Зависимость

Последняя, уже почти пустая электричка казалось едет целую вечность. Время ускользало сквозь пальцы, утратив призрачные изгибы, форму и всякий смысл. Эйджи тихо сопел у меня на плече, а я, уставившись в запачканное разводами окно, старательно выискивал в ночной мгле очертания сосен и елей, обрамляющих лес, считал каждую мимо проносящуюся яркую вспышку уличных фонарей, иными словами делал всё, только чтобы не смотреть на своё отражение. Пальто почему-то совсем не согревало, как и серый свитер крупной вязи под ним. Что-то похожее на озноб сковало всё тело, по которому медленно разливалась ноющая боль — такое бывало время от времени и причиной всему моё прл и как следствие проделки психосоматики: стресс и не отпускающая меня тревога делали своё дело. В прочем, не столь важно, можно и потерпеть, до тех пор, пока снова не закинусь транквилизаторами. Расстояния от одного фонарного столба до другого становились длиннее, а деревья и вовсе поглотила ночь, спрятав в своих объятиях. Лишь белая корка снега блестела в слабом свете звёзд. Ещё пара станций и мы будем дома. Эйджи прерывисто вздохнул и крепче сжал мою руку. Темная прядь упала ему на лицо и он мило поморщился, сильнее прильнув к моему плечу. Свободной рукой я аккуратно убрал прядь, проходясь по его мягким волосам. Иногда я думаю, что бы со мной было не будь он рядом. Вероятно, меня бы уже в принципе не было. Я бы рассыпался по кускам и никто не был бы в силах склеить меня, как, например, разбитую вазу, которую на первый взгляд ещё можно спасти. Я бы превратился в пепел и это не означало бы моё возрождение, мою новую жизнь, как в случае с фениксом. Я бы догорел до тла, а ветер услужливо развеял бы меня над землёй. Без него я никто. Безнадёжный и потерянный. И главная загадка моей жизни — почему же он выбрал меня. Судьба? Обстоятельства? Не знаю. Но из нас двоих определенно повезло только мне. Потому что я не понимаю как можно любить такого человека коим я являюсь и не свихнуться. Но я продолжаю принимать его любовь, ведь отказаться от неё означает потерять смысл. Да, эгоистично. Но, наверное, мне всё же полагается хотя бы кусочек пряника, потому что жизнь заебала со своим кнутом. — Малыш, мы почти на месте, — я прошептал, надеясь, что меня слышно сквозь шум движущейся электрички. Погладил его холодную щеку, добавив тихое «просыпайся». Эйджи замычал, съезжая с плеча и зарываясь носом в горловину моего свитера. Большим пальцем я стал поглаживать его руку, всё ещё сплетенную с моей, улыбаясь и повторяя своё тихое «просыпайся». Нас пошатнуло, а твердая спинка неприятно уперлась в позвоночник. Последняя остановка перед нашей. Пожилая пара, мило воркующая всю поездку, вышла, оставив нас в пустой электричке наедине. Теперь можно пустить в ход чуть более действенные способы разбудить этого спящего принца. Моего принца, такого нереального, словно вот-вот исчезнет, вернувшись на страницы сказки. Я наклонился, поцеловав его в макушку. Пальцами приподнял голову за подбородок, и второй поцелуй пришелся на лоб, затем, то прижимая свои замерзшие губы к его нежной коже, то отрываясь от неё, я начал спускаться ниже, до тех пор, пока не достиг любимых губ. Он пробормотал что-то невнятное, но ответил на поцелуй сквозь завесу постепенно развевающегося сна. Наши пальцы расплелись, мои ладони опустились на его щёки, а его — ко мне плечи. Сладко, горячо, недостаточно. — Я не досмотрел свой сон, — с наигранной обидой произнёс Эйджи, когда оторвался от моих губ. — И что же тебе снилось, м? — я игриво щёлкнул его по носу, заметив как в миг переменилось моё настроение с меланхоличного на бесконечно влюбленное. Это уже стало своеобразной нормой, если ее можно считать таковой, потому что он моя зависимость, полезная привычка, и именно в ней я прячу каждую из своих мыслей, от которых так давно бегу. И осознавать то, насколько сильно я зависим, невыносимо тяжело. Тяжело понимать, что от новой дозы я вряд ли когда-нибудь смогу отказаться. А что, если наступит момент, когда придётся? Придётся лечиться от своей любви. От своей зависимости. Но пока я, как последний наркоман, получаю дозу снова и снова, мне не хочется бояться последствий. Этот сладкий яд не отравляет: он спасает меня изо дня в день. И единственное, о чём действительно стоит беспокоиться — не стану ли я тем, кто в конце концов до последней капли осушит запасы этого яда. А я, блять, стану. — Я покажу тебе сегодня ночью, — Эйджи прошептал мне прямо в ухо, отчего жар прошёлся по