... целую губы нежные твои
— Сашура, — Александра Федоровна постукивает пальчиком по какой-то книжице и лениво выдыхает: ей бы в саду прогуляться, побродить вдоль фонтана, посмотреть на диких уток в водоеме и поболтать с кем-то из дочерей, кто более ли менее свободен, но дождь портит все планы на сегодня. Да и как же - у них гость. Сейчас, вон, заперлись с Николаем Александровичем в его кабинете из которого то и дело слышится смех, громкие возгласы и звон рюмочек. Саша, которого не позвали с собой, остался с императрицей, скрашивать ее одиночество, но по итогу заразился им сам. Сидел, смотря на то, как капли дождя размывают дорожку под окном. Вода потоком лилась с неба, не предвещая и конца. Где-то сверкнула молния и далеко в коридоре послышался девчачий визг: юные красавицы снова столпились у окна. — Да, Ваша Светлость, — Санкт-Петербург легонько улыбнулся женщине и слегка выпрямился. — Вот какой вопрос меня беспокоит, — она небрежно пересчитала большим пальцем листы в книге, а затем, положив ее на стол, сверкнула глазами в сторону молодого мужчины. — Николя говорил, что Вы все это время были не женаты? Вам столько лет, но Вы не согреты лаской жены. Это нехорошо. — Александра Фёдоровна, — Романов опускает глаза в пол, — мне это не нужно. Да и на ком мне жениться? Вы же знаете кто я. Я не старею, не умираю. А хоронить своих женщин - увольте. Это было бы больно. — Быть городом - вот что больно. Мне долгое время казалось, что бессмертие - замечательный дар. Но Вы правы: наблюдать, как умирают твои близкие, друзья, родные... Это проклятие, Саша, самое натуральное проклятие. Но, мой дорогой. У Вас же были женщины? Лёгкие романы? Свидания ночами? Может, игривый флирт или даже что-то большее? Санкт-Петербург внутри себя содрогается. Это явно не та тема, которую он хочет обсуждать с императрицей. Сплетня эта ни к чему. Нет, у него не было женщины. Он никогда в своей жизни не имел близости с девушками. Даже поцелуев. Смех. — Я всё же мужчина, — врет он, — и ничто мне не чуждо. Разумеется, у меня были мимолетные влюбленности, я же не лишен чувств. — Это наверное так здорово! Столько прожить и сравнивать эпохи, — Александра Фёдоровна по-детски складывает ладони и во все глаза смотрит на своего собеседника. — Одно дело кокетничать сейчас, а другое - во времена Екатерины Алексеевны, например. Я даже не верю, что всё это возможно. — Даже очень возможно, — Саша пожимает плечами. — Флирт и кокетство ничуть не изменились, уверяю Вас. — Но послушайте, мон шерри, что Вы скажете, если... Она замолкает, словно взвешивая свои слова, а затем, не этично пожевав губу, произносит: — Я хочу предложить Вам в жену мою старшую дочь. Оленька умная, чудесная, Вы и сами знаете. Так Вы целиком и полностью войдёте в семью Романовых. Саша кривится душой. Войдёт в семью Романовых?! Да это он, он изначально здесь Романов! Какая наглость, право. Да и какая Ольга?! К чему это всё? — Александра Фёдоровна... Я же только что объяснил причину, почему я не женюсь. Я не думаю, что Ольге Николаевне будет нравится то, что я не старею. — Ох, увы, это Ваша особенность! — Да, но Ольга рано или поздно сама будет стареть. Пойдут слухи и разговоры, ведь тогда мне нужно быть на виду из-за положения в семье. Сейчас ограниченное количество людей знает о том, кто я. И, увы, Ваше Высочество... Я не смогу дать ей наследника. Наше существо для этого не годится. — Значит, это отказ? — женщина хмыкает, будто оскорбленно. — Прошу меня простить, но это так. Императрица встаёт с кресла, раздражённо комкая в руках носовой платок, а затем снова хмыкает. Привычка. — Тогда, мне стоит говорить об этом с Николаем. И его слово будет последним. До встречи, мон ами. Она уходит, оставляя после себя тяжёлый запах фиалковой воды и атмосферу злости. Но в чем виноват Саша? В своей правде? В чем?! Он робко стучит в кабинет Николая Александровича и, получив разрешение, входит внутрь. Замирает у порога: сам император, развалившись на диване, что-то яро доказывает абсолютно пьяному Мише Московскому, который красным карандашом обводит метки на карте. — Вот тут и вот тут надо делать железнодорожные пути, — мямлит Москва, на что Николай отрицательно мычит. — Вот зде-е-сь надо! Кто там будет строить, ты что ли?! — А здесь кто? Ты?! Саша удивляется однако. Он сам, носящий фамилию императора, считающий его своим родственником, никогда не позволял фамильярничать с ним, а тут какой-то Миша... Миша, который смог напиться. Чудеса да и только. Сколько ж они выпили? — О! — Николай приветливо машет рукой и подзывает Романова ближе. — Иди, иди сюда. Давай, ты умный, разъясни ему, что он неправ. Миша, ты неправ. — Кто это? — Москва мутными глазами смотрит снизу-вверх, а потом, узнав, улыбается. — Моя любовь! И одним рывком утягивает Питер себе на колени. — Отпусти, — бормочет тот, но когда Миша пьяно целует его в шею, то замирает и сгорает со стыда - Николай смотрит прямо на них. А потом, спокойно налив в рюмку водки, тянет ее Саше. — На-ка. Пей, давай. Не спорь с императором. — Сашулечка, — заплетающимся языком просит Москва, — выпей, а? Выпей, мой золотой, ласковый. Легче будет. — Да мне и сейчас не тяжело, — Романов всё же принимает рюмку, ведь императору, действительно, отказывать грешно. Делает маленький глоток и рывком плюется. Спирт! Сукины дети! Понятно, почему Московского так развезло. Это ему не водку лакать. Спирт, твою-то мать. — Ешь, мой дорогой, закусывай. Саша кидает в рот все, что первое под руку попадется. Слава богу, что он не осушил рюмку одним разом... Боги, страшно даже думать, что было бы с ним тогда. — Ну вот, — разочарованно тянет Николай, — всю карту заляпал. Щас-щас, я принесу другую. Саше кажется, тот сейчас свалится прямо сразу, но мужчина стойко доходит до рабочего стола, долго копается в ящиках, пока Миша снова принимается целовать белую, надушенную пряным одеколоном шейку. — Я так соскучился, — хрипит он, сжимая руками талию Романова. — Столько тебя не видел. А тут сегодня в коридоре... Я аж задохнулся. Какой же ты! Коля, слышишь? Сашка мой - один Бог в этом мире. Саша затыкает ему рот ладонью, которая тут же оказывается зацелована. — Хватит, Миша, ты пьян. — Твоей любовью, если только, — Московский утыкается в его руку, потирается, притягивает Питер к себе ближе и прижимается к губам в жарком поцелуе. Сзади раздаются хлопки и Саша просто отпрыгивает, нехило так оттолкнув Москву от себя. Какого черта он вытворяет?! Что происходит?! И что делать теперь? Но Николай Александрович, продолжая развязно аплодировать, присаживается на диван, одним движением сметает со стола все и раскладывает новую карту: — Итак...***
Миша просыпается так тяжело, что невыносимо. В груди горит, в голове пульсирует адской болью, а в горле все пересохло. Если он - не человек, отходит от пьянки так, то каково Николаю? Москва кое-как поднимается, находя себя в том же кабинете, только на другом диване, смотрит на то, как под камзолом спит император. Вот за это Миша и любит свою вечную жизнь и такое место: император, князь ли, царь - один хрен. Все в итоге после выпивки спят как простые люди. Что-то все равно не так, думается ему и только тогда удосуживается обернуться назад. Прижавшись к кожаной обивке дивана, укрытый мишиным пиджаком, спит Сашенька Романов. Волосы растрепались, сбилась рубашка. И как они вдвоём оказались на этом узком диване? Как Москва не раздавил эту неземную красоту своей пьяной тушей. Понемногу вспоминает. Долго спорили по поводу железных дорог, потом принесли ещё выпивки. Только Николай упал после первой же рюмки. А Миша... Правильно, вон, засос на белой коже сашиной. Если простит, то благословение. Что за дурак! Но он действительно соскучился, они не виделись полгода. Одними письмами сыт не будешь. Романов вертится, чувствуя свободное пространство, а затем открывает глаза. — Доброе утро, — шепчет Московский и Саша заспанно переводит на него взгляд. — От тебя несёт как от пьяни, — выбрасывает он ленивую фразу. — Не комильфо. — Так и ты не выглядишь как петровский отпрыск. Помятый весь. Ах, что сие? Засос? Саша лупит его рукой, которая тут же попадает в горячую ладонь Москвы. Тот ложится рядом снова, старается не дышать в сашину сторону. — Я так соскучился, Сашур. — Я тоже по тебе. Но зачем ты... Ты же понимаешь, что ты натворил?! — Что? — Ты целовал меня при императоре! Миша пожимает плечами, мол, и что? — Все равно не вспомнит. — Ты совсем дурак?! — Не злись, Нева моя распрекрасная. Не злись. Я потом ножки твои расцелую. Дай только прийти в себя, расчудесный мой. Мутит. Саша копошится, встаёт с дивана, но затем просто прижимает мишину голову к себе, поглаживая мягко и нежно, прогоняя тупую боль. — А вы нашли что пить. Уксуса бы ещё выпили. — Ругайся, ругайся, мой золотой, — хрипит Московский, утыкаясь носом в грудь Санкт-Петербургу. — Говори со мной. Твой нежный голос... Я так тосковал по нему. Напротив возится Николай Александрович. — Ему б воды, — произносит Саша. — Зла не хватает. Пойду распоряжусь по поводу лекарств и завтрака. — Какая еда, побойся Бога, Сашуль. Сейчас не до этого. — Мой отец говорил, что подобное стоит лечить подобным. Выпьешь рюмку водки и поешь горячего. Саша уходит за дверь и в тишине комнаты слышится хриплый голос проснувшегося императора: «Любишь его?» Миша отвечает: «Всем сердцем». Больше они это не обсуждают.***
Император смотрит на Сашу, который примерным мальчиком стоит напротив и ждёт указаний. Николай Александрович не знает, с чего начать. Да и уместно ли это, но сказать нужно. — Моя жена хочет сосватать тебе Олю, — произносит всё же он и потирает руки. — Знаешь? — Да, Ваше Величество. Мы говорили об этом с ней лично. — И что думаешь? — Я отказал, Николай Александрович, приведя факты. Если угодно, я и... Император морщит лицо и машет рукой: не надо. — Вытаскивать на свет не хотел, Саша... У вас с Московским... Питер вздрагивает. Как объясняться-то?! Боже, под землю провалиться хочется. — И давно? — Ваше Величество... — Саша. Давно? — Так давно, что и не сосчитать. Николай касается бороды, задумчиво мычит. Романов прощается с жизнью, как бы смешно это не было. — Тогда, отказ твой ясен. — Не только из-за этого, Николай Александрович, — бормочет Александр Петрович. — Я говорил Александре Фёдоровне, что... — Какая разница, что. Отказал и отказал. Ладно, знаешь... Езжай-ка ты и отдохни как следует. Эти полгода ты как проклятый работал. Даю тебе отпуск недели на четыре. Погуляй, развейся. А там с новыми силами за работу опять. — Николай Александрович, а... — Саша распахивает серые глаза. — Разве Вы... Я же, мы с Мишей... — Езжай ты уже к своему Мише, — отмахивается мужчина, принимаясь за какие-то документы. — Я этого не поощряю, но вам двоим препятствовать не буду. Вы через многое прошли вместе, тут уж...! Саша склоняет голову и быстро уходит из кабинета. Через некоторое время он приедет в Москву, где всё ещё выскажет Мише, пока тот, обрадованный визитом, будет осыпать его поцелуями и клясться в вечной любви.