не смешно! Вань, я, правда… — Поцелуй сьехал с губ на лоб. — Продолжай! — Сказано это было с неподдельным, почти детским восторгом. — Правда любишь меня или секс тебя интересует больше? — Угадай! — Движения были четкими, сильными, и теперь уже быстрыми. — Мне нравится секс с тобой по любви. Кх! — Ненадолго воздуха хватило. а ещё и космонавт! — За такую грубость его вполне могли и оттолкнуть, но просто царапали спину. «Просто», конечно, сказано неточно. Царапали сильно, до едких красных полос. — Выглядишь ты, кстати… Красиво. -Это стыд? Я тебя смутил? -Улыбка слегка рыжих губ растянулась до ушей. Потом они бесцельно, смазано и липко примыкали к очерченному чужому черепу. -Кx! Это…- Стон. — Победа. — Ты не против если я… — Делай… Я тебе дове… Ах! Я так долго не… Блять! — По-моему непослушному мальчику Юре не мыли рот с мылом. — У тебя такой голос низкий… — Он улыбнулся. Ну надо же родить такого прекрасного человека! И добрый и хороший и красивый, нет, ну не парень, мечта! — Прямо хочу чтобы ты меня еще трахнул. — Серьезно? Мы даже не за… — Тело под Жилиным слегка затрясло.Непроизвольные судороги. Грудной стон, и да… — А… Ну… — Вань…-А вот теперь у него в глазах мерцали звёзды. Много, разные. На небе, кажется, были некрасивее. — Продолжай. — Это не обязательно… — Если не продолжишь я поеду в Англетер, понял? -Зубами Юра уткнулся в чужие ключицы, руками обхватив шею. На сильных толчках он просто кусался.- Давай. Руки двинулись к кадыку. В целом, во время поцелуя воздуха не так уж и много, а если его ещё и перекрывают, то и вовсе примитивной смеси газов не хватает катастрофически. А если губы кусают, а мозг в полном экстазе… Жилин испытывал что-то похоже на эмоциональный шок, или нечто подобное. — Я тебя люблю, Юр. — На кровать Иван упирался немного неуверенно. Провел губами по лбу и витой кудряшке. — И я. — В душ? — Я первый! Белье у меня в чемодане.-Он встал, голый. немного красный, а в целом очень красивый — Футболку одолжишь? — Ну как же не одолжить… — Классный гель для душа! — Вода Юру немного перебивала, но в целом слышно было. — Он ёлками пахнет, да? Жилин сидел на стиральной машине, водил зубной щеткой от первого до шестнадцатого, от семнадцатого до тридцать второго. В зеркале отражалась оранжевая футболка, и немного юрино плечо. — Не знаю, может и елками. У тебя красивая родинка под ключицей. — А? Где? — Зеркало запотело, а из-за шторы торчала любопытная голова. — Мойся давай. — Это что, Джой дивижн? — Футболка была небольшая, прям в пору. Может длинноватая слегка. — Их даже Быков, наверное, считал уже не модными. — Ну, мне в мои шестнадцать было нормально. Чернуха конечно, но в целом… — Ну ты дед! — Ладно, ты там свет не выключай, хорошо? — Да, да… В руке у Юры было какое то руководство по инженерии, нагло взятое с прикроватной полки. Серьезное лицо, и ворот черной футболки с очень депрессивной группой. — Читаешь? — Типо… Непонятно ничего. Как ты это понимаешь? — Да это несложно совсем, что тут, двигатели? — Нет, нет! Ещё лекций мне не хватало! — Книжка была возвращена на законное место. — Можно тебя обнять? — Почему нет? — Юру поцеловали в щеку. — Вань, я хочу с тобой работать. — Будем. Все равно Быков на Трансплутон… А остальные больше не летают. Жалко, конечно, но семейную жизнь тоже налаживать надо. Бородина обнимали как что-то очень ценное, и непременно дорогое-драгоценное. Свет выключили, а из окна немного билась прохлада. — А у Юрковского разве семейная жизнь есть? Я думал он не любит мужчин, женщин, детей, людей в целом, и нашей планете поставил бы…ноль? -Ты только ему так не говори, а то он в свои пятнадцать лет в браке, очень удивится. -Я бы посмотрел на эту бедную женщину, которой так не повезло. По-моему это ужас какой то, жить с ним. -Женщину?