коже, впился в каждую клетку. Я слышу, он смеется, и не удерживаюсь от улыбки. Все его попытки в сексуальность обычно проваливались, потому что даже после самой пошло произнесенной фразы он либо лыбился как дурачок, либо безостановочно смеялся. Но в этом был свой шарм, потому что в нашей паре уже есть одна шлюха и вторая определенно не к месту. И в целом, из-за этой его особенности в любой ситуации оставаться милашкой, наш секс нельзя назвать простым удовлетворением потребностей, в нём есть нечто такое платоническое, неуловимое и отдающее любовью. Наверное, так и должно быть. Наверное, секс для этого и создан. И я рад, что смог познать другой секс, более правильный что ли. — А сейчас поделиться не хочешь? — Неа, — он помотал головой, заглядывая в окно и пытаясь сфокусироваться на местности, а не на чётком изображении наших лиц в слабом освещении. — Поехали до конечной? Он по-щенячьи взглянул мне в глаза и, хотев сначала возразить по причине того, что нам не на чем будет вернуться домой (уже одиннадцать, а это последняя электричка, придётся ловить попутку, если хоть одна душа вообще соизволит появиться на нашем пути), я всё же сдался. Идиот. Но я правда не могу отказать, когда он смотрит на меня так. В тот момент, когда мы уже на пару метров отдалились от нашей станции, Эйджи, лукаво улыбнувшись, предложил скоротать время игрой в вопрос-ответ. Я подумал, что примитивнее игры и быть не может, но вслух не произнес. Всё-таки упускать возможность выведать всякие новые подробности о нём было бы безумно глупо. Хотя за столько лет сомневаюсь, что осталось хоть что-то, чего бы я не знал. — Я первый. Кого из известных людей ты считаешь наиболее привлекательным? Ну типа, с кем бы из них ты хотел… — он закусил губу, — переспать? — Ты серьезно? — я смеюсь, перебирая в голове всех известных людей, которых я знаю, и список заканчивается, даже не начавшись. Эйджи дуется: «Серьёзней некуда». — Ну, пускай будет Есенин. Я услышал тихое «дурак» и то, как он прыснул, не удержавшись. — Я и не знал, что у тебя такой плохой вкус на мужчин. — Не такой уж и плохой, раз я выбрал тебя, — я подмигнул, а Эйджи весь зарделся. — Ой, как ушки покраснели. Мои пальцы легко прошлись по его уху, дразня. Такой милый, так бы и покусал его прямо тут. — Это от холода, — он буркнул, смотря куда угодно, но только не на меня. — Согреть? — теперь моя очередь шептать на ухо, но если добавить нежное покусывание хряща и пару движений языком, то эффект не заставит себя долго ждать. В прочем, он и не заставил, потому что я получил по лицу. — Чтоб не зазнавался, — Эйджи послал воздушный поцелуй, пока я, нахмуренный, потирал свою щёку. Удар был лёгкий, еле ощутимый, но нужно же как-то реализовывать свои актерские навыки. — Теперь твой вопрос. И на этом этапе неожиданно открылся мой путь в рефлексию, в очередной экзистенциальный кризис по причине того, что каждый приходящий на ум вопрос упирался в мои сомнения, в мою неуверенность. И вроде бы мозгом я понимал, что это неправильно, но в глубинках подсознания то и дело вплывал один дерьмовый вопрос за другим. «Почему ты просто не оставишь меня?», «Будет ли у нас такое же долго и счастливо, как у той пожилой пары, что вышла несколько остановок назад?», «А что если это всё иллюзия, ёбаная симуляция?», «А если бы я был инвалидом, ты бы всё ещё выбрал меня?». Как глупо, боже. А ведь по сути я и есть инвалид, только не снаружи, а внутри. Потому что у здоровых людей таких мыслей не возникает. Для них существует только здесь и сейчас, где они счастливы, а всё, что было до и будет после, не должно просачиваться в настоящее и очернять моменты, зашивая толстой нитью небо над головой. Если честно, я так заебался быть собой, потому что никто другой не отравляет мне жизнь так, как это делаю я сам и мои ёбаные воспоминания, заставляющие меня каждый раз сомневаться в себе, в мире и, что самое страшное, в Эйджи. — Ты любишь меня? — наверное, это самое тупое, что я мог спросить, но сейчас мне как воздух необходимо услышать ответ, иначе, мне казалось, я задохнусь. — Мы два с половиной года замужем, Аслан. Как ты думаешь? — Эйджи называл меня по имени только в особых случаях. Только когда пытался достучаться до меня и вытащить из мыслей, пожирающих мой искалеченный мозг. Он знал на какие злые шутки способен мой разум и всегда был готов сотни, а то и тысячи раз повторять, что любит и никуда не уйдет. И с каждым таким разом я всё больше убеждаюсь, что не заслуживаю его. Эйджи поднёс к моему лицу правую руку, демонстративно показывая кольцо на безымянном пальце. Он поцеловал меня в скулу, уверив нежным «конечно люблю». — Снова навязчивые мысли? — беспокойство на его лице медленно убивало меня, потому что он не должен беспокоиться. Не должен. — Всё хорошо. «Кого ты пытаешься наебать?», подумал я, прекрасно понимая, что он читает меня как открытую книгу. — Ладно, не хорошо, — и всё-таки сдался под напором темно-шоколадного взгляда, затекающего в трещины моей души и наполняющего собой пробоины. — Нам не стоило ехать, прости. Давай выйдем сейчас? Мы не так уж далеко уехали. — Нет, давай продолжим. Не переживай за меня, ладно? Какой смысл торопиться домой, если мой дом всегда будет рядом с ним? — Ты знаешь, что я всё равно буду, — Окумура положил руку мне на грудь, где-то в области сердца, и снова прижался к плечу, вздыхая. — Что хочешь на ужин? — И это твой вопрос? — я усмехнулся и, сняв с руки темную резинку, стал завязывать свои посеченные блондинистые волосы в небольшой хвост. Когда я закончил, Эйджи вернулся в то же положение, что и до этого. — Неоригинально, знаешь ли. — А ты прям сама оригинальность, Линкс, — фыркнул он, но улыбнулся. — Тебя. — Что? — Ты спросил, что я хочу на ужин. Тебя, — контролировать расползающуюся по сухим губам ухмылку было невозможно, да и к чёрту этот контроль, когда в моей власти оказываются самые милые реакции моего мужа на смущающие вещи. Молчит, а уши снова краснющие. — Отсюда плавно вытекает мой следующий вопрос. Что же тебе всё-таки снилось? — Да так, белки, зайцы и один хитрый крысёныш с очень красивыми зелёными глазами, который совал свой нос куда ни попадя и за это ему оторвали хвост, — его пальцы зацепили резинку и стянули её, распустив хвостик. «Эй». Я пытался забрать резинку назад, но получил лишь высунутый язык и самодовольную улыбочку. Какой же он всё-таки ещё ребёнок. Люблю его. — Я вообще-то твой муж, мне можно и рассказать. Так странно. Я всё ещё не могу привыкнуть к тому, что мы замужем. А ведь расписались так спонтанно, как будто за пивом сходили. Но свадьба была шикарная, хоть и довольно скромная. Надо как-нибудь повторить. Я готов делать ему предложения хоть каждый месяц, чтобы проживать этот момент вновь и вновь, до самой смерти. — Дождись своего ужина, там и узнаешь. — Так и скажи, что хочешь попробовать БДСМ и не морочь мне голову, — я всё-таки отвоевал резинку и вернул всё как было, получив в придачу подзатыльник. — У-у-у, всё понятно, ещё и в роли садиста. Как же мне нравится его дразнить, кто бы знал. Жизнь готов отдать, чтобы почаще видеть его лицо в такие моменты. — Заткнись, — он притянул меня к себе, накрыв мои губы своими. Обычно он не так напорист, а затыкать меня поцелуем — вообще что-то новенькое. Но я бы соврал, если бы сказал, что мне это не нравится. Нравится. Даже слишком. Поцелуй становился всё глубже, а сладкий запах его абрикосового геля для душа всё интенсивнее. У него такие мягкие губы, так бы и целовал до последнего вздоха. Когда видишь котёнка, порой хочется затискать его до смерти, покусать или даже съесть, просто потому что мозг оберегает нас от того, чтобы не сойти с ума от переизбытка чувств. Вот так и у меня с Эйджи. Боюсь, если бы защитный механизм не срабатывал, я бы действительно сошёл с ума. Хотя, наверное, я уже. Так хочется сделать ему приятно, пересчитать поцелуями каждую из его родинок и услышать прерывистые сладкие стоны, но мы в ёбаной электричке, которая, кстати, уже подъехала к конечной. Морозный ветер сразу же ударил в лицо, щеки защипало, а нос постепенно замерзал и краснел. Теперь мы в точности как два клоуна шли по полю, расположенному за станцией, а под ногами скрипел снег, то и дело прилипая к подошве. Первый снежок прилетел мне в спину, второй — в щёку, а третий уже летел в Эйджи от меня. Я будто снова очутился в своём беззаботном детстве, точнее в совсем маленьком отрывке времени, который с большим трудом можно назвать беззаботным. Мы так и бросались снежками, смеясь и отряхивая с себя крупные холодные хлопья, пока не упали на снег, переплетая руки. У него на ресницах снежинки, а в глазах отражение звёзд. Я смотрел в ночное небо, а оно смотрело в ответ, обволакивая нас обоих темнотой. И пусть попутку мы словим ещё не скоро, а одежда промокнет насквозь; пока я ощущаю в своей ладони тепло его кожи, а на губах — смазанный поцелуй, пока слышу его заразительный смех и вижу едва проступающие ямочки, я знаю, что если однажды и придётся лечиться от зависимости, то уж точно нам обоим